Вот, например, как образовались минералы. Взаимодействия четырех основных составных частей мира: частиц огня, воздуха, земли и воды в подземной кузне дали четыре группы соединений: камни, металлы (то, что плавится), серные тела, соли.

Ибн Сина первым правильно распределил все вещества по этим четырем группам, устранил путаницу, бывшую до него[119]. Рази, например, не знал, куда девать купорос, и создал для него особую группу. Ибн Сина же поставил купорос и группу «соли». Ртуть у Рази стояла в группе «духов» — то, что улетает от огня. Ибн Сина же поставил ее в группу «металлов», сказав, что ртуть — это жидкий металл. Нашатырь стоял у Рази в «духах». Ибн Сина навечно определял ему быть там, где соли. И включил химию в состав естественных наук, потому что химия изучает «природу, — говорил он в XI (?) веке, — а не мистику».

Итак, первая ступень Лестницы Природы — мир минералов, где без химии не обойтись. Рассказывая о второй ступени — мире растений, Ибн Сина становится ученым по растениям. Он описал строение листьев многих деревьев, трав, цветов, — как они размножаются, как происходят Те или иные виды растений[120]. Все это — девятая глава «Книги исцеления». Далее Ибн Сина исследует мир Животных, потом мир человека — от растительной его души, осуществляющей рост и размножение, до животной и далее — до разумной, чисто человеческой.

Как видите. Движение, Пространство и Время, — подвел итог разговору Муса-ходжа, — не конструкции нашего ума, как говорит Газзали, Они, — утверждает Ибн Сина, — суть самой природы, материи. Через тесную взаимосвязь их друг С другом она и развивается.

А теперь я хочу сказать несколько слов о Беруни… У Беруни тоже есть Лестница Природы. Да, да! Вы скажете, как же так? Он отрицает вечность материи и независимое от бога ее существование!

В «Тахдиде» Беруни так же, как и Ибн Сина в «Книге исцеления», выстраивает эту Лестницу, это восхождение от низших форм материи к высшим. И в каких-то вопросах Беруни шел даже впереди Ибн Сины. Так, Беруни говорил, что качественные скачки бывают не только у материи, но и у… Времени. Да, да! У Времени! Время движется, — говорил он, — не прямолинейно, а по спирали, скачками. В древнеиндийской философии говорится, что мир развивается по спирали.

Из некоей точки рождается. Потом на каждом витке полностью раскрывает все свои возможности и только тогда имеет право перейти в новое качество, на новую ступень Лестницы Природы, в новое пространство, в новое время. Вот так у Беруни выстраивается переход количества в качество — но спирали, а не по вертикали, как у Ибн Сины.

Когда Вселенная пройдет все витки спирали, то вернется и точку, то есть умрет. Весь цикл одной спирали называется индусами «вдох и выдох Брахмы»[121]…

— Султан Махмуд совершил 17 походов в Индию, — продолжает Муса-ходжа, — и завоевал много ее земель, Беруни по-своему завоевал эту страну. Написал книгу «Индия». У индусов первоначалом мира являются три гуны: качество счастья — бог, качество страдания — человек и качество тьмы — животное. Сначала одна из гун становится эмиром какого-нибудь цикла Вселенной, потом другая, третья. Поэтому Беруни так страстно держался за сотворенность мира, а не вечность его! Беруни была дорога новизна мира, который развивается по законам разных гун. Для него были важны разные качества мира, а совсем не то, что защищал Газзали, выступая против Ибн Сины.

— Газзали подарил нам жемчужную мысль: «Невозможно создать более чудесное, чем то, что уже создано».

— Воистину так! — всколыхнулась толпа.

— И смелости у него было не меньше, чем у Ибн Сины и Беруни, — продолжает Бурханиддин. — Он тоже бился за свою правду, как и они. Богословы ханифитского толка дали даже разрешение на его убийство. А в Андалузии кидали его книги в огонь. Он тоже познал жертвенность.

— Он познал возмездие, — грустно проговорил Муса-ходжа.

Толпа зашевелилась. Раздалось несколько возмущенных голосов.

— Я прочту только два документа, — поднялся Бурханиддин. — Вот первый. Из исповеди Газзали: «Я счел своим долгом посрамить Фараби и Ибн Сину. Душу мою, как искра, поразила мысль: дело же безотлагательное и обязательное! Какой тебе прок от уединения и отшельничества, когда болезнь уже стала всеобщей, люди — на-кануне гибели». И вот второй документ. Байхаки: «Древние философы. Как Аристотель, Платон и другие, были аскетами, но Абу Али ибн Сина изменил их обычаям в правилам, пристрастился к вину, предался плотским страстям, а жившие после него философы подражали ему в распутстве в разврате». Кому мы будем верить?

— Газзали! — закричали все в один голое. — Он свитой.

— Он суд божий!

— Он наше спасение!

— Он сын неба!

Бурханиддин зажег старую рукопись, поднял ее, горящую, над головой:

— Это «Книга знаний» Ибн Сины, где вечна материя, а бог — мертвец! — и бросил ее на землю.

Что тут началось! Сторонники Газзали сцепились со студентами и другими защитниками Ибн Сины. Крики, кровь, огонь.

Русские офицеры с бледными лицами стали поспешно пробираться к Арку. За ними, оградив голову руками, семенил толмач.

Али, сдернув бороду, медленно пошел сквозь толпу к бледному застывшему старику. Многие начали узнавать Али. Увидел его и узнал Бурханиддин…

Мгновенно на площади установилась тишина.

Старик, испуганный внезапной тишиной, поднялся и беспомощно выставил вперед руки.

Али подошел к нему, взглянул в его измученные, не видящие, широко раскрытые глаза, на его голову, коротко стриженную, такую сирую среди пышных чалм, склонился перед ним на колени и поцеловал край его чапана.

Эмир был в страшной досаде, когда узнал, что объявился Али. Если б не подошел он там, на площади, К старику, все завершилось бы казнью Муса-ходжи. Народ начал уже жечь книга Ибн Сины. Как бы все кстати сошлось!

Вошел майор Бейли бледным Миллером, державшим в руках листок телеграммы. Первая конная армия большевиков с помощью 12-й и 14-й армий разбили второй польский фронт и взяла Киев. Бейли связался с Лондоном. Сведения подтвердились. Мощное контрнаступление красных продолжается. Цель — освобождение всей Украины. Значит, у большевиков будут хлеб, уголь… И самое главное — не будет польского фронта.

— Надо вооружать народ, — сказал майор Бейли.

Эмир встал, давая понять, что не намерен обсуждать своих взаимоотношений с народом даже с теми, кто платит ему деньги.

Али после судебного заседания был избит до потери сознания. Затем брошен в канахану[122]. Перед тем, как уйти, палачи раскидали повсюду соль, помочились, кто где хотел, и к середине ночи, искусанный клещами, крестьянин впал в бред. Кричал, катался по полу, раздирал тело руками. Стражники хотели спать и потому влили ему в горло кукнар[123], который подмешивали себе в чай И табак.

Али затих. На лице появилась блаженная улыбка. В Час Волка, когда смерть собирает наибольшую долю урожая, он вдруг перевернулся и сел: перед ним стоял Ибн Сина.

— Простите меня… — прошептал Али, припадая и его груди.

Ибн Сина обнял Али, крепко прижал к себе.

— Как же ты долго шел ко мне!.. — проговорил он.

Али молча смотрел в его лицо. Милые, дорогие черты…

В глазах ум, доброта, ирония. Но и грусти сколько! Сколько терпения. И открытая мужественность, порывистая чистота. И в то же время как прост Ибн Сина! Но чуть повернулся, и пламя вспыхнуло над головой…

— Скажи, ты человек? — осторожно спросил Али.

— Да. Такой же, как ты.

— Скажи правду! Я выдержу.