Юечжи и саки — последние голубоглазые европеоидные народы, вытесненные монголоидными хуннами из Центральной Азии, стерли с золотой монеты Согда пыль греческих сапог Александра Македонского и семь веков: со II века до н. э. по V век н. э. страна расцветала под их защитой. Эфталиты смазали этот подъем — так неосторожно вошли: вместо честного боя разрушили ирригационную систему. Археолог В. Шишкин обнаружил при раскопках крепости в Варахше, под Бухарой, в период вторжения туда эфталитов, песок у подножия башен, которого не было на других культурных слоях. Значит, исчезли деревья, державшие песок, а раз исчезли деревья, значит, не было воды, а раз не было воды, значит, были разрушены каналы.

Жили эфталиты с согдийцами в их городах, вмешивались в их дела. И поэтому согдийцы, как говорит Фирдоуси, „плакали при наступлении тюркютов, но и за эфталитов не хотели воевать“. А наступали тогда тюркюты ашина, вел их Истеми — дед Шер-и Кишвара, тот самый Истеми, что вывел с братом Бумыном тюркютов с Алтая 9 мир. Но тюркюты Хоть и бились за Согд восемь дней под Бухарой, каналов не тронули. Поэтому, когда стали хозяевами Согда, Согд быстро расцвел, Тюркюты не жили в городах, а стояли в любимой Степи, не вмешиваясь в дела землевладельцев и купцов, брали лишь с них необременительную дань. Более того, между согдийцами и тюрк ютам и возникла дружба, потому что тюркюты взяли под защиту и главный источник богатств Согда — Великий Шелковый путь — из Китая в Рум, Вместе с согдийцами думали, как убрать с середины этого пути Иран, мощной запрудой вставший поперек „золотой“ реки, И отправил Истеми согдийского купца Маниаха и шаху Ирана Хосрову Ануширвану — своему зятю, с просьбой купить у согдийцев шелк.

Шах шелк купил. Но на глазах Маниаха… сжег его. Это ответ, Иран был заинтересован продавать Византии как можно меньше шелка и по самой дорогой цене, ибо шелком — этой международной валютой Византия оплачивала солдат для приобретения новых земель.

Тогда тюркют Истеми пробил для Согда свой путь в Византию, завоевав Кавказ и даже Босфор в 576 году, А тем временем китайцам все же удалось разделить Великий Тюркский Каганат на Западный и Восточный. Восточный они тотчас же проглотили, а Западный начали медленно душить, накинув на него шелковое лассо.

Поднимались входившие в состав Каганата другие пароды — дошла и до них очередь быть вставленными в тетиву истории, Но ни карлуки, ни тюргеши государств не создали. Были лишь простыми объединениями племен, маленькими копиями хищной Жужань. Только уйгуры, потомки теле, — того великого тюркского народа, что дал тюркютам на Алтае жизнь, создали государство, хоть и уступавшее Великому Тюркскому Каганату, но все же принявшее на себя традиции Великой Степи. Тюркюты ашина продолжали еще править в Согде, но стали куклами китайской дипломатии: она их ставила, она их и снимала, у них даже имена были китайские. Словно бисеринки, лежали они в коробочке китайского дипломата. Когда надо было, вынимали. Народ же тюркютский был истреби лен еще в 655 году, когда Китай бросил клич „Нападать на волков!“ и вся долина реки Чу покрылась кровью ашинов. А лет через сто тотально уничтожали ашинов уйгуры. Последних, оставшихся в живых, привела в Китай старуха Побег, дочь Тоньюкука. В Китае ашины ассимилировались, и никогда больше никто не видел их прекрасное знамя о золотой волчьей головой, гордо бьющееся на ветру. [34]

Карлукские племена ягма и чигиль, находившиеся когда-то в подчинения у тюркютов, пришли с юга Чуйской долины в бывшие согдийские колонии-города на шелковом пути — Кашгар и Тараз и образовали (примерно в то время, когда родился отец Ибн Сины) повое кочевое объединение. Оно то и встало грозной силой на севере и востоке державы Саманидов, отвоевавших Согд у арабов в IX веке.

Войска саманидов всегда комплектовались из пленных тюрков, вылавливаемых в Степи. Военачальники, самые одаренные из них, вознесенные храбростью и умом, знали, как никто другой, что государство начинается „на кончике меча“. Вот почему Фаик я Симджури-сын (отец к этому времени уже умер) то и дело прокладывали дорогу на Тараз и Кашгар — столицы караханида Богра-хана — нового сильного хозяина Степи, который объявил себя потомком Афрасиаба и с достоинством льва наблюдал, как грызутся шакалы — Фаик и Симджури за тушу другого льва, больного, но живого еще — Саманидскую державу, где покоился прах Афрасиаба — Алп-Эртонга.

Симджури и Богра-хан, шакал и лев, взяли Самарканд. Ибн Сине в это время — 12 лет. Васики, родственник багдадского халифа, благословил это событие, за что ему, наконец, дали пенсию. Теперь глаза всех смотрят на Бухару. Пришлось эмиру Нуху подарками и прощением зазывать Фаика. Приняли его с почетом и отправили и Самарканд на битву с Богра-ханом.

Шел Фаик в Самарканд и улыбался. По этой дороге дет 30 назад уходил к Богра-хану дядя нынешнего эмира — Наср. Один день он всего правил, возведенный на трон главным военачальником Алп-тегином. А случилось это так: прибыли к Алп-тегину гонцы из Бухары с вопросом „Кого ты советуешь посадить на трон в связи со смертью эмира?“, и он ответил: „Законного наследника — Насра“. И ускакала гонцы с этим его ответом в Бухару.

А Фаик к вечеру того же дня сместил Насра в пользу брата его Мансура, с которым рос вместе, будучи его подарком-рабом. Пять быстроходных верблюдов послал Алп-тегин для перехвата своих же гонцов. Да где уж…

Мансур был ласков с Алп-тегином, и Алп-тегин понял: „Дни его сочтены“. И потому, когда особенно ласково стали завывать его в Бухару, ушел в противоположную от Бухары сторону — в Серахс.

Воины сказали: „Оставь Мансура, садись сам на царствование. Мы тебя поддержим“. 80-летпий Алп-тегин ушел еще дальше от Бухары, в Афганистан, где, завоевав маленький городок Газну, стал жить. „Когда Алп-тегин удалился из Хорасана, ушло счастье из династии Саманидов“, — напишет через два века Низам аль-мульк, талантливейший везирь, покровитель Омара Хайяма.

И вот теперь судьба Бухары опять в руках Фаика, кап 30 лет назад. Едет он по Самаркандской дороге и улыбается…

Богра-хану он бой проиграл, остался у него в Степи. Нух спешно покидает Бухару. Двенадцатилетний Ибн Сина, возвращаясь из лавки зеленщика Махмуда-геометра, видит грустный кортеж: эмир на белом, украшенном рубинами коне. Красные глаза коня, зло косящие по сторонам, тоже кажутся сделанными из рубина. Эмир улыбается, делая вид, что отправляется на прогулку, а сам думает: „Где теперь взять войско?“ Он один, совсем один. Народ к нему равнодушен.

Прекрасным свежим майским утром 992 года Богра-хан вошел в Бухару. А Нух в это время собирал войска в Амуле. На его счастье Богра-хан вскоре покинул Бухару из-за болезни. Умер, не дойдя до Тараза. И 17 августа Нух вернулся в Бухару. И вот он снова едет на белом, украшенном рубинами коне, и снова навстречу ему бежит двенадцатилетний мальчик из лавки зеленщика с книжками в руках…

Эти встречи словно вспышка бриллианта, повернутого рукою Вечности в старом истертом кольце Согда…

Теперь на сцену истории выходит Сабук-тегин, которого мальчишкой купил на базаре в Нишапуре Алп-тегин. — Один гулям умер, — сказал Алп-тегину полководец. — Кого ты удостоишь его палаткой, имуществом ж отрядом?

Взгляд старого Алп-тегина упал на Сабук-тегина.

— Вот этого.

— Нет еще и трех дней, как ты купил его! — удивился полководец.

Того, что подарил, обратно не беру!

Семнадцатилетний Сабук-тегин поразил всех в случав с тюрками-огузамн[35], отказавшимися платить дань: вернулся ни с чем.

— Почему же ты не взялся за оружие? — спросил его Алп-тегин.

— Потому что ты не приказывал этого. Если бы мы вступали в бой без приказа, каждый из нас был бы господином.

Вот этот то Сабук-тегин, которому, умирая, старый вони и завещал все свое войско, И стал новым защитником Бухары. В награду за то, что 1 ноября 993 года он разбил: Фаика и Симджури, Пух подарил его сыну Махмуду Нишапур, где когда-то на базаре продавали Сабук-тегина.