Нам никогда не узнать, чего добивалась Елизавета этим бессмысленным предложением: кто же осмелится сформулировать запутанные мысли и пожелания истерической натуры! Может быть, как искренне любящая женщина, она хотела передать своему возлюбленному, за которого сама не осмеливалась выйти замуж, по праву наследования самое драгоценное, что у нее было: свое королевство? Или просто хотела избавиться от наскучившего чичисбея? Или же надеялась, что мужчина, которому она доверяет, поможет ей лучше держать в узде тщеславную соперницу? А может быть, хотела проверить верность Дадли? Или мечтала о «partie à trois», совместном любовном гнездышке? Или придумала это безумие лишь затем, чтобы заставить Марию Стюарт отказаться и тем самым поставить ее в неудобное положение? Все эти предположения имеют право на существование, но, скорее всего, эта капризная женщина и сама не знала, чего хочет: по всей вероятности, она просто играла этой мыслью, подобно тому, как играла все время с людьми и решениями. Никому не дано предположить, что случилось бы, если бы Мария Стюарт действительно согласилась на предложение принять отвергнутого любовника Елизаветы. Возможно, тогда Елизавета поспешно запретила бы своему Дадлею жениться и взвалила бы вдобавок к этому предложению-насмешке на свою соперницу еще и позор отказа.
Мария Стюарт же восприняла предложение Елизаветы выйти замуж за человека, в чьих жилах не течет королевская кровь, как богохульство. В порыве первого праведного гнева она насмешливо поинтересовалась у посланника, всерьез ли его повелительница предлагает ей, помазанной королеве, выйти замуж за обыкновенного «лорда Роберта». Однако, быстро справившись с раздражением, королева проявила приветливость; нельзя преждевременно злить столь опасную противницу резким отказом. А вот когда в супругах у нее будет наследник испанского или королевского трона, она крепко пожалеет о нанесенном оскорблении. В этом сражении двух сестер на неискренность всегда следует неискренний ответ, и ответом на коварное предложение Елизаветы стало лживое дружелюбие Марии Стюарт. Нет, от Роберта Дадли не стали сразу отмахиваться в Эдинбурге как от жениха, нет, о нет, королева сделала вид, будто всерьез задумалась над злой шуткой, и это дало ей возможность устроить великолепный второй акт. Она отправила в Лондон с официальным поручением сэра Джеймса Мелвилла, будто бы ради того, чтобы начать переговоры относительно Дадли, а на самом деле с одной лишь целью: еще туже завязать этот узел лжи и притворства. Мелвилл, самый верный из окружающих Марию Стюарт, очень искусен в дипломатии, умеет хорошо писать и описывать, и за это мы будем ему безмерно благодарны. Ибо его визит подарил миру самое живое и яркое описание личности Елизаветы и в то же время великолепный акт исторической комедии. Елизавета прекрасно знает, что этот культурный человек жил при французском и немецком дворах, а потому сделала все для того, чтобы понравиться ему именно как женщина, не догадываясь, с какой жестокой скрупулезностью он будет описывать для истории все ее слабости и кокетство. Ибо женское тщеславие не раз сыграло злую шутку с ее королевским достоинством: вот и на этот раз кокетливая женщина, вместо того чтобы пытаться политически воздействовать на посла королевы Шотландии, делает попытку понравиться этому мужчине, постоянно распуская хвост, словно павлин. Из всего своего огромного гардероба – к моменту ее смерти он насчитывал три тысячи платьев – она выбирает самые дорогие туалеты, одевается то по английской, то по итальянской, то по французской моде, щедро представляя взорам довольно откровенное декольте, в промежутках хвастается познаниями в латыни, французском и итальянском языках, неустанно отмечая безграничное восхищение посла. Но ей недостаточно слышать, как она красива, умна и образованна: по всей видимости, ей непременно хочется – «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» – именно от посла королевы Шотландии добиться признания в том, что он восхищается ею более, нежели своей собственной повелительницей. Она хочет слышать, что она либо красивее, либо умнее, либо образованнее, нежели Мария Стюарт. Поэтому, показывая ему свои восхитительно волнистые светло-рыжие волосы, она интересуется, не красивее ли волосы Марии Стюарт, – какой неловкий вопрос для посланника королевы! Мелвилл ловко выпутался из ситуации, найдя соломоново решение: во всей Англии не найдется женщины, которая могла бы сравниться по красоте с Елизаветой, а в Шотландии – с Марией Стюарт. Но нет, столь половинчатого ответа глупой и тщеславной женщине недостаточно; она снова и снова выпячивает свои прелести, играет на клавесине, поет под лютню: в конце концов Мелвилл, прекрасно памятуя о своей задаче очернить ее политически, снисходит до признания, что цвет лица у Елизаветы белее, что на клавесине она играет лучше и что осанка в танце у нее ровнее, чем у Марии Стюарт. Тщательно стараясь понравиться, Елизавета поначалу даже забыла о собственном деле, а когда Мелвилл наконец затронул скользкую тему, она, уже полностью погрузившись в комедиантство, первым делом вынула из ларца портрет Марии Стюарт и с нежностью поцеловала его. А затем срывающимся голосом поведала, сколь сильно хотела бы познакомиться лично с Марией Стюарт, своей возлюбленной сестрой (когда на деле сделала все возможное, чтобы сорвать подобную встречу), и тот, кто поверил этой дерзкой актрисе, должен был уверовать, что для Елизаветы нет на целом свете ничего важнее, нежели устроить счастье королевы соседней державы. Вот только Мелвилл хладнокровен и взгляд его ясен. Все эти уловки и ужимки не обманули его, и в Эдинбург он кратко сообщил о том, что Елизавета говорила и действовала неискренне, очень сильно притворялась, демонстрируя волнение и страх. Когда же Елизавета, в свою очередь, задала вопрос, что думает Мария Стюарт относительно замужества с Дадли, ловкий дипломат не произнес ни отчетливого «да», ни недвусмысленного «нет». Он уклончиво поведал, что Мария Стюарт еще толком не рассматривала эту возможность. Но чем больше он увиливает, тем сильнее давит Елизавета. «Лорд Роберт, – заявила она, – мой лучший друг. Я люблю его как брата и никогда не вышла бы замуж ни за кого другого, если бы вообще могла решиться сочетать себя узами брака. Однако поскольку я не могу ничего с собой поделать в этом отношении, мне хотелось бы, чтобы его выбрала хотя бы моя сестра, ибо не знаю я никого иного, с кем она могла бы наследовать мне. И, дабы моя сестра не полагала, что он недостаточно знатен, я намерена однажды возвысить его до графа Лестерского или барона Денбийского».
И действительно, спустя всего лишь несколько дней – третий акт комедии – была проведена заявленная церемония, в самой роскошной обстановке. Перед лицом всей знати лорд Роберт Дадли встал на колени перед своей повелительницей и сердечной подругой, чтобы подняться с них уже графом Лестерским. Но в этот исполненный патетики момент женщина в Елизавете сыграла глупую шутку с королевой. Ибо в тот самый миг, когда госпожа возложила на голову верного слуги корону графа, любовница не удержалась от нежности и привычным жестом запустила руку в волосы своего друга; патетическая церемония превратилась в фарс, и Мелвилл усмехнулся себе в бороду: он сможет послать своей госпоже в Эдинбург весьма радостную новость.
Но Мелвилл прибыл в Лондон отнюдь не только ради того, чтобы развлекаться в роли хрониста королевской комедии, в этом квипрокво ему отведена особая роль. В дипломатическом портфеле у него есть несколько потайных карманов, которые он не собирается открывать перед Елизаветой, и вежливая болтовня о графе Лестерском – лишь обманный маневр, призванный скрыть стоящую перед ним в Лондоне истинную задачу. В первую очередь он должен энергично постучаться в двери испанского посла, поинтересоваться, какой же окончательный ответ даст наконец Дон Карлос, и передать, что Мария Стюарт ждать более не хочет. Кроме того, он должен тщательно прощупать почву относительно кандидата второго сорта, Генри Дарнлея.
