В этот период затишья утихает и соперничество с великой ее противницей, ибо всякий раз, когда горячее сердце Марии Стюарт затихает и умолкает, успокаивается и Елизавета. Одно из самых важных политических достоинств этой великой реалистки заключается в том, чтобы уметь распознавать факты и не противостоять неизбежному по собственной воле. Она изо всех сил противилась возвращению Марии Стюарт домой и сделала все, чтобы вытеснить ее; теперь же, когда все свершилось, Елизавета перестала бороться с неизбежным и решила сделать все, чтобы создать дружеские отношения с соперницей, раз уж устранить ее не удалось. Елизавета – и это одно из самых ярких положительных качеств ее мерцающего и своевольного характера, – будучи женщиной мудрой, не любит войну, ее пугают и страшат насильственные и ответственные поступки; расчетливая по своей природе, она предпочитает переговоры и договоры ради собственной выгоды, пытается одержать верх ловкой и хитрой игрой. Едва возвращение Марии Стюарт в Шотландию стало неизбежным, как лорд Меррей, прибегнув к помощи весьма трогательных слов, посоветовал Елизавете искренне подружиться с королевой соседней державы. «Вы обе – великолепные юные королевы, и в силу пола не стоит вам желать приумножить свою славу войной и кровопролитьем. Вы обе прекрасно знаете, что послужило поводом для возникновения чувства враждебности между вами, и, клянусь Господом, мне хотелось бы, чтобы моя повелительница, королева, никогда не выдвигала бы претензий на титул и страну Вашего Величества. Все же вы могли бы подружиться и сохранить дружбу. Однако же, поскольку она со своей стороны однажды высказала эту мысль, боюсь, между Вашими Величествами всегда будет царить некоторое недопонимание до тех пор, пока не удастся устранить этот камень преткновения. Ваше Величество не может пойти на уступки в этом вопросе, да и ей это может быть тяжело, ибо по крови Англия слишком близка ей, чтобы в этой стране относились к ней как к чужачке. Нельзя ли отыскать золотую середину?» Не стоит считать, что Елизавета осталась глуха к этому предложению; став просто королевой Шотландии, под покровительством состоящего у нее на службе Меррея, Мария Стюарт теперь для нее далеко не так опасна, как была, будучи королевой и Франции, и Шотландии. Почему бы не продемонстрировать дружбу, не испытывая при этом подобных чувств? Вскоре завязалась переписка между Елизаветой и Марией Стюарт, в которой одна из «dear sisters»[29] передает второй сердечнейшие чувства на терпеливой бумаге. В знак сестринской любви Мария Стюарт послала Елизавете кольцо с бриллиантом, и та ответила на жест сестры еще более дорогим подарком; перед лицом всего мира и перед самими собой обе они играют в родственные чувства. Мария Стюарт заверяет, будто «на земле не желает она ничего более, нежели увидеться с дорогой сестрой», что жаждет расторгнуть союз с Францией, ибо ценит дружбу Елизаветы «more than all uncles of the world»[30]. Елизавета же, в свою очередь, торжественным почерком, которым пользуется только по особым поводам, шлет сопернице пространные заверения в любви и верности. Но едва дело доходит до настоящего заключения соглашения и договоренности о личной встрече, обе начинают осторожно увиливать. Ибо все прежние переговоры до сих пор никак не сдвинутся с той же самой мертвой точки: Мария Стюарт намерена подписать Эдинбургский договор, в котором признает Елизавету, только после того, как Елизавета закрепит за ней право наследования; Елизавета же воспринимает этот шаг как собственноручное подписание смертного приговора себе самой. Ни одна из женщин не желает ни на дюйм отступить от того, что причитается ей по праву, поэтому в конце концов все эти цветистые фразы просто падают в непреодолимую пропасть. Как решительно заявил в свое время Чингисхан, завоеватель мира, «не может быть двух солнц в небе и двух ханов на земле». Одной из них придется уступить, Елизавете или Марии Стюарт; и обе в глубине души знают это, и обе ждут подходящего момента. А до тех пор, пока не настал еще час, почему бы не заполнить краткие паузы радостью войны? Там, где на самом дне сердца неизбывно живет недоверие, наверняка найдется повод разжечь мрачное, всепоглощающее пламя.

В те годы молодую королеву иногда печалили незначительные тревоги, иногда утомляли тяготы государственных дел, зачастую она ощущала свою ненужность среди двух этих суровых и воинственных дворян, ей противна грызня с фанатичным попом и тайным интриганом: в такие часы она бежит во Францию, на родину своего сердца. Конечно, уехать из Шотландии она не может, поэтому устроила в своем замке Холируд свою собственную Малую Францию, крохотный кусочек мира, где может, никем не контролируемая, жить в свое удовольствие, свой Трианон. В круглой башне Холируда она устроила рыцарский, романтический двор; из Парижа она привезла с собой гобелены и турецкие ковры, роскошные кровати и картины, книги в красивом переплете, своего Эразма Роттердамского, своего Рабле, своего Ариосто и Ронсара. Здесь говорят и живут по-французски, здесь по вечерам при свете свечей звучит музыка, здесь играют в салонные игры, читают стихи и поют мадригалы. Именно при этом миниатюрном дворе по эту сторону Ла-Манша впервые попробовали «Маски», небольшие игры, которые позднее расцветут в полную силу в английском театре. Здесь танцуют в костюмах до поздней ночи, и во время одного из этих маскарадных танцев, «The purpose»[31], королева появилась даже переодетая мужчиной, в черных прямых шелковых брюках, в то время как ее партнер – молодой поэт Шателяр – переодет дамой: пожалуй, от подобного зрелища Джон Нокс пришел бы в неописуемый ужас.

Но, к счастью, подобные часы веселья закрыты от пуритан, фанатиков и им подобных ворчунов, тщетно разоряется Джон Нокс в адрес этих «парижей» и «танцеваний», таким громоподобным голосом вещая с кафедры собора Святого Эгидия, что длинная борода его развевается из стороны в сторону: «Князья больше искушены в музыке и сидении за столом, нежели в умении слушать и читать святое Божье слово. Музыканты и подхалимы, вечно портящие юношей, нравятся им больше, нежели старые, мудрые мужи, – интересно, о ком думает здесь этот уверенный в собственной непогрешимости человек? – которые святыми своими наставлениями хотят победить часть гордости, с которой мы все рождаемся». Но этот круг юных и веселых людей не испытывает потребности в «целительных наставлениях» от «kill joy», убийцы радости; четыре Марии и несколько поддерживающих французский дух кавалеров рады возможности в этих светлых и теплых покоях дружбы забыть о мраке суровой, трагической страны, и больше всех радуется Мария Стюарт, получая удовольствие от возможности снять холодную маску величия и быть просто веселой молодой женщиной в кругу ровесников и единомышленников.

Подобное желание совершенно естественно, но для Марии Стюарт оно всегда означает опасность поддаться небрежности. Притворство тяготит ее, осторожность постепенно становится невыносимой, но именно эта добродетель «неумения умалчивать», это «Je ne sais point déguiser mes sentiments»[32] (как она написала однажды), создает ей больше политических неприятностей, чем другим – самый намеренный обман и самая мрачная суровость. Ибо непринужденность, с которой юная королева кружит меж этих молодых людей, с улыбкой принимая их поклонение и, возможно, даже вызывая его намеренно, создает у необузданных юнцов ощущение неподобающего панибратства, а для натур страстных и вовсе превращается в соблазн. Должно было быть в этой женщине, красота которой не столь очевидна на портретах, нечто чувственно-манящее; возможно, отдельные мужчины еще тогда предчувствовали неприметные признаки того, что под мягкой, обходительной и, казалось бы, очень самоуверенной манерой этой похожей на девочку женщины тлеет невероятная страстность, словно вулкан под мирным пейзажем; возможно, они распознали ее тайну до того, как это сделала сама Мария Стюарт, их мужской инстинкт угадал, почуял ее несдержанность, ибо была в ней какая-то власть, толкавшая мужчин на поступки более чувственные, нежели исключительно романтическая любовь. Возможно, что она, именно потому, что не пробудились еще ее желания, легче позволяла небольшие телесные вольности – поглаживание, поцелуй, манящий взгляд, – нежели женщина, знающая, понимающая опасность подобной непринужденности: как бы там ни было, иногда она позволяет окружающим ее молодым людям забыть о том, что женщина в ней, королеве, должна быть под запретом для любых смелых мыслей. Уже бывало однажды, что молодой шотландский капитан по имени Хепберн позволил себе дерзкую неловкость в ее адрес, и только бегство спасло его от крайней меры наказания. Однако же Мария Стюарт слишком мягко отнеслась к этому досадному происшествию, легко простив его как допустимый грех, и таким образом вселила мужество в другого дворянина из этого узкого круга.