— У вас не создалось впечатления, что он занимался также, как бы это поточнее выразиться…

— Был ли он преступником? — без обиняков «перевела» синьорина Гарроне. — Конечно! Я ему это говорила в лицо. Но преступно он вел себя лишь со мной и с нашей несчастной мамой. Ведь нас он не боялся. Но с настоящими преступниками он наверняка не связывался. Ваш коллега что-то тут говорил о наркотиках, будто Ламберто отважился бы торговать опиумом! Да он даже настойку ромашки не рискнул бы продать!

— Были у него другие доходы, кроме пенсии?

— Да, были, но он их утаивал. Во всяком случае, я платила за все: за еду, свет, отопление, телефон… Он часами говорил по телефону. В конце концов я ему сказала: хватит, либо ты будешь платить по счету сам, либо я сниму телефон. Я работаю до одури, приношу домой все деньги, даже за сверхурочные, и только для того, чтобы ты мог болтать по телефону с утра до вечера! Нет, это уж слишком! Тем более что мне самой телефон вообще не нужен. Он тогда рассвирепел…

— Когда это было? — прервал ее Сантамария.

— Год назад. Набросился на меня как бешеный, закричал, что не может без телефона. Он сразу потеряет все связи, выгодные дела — словом, без телефона он обойтись не может.

— Золотой телефон, — раздался голос вдовы Гарроне.

Сантамария обернулся: синьора Гарроне стояла на пороге, поднос дрожал у нее в руках.

— Могла бы взять поднос поменьше, — сказала дочь, вставая, чтобы помочь старушке. Она поставила цветастую чашку с дымящимся кофе на стол перед гостем.

— Золотой телефон, — повторила старуха с грустной улыбкой. Лицо ее вдруг помрачнело. — Скажите и вы ей, синьор, что не надо грубить брату. Нет, она его любит, но порой начинает ему прекословить, издевается над ним, а он страдает. Объясните ей, что терпением и лаской добьешься куда большего.

— Она так мне и не простила истории с телефоном, — сказала сестра Гарроне. — Сколько вам сахару?

— Два куска, спасибо, — ответил Сантамария. — Что это за золотой телефон? Название конкурса?

Наклонившись к Сантамарии, синьорина Гарроне многозначительно на него посмотрела.

— Не знаю. Понимаете, иной раз мама… — прошептала она.

— Он был в ужасном состоянии! — простонала вдова Гарроне. — Неужели ты не могла пойти ему навстречу в истории с телефоном?

Кофе был водянистый и слишком сладкий. Сантамария залпом осушил чашку, поставил ее на стол и снова обратился к синьорине Гарроне.

— Куда ваш брат ходил звонить?

— Не знаю. Скорее всего, в соседние бары или же в табачную лавку. У него всегда было полно жетонов. Порой он отсутствовал целых полчаса, а потом жаловался, что все остыло.

— И во многом он прав, Пина, — плачущим голосом сказала вдова Гарроне. — Разве ты не понимаешь, что людей можно застать дома только в обеденное время?! Да и для предложений о работе удобнее…

— А вечером… накануне, он тоже ушел позвонить по телефону? — еле слышно спросил Сантамария у сестры.

— Да, как всегда, покричал сначала, что так дальше продолжаться не может, и, не доев супа, спустился вниз.

— В котором это было часу?

— В восемь — четверть девятого.

— Он не сказал, с кем должен поговорить?

— Нет.

— Но вам не показалось, что он придает предстоящему телефонному звонку особое значение? Что он взволнован, нервничает?

Пина Гарроне фыркнула.

— Он всегда был взволнован и нервничал. К тому же вечно кричал и ругался, как ломовой извозчик.

— Не говори так, Пина, не говори! — со слезами в голосе воскликнула вдова Гарроне. — Я побежала за ним по коридору, он даже пиджак не надел. Спустился по лестнице, не дождавшись лифта.

— Он всегда испорчен, — угрюмо заметила Пина.

— На этот раз я вам покажу, кто такой Гарроне, сказал он. Поставлю вам золотой телефон. — Старуха закрыла лицо руками, выразив этим жестом свою полную незащищенность и одиночество в проклятой жизни. — Почему вы всегда ссоритесь? Ведь вы брат и сестра. Вы так любили друг друга, так дружили в детстве. Играли вместе в Курмайере…

Она поискала носовой платок, который, видимо, остался в кухне, на выключенном радиоприемнике. Дочь достала из-за манжеты свой платок, протянула его матери. Потом ласково похлопала ее по плечу. Старуха, точно вышколенный цирковой зверек, сразу выпрямилась на стуле.

— Не плачь, мама, выпей кофе. И не волнуйся, я снова поставлю в квартире телефон.

— Вот и хорошо, — мгновенно успокоившись и вытирая слезы, сказала старуха. — Ведь это так удобно, знаете?.. Во многих случаях без телефона не обойтись. Не правда ли, господин комиссар?..

Сантамария встал, тихо попрощался с вдовой и вслед за синьориной Гарроне вышел в темную прихожую. Здесь, в тесноте, она вновь съежилась, поникла — жертва судьбы, да и только.

— Я вызову лифт? Сегодня он работает.

— Спасибо, не беспокойтесь, я спущусь сам… Если нам станут известны… новые факты, мы сразу вам сообщим.

— Благодарю вас.

Лишь когда он спустился на нижнюю лестничную площадку, он услышал, как тихо захлопнулась дверь. Эта машинальная, вошедшая в кровь и плоть вежливость, след хорошего воспитания, потрясли Сантамарию даже больше, чем жалкий вид квартиры и ее двух обитательниц.

Пина Гарроне не была блондинкой и, очевидно, никогда не покупала и не носила брюк оранжевого или любого другого цвета. Но она ненавидела Ламберто Гарроне беспощадной, злобной ненавистью человека, который когда-то любил старшего брата, восхищался им, верил в него. Верно, в минуту ярости и неосознанного протеста совершила она это безумство: при своем скромном достатке купила очень дорогие туфли, да вдобавок ярко-красные. Проверить ее алиби, кстати, невозможно. Она, по словам матери, провела тот вечер дома, слушая радио и перепечатывая на машинке чей-то диплом.

Сантамария заглянул к владельцу табачной лавки, побывал в трех ближайших барах. Все хорошо знали архитектора Гарроне, не раз видели, как он звонил кому-то. Но в тот вечер, вечер «золотого телефона», он звонил из другого места.

— В этом году я собираюсь провести отпуск на Таити, — небрежно бросил парикмахер Тассо.

Анна Карла, не поворачиваясь, вытаращила глаза и широко раскрыла рот.

— Ни больше ни меньше?!

Она увидела в зеркале, что Джанни Тассо с удовлетворением смотрит на ее изумленное лицо.

— Для смены обстановки, — объяснил парикмахер с таким невозмутимым видом, словно он вместо привычной кока-колы заказал тамаринд.

— Но это же очень далеко, — заметила Анна Карла.

— Ну, на самолете не слишком, — ответил идущий в ногу с веком Джанни.

Придя в себя от удивления, Анна Карла первым делом подумала: откуда у него столько денег?!

— Там чудесные места, просто сказочные, — пробормотала она.

И тут ее осенило!.. Да у нее, из ее сумочки он берет деньги! И из сумочек таких же кретинок, которые беспрестанно к нему бегают, потому что у них «голова не в порядке».

Она вспомнила о картине «Самсон и Далила» работы Гуидо Рени, висевшей в гостиной дяди Эммануэле, и решила сменить парикмахера. Вернее, не сменить — ведь Джанни был в своем деле искусником, этого у него не отнимешь, — но реже, много реже к нему наведываться.

— Побывайте на Таити, вас там ждут невероятные приключения! — сказала она.

— Верно, путешествие будет любопытное, — согласился Джанни Тассо.

Подумать только, он еще разыгрывает из себя невозмутимого англичанина, этот цирюльник! Хотя бы уж расцвел в улыбке, задрожал от счастья!.. Куда там — больше всего боится показаться провинциальным.

— Вас очень радует эта поездка, не так ли? — с вызовом спросила она.

— Ну конечно, она обогатит меня новыми впечатлениями, — признал Джанни Тассо.

— Представляете себе, вы на подводной охоте и вдруг находите множество жемчужин! — с сияющим лицом сказала она.

— Одну я привезу вам, — с улыбкой, скорее снисходительной, чем любезной, отвечал Джанни Тассо. — Но понимаете, прежде всего меня интересует их образ жизни. Знаете, Таити — это совсем другой мир, иная цивилизация. Вот это я и хочу увидеть своими глазами.