Е.П.:Ну, фрейдизм какой-то ты развел!

А.К.:Да очень простой фрейдизм, если ты это житейское наблюдение считаешь фрейдизмом. Те, кого бабы не любят, очень не любят тех, кого бабы любят.

Е.П.:Знаешь, ты вспомнил про относительно молодого литератора, а я-то знаю одного литератора очень известного, у которого при упоминании имени Аксенова чуть не истерика начинается…

А.К.:Этот тоже известный, хоть и молодой.

Е.П.:А мой известный литератор — сверстник Аксенова. И если, по Чехову, в человеке «все должно быть прекрасно», то для него, этого литератора, в Аксенове отвратительно все: «и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

А.К.:Все то же самое! Товарища бабы не любят. И не то чтобы он Васе завидовал, что Васю бабы любят, а его — нет! Он оттого, что его бабы не любят, стал таким вот аксеноненавистником.

Е.П.:Думаю, Вася это понимал.

А.К.:Понимал прекрасно.

Е.П.:Помню, что в каком-то его рассказе, я название забыл, там спортсмены некие, и один из них, жовиальный весельчак, другому, унылому, говорит: «Я с девчонкой познакомился, пошли, у нее подружка есть». А унылый и закомплексованный спрашивает: «Девчонка красивая?» — «Красивая», — отвечает весельчак. «Ну, у красивых подружки всегда некрасивые», — констатирует пессимист.

А.К.:Немножко это из другой оперы. А я тебе вот что скажу, я до этого только что додумался, следи за моей мыслью: вот те писатели, которые не Аксенов, они о плотской любви пишут с точки зрения тех, кого бабы не любят. Поэтому для них плотская любовь — исключительно одно траханье. А Васю бабы любили. И для него любая любовь — и плотская, и самая что ни есть возвышенная — все равно, это… ну, радость, потому что как же иначе? Ведь бабы-то его любят! Для него это радость всегда. А для этих— не радость, потому что их бабы не любят, даже если с ними вовсю трахаются. И изображение плотской любви в большей части современной литературы — это изображение сделано людьми, которых не любят женщины, поэтому оно такое тоскливое.

Е.П.:Все, на этой мудрой сентенции и заканчиваем… Про сентенцию говорю без иронии.

А.К.:Почему заканчиваем?

Е.П.:Потому что — финал, финальная точка темы. Сложное действительно сводится к простому: « Он бабам нравился за то, чего не должен знать никто», как некогда пел Вилли Токарев.

А.К.:При чем здесь Токарев? Пошлость ни к селу ни к городу…

Е.П.:Ну, плохая шутка, согласен. Кстати, и весь «МетрОполь» вершился в антураже романтических отношений. Инна Львовна Лиснянская и Семен Израилевич Липкин именно в это время оформили свои многолетние отношения, Фридрих Горенштейн нашел свою рыжую Инну, а Вася сочетался законным браком с Майей. При свидетелях, каковыми были Белла Ахатовна Ахмадулина и Борис Асафович Мессерер. Ну, и Майя вдруг превратилась из советско-светской дамы в подругу лидера оппозиции. Кстати, так назвала однажды Аксенова в не только моем присутствии лет за десять до перестройки странно прозорливая писательница Виктория Токарева.

А.К.:Вот я и говорю. Атаманшей «МетрОполя» была Майя Афанасьевна.

Е.П.:Да, Майя с радостью во всем этом участвовала. Она и кормила, и поила нас в своей квартире на Котельнической набережной, когда мы туда приходили время от времени. То есть в Москве было три «метропольских» точки: однокомнатная квартирка Евгении Семеновны Гинзбург около метро «Аэропорт», мастерская Бориса Мессерера на улице Воровского и Майина квартира в Котельниках. Я, кстати, забыл сказать, что и сам именно тогда встретил свою будущую жену Светлану, а в 1981 году Белла стала свидетельницей уже на нашей свадьбе, когда Васю товарищ Брежнев уже лишил советского гражданства. Говорю же — сплошная романтика. Может, еще и поэтому «МетрОполь» занимает такое важное место в жизни каждого из нас. А не только потому, что мы занимались делом, запретным в советской стране.

А.К.:Не удержусь добавить, что в советской стране и любовь была делом запретным. По крайней мере, не сравнимым с любовью к социалистической родине.

Е.П.:Позволь тебе со свойственной мне тягой к демагогии заявить, что, в отличие от любви к социалистической родине, любовь к женщине и любовь к литературе — это together forever, вместе навсегда.

А.К.:Жень! Есть хорошо тебе известный роман Джорджа Оруэлла «1984». Все говорят, что это роман о тоталитаризме. Но я, прочитав его еще в незапамятные времена, убедился, что роман этот прежде всего о запретной любви. И о том, что тоталитаризм с любовью борется, как с вещью опасной. Поэтому, я считаю, занятие любым запретным делом, ну, например, выпуском бесцензурного альманаха — подходящее время для любви. Что ты и подтвердил, перечислив, сколько народу в это время у вас там… это… повлюблялось, у кого возникли или как-то повернулись отношения.

Е.П.:Я еще думал о том, что женщины даже в Советском Союзе всегда хотели жить более возвышенно, порядочно, достойно, чем это им диктовали внешние обстоятельства. Потому их, может быть, и тянуло неосознанно к Аксенову, может, это еще одна из причин его успеха. У читателей вообще, у женщин в частности.

А.К.:Глупо и малохудожественно, когда соавторы все время соглашаются друг с другом, но здесь ты сказал то, что и я хотел. Женщинам советская жизнь не нравилась куда больше, чем мужчинам, пусть даже они и воевали с ней меньше. Так они вообще почти всегда воюют меньше, они по-другому живут, чем мужчины, они — кроме по-житейски глупых — устраиваются, пристраиваются к обстоятельствам, а не воюют с ними. А не нравилась им та власть по естественным и уважительным причинам. Им надеть на себя было нечего. Сапоги стоили три зарплаты, и достать их было нельзя. А дальше можно перечислять все что угодно…

Е.П.:Очереди за этим самым… за суповыми наборами. Пьяные мужики перед телевизором. «И денег нету на аборт», как писал замечательный поэт Александр Величанский.

А.К.:И запретное дело должно было стимулировать запретную любовь. Для того чтобы эту запретную любовь сделать открыто счастливой. Как у Липкина и Лиснянской, как у Васи с Майей.

Е.П.:Интересно. Ведь и «Ожог» — это роман, в сущности, о любви. Может быть, и вся литература о любви?

А.К.:Нет, нет, успокойся. Не вся. Но у Васи литературы не о любви нет.

Приложение

Из романа «НОВЫЙ СЛАДОСТНЫЙ СТИЛЬ»

С той ночи многое изменилось в их отношениях. Они поняли, что их любовь под угрозой и угроза исходит от самой любви. Если считать, что жажда любви — это когда одна половинка ищет другую в бесконечном хаосе тел и душ, чтобы соединиться в некую доАдамову и до-Евину цельность, то случай Алекса и Норы был, быть может, неким приближением к идеалу вроде любви израильтянина Шимшона и филистимлянки Далилы. Любую любовь, увы, где-то поблизости подстерегает предательство, и данный библейский пример не исключение. Ревность для Алекса и Норы была синонимом предательства, она то приближалась, то отдалялась от них, словно армия филистимлян, вихри хаоса.

Ну, давай заведем такой своего рода пылесос против ревности, о’кей? Давай исповедоваться друг другу, и чем чаще, тем лучше. Давай я первая признаюсь в том, что с нашей первой встречи я больше ни с кем не спала. И я ни с кем не спал. И я больше ни о ком не могу даже и подумать. И я не могу даже посмотреть на другую. Оба были самую чуточку, ну, сущую ерунду неискренни в своих признаниях, так как обоим пришлось так или иначе закруглять предыдущие отношения. Негласно они старались как бы чуть-чуть снизить градус своей любви…

БОРЩ ДОЛЖНЫ ВАРИТЬ СЛУГИ

Из беседы Василия Аксенова с Александром Щупловым «Российская газета», 2005

— Нормальное ли явление — женщина-политик?

— А вот здесь я — за! Я вообще считаю, что женщинам надо поактивнее в политику входить, и пора найти в конце концов женщину, которая станет президентом нашей страны. Возобновить XVIII золотой век в России. Если бы не российские женщины XVIII века, мы до сих пор были бы дикой, чудовищной страной. Именно женщины-императрицы внесли элементы гражданского общества в Россию. В XVIII веке 75 лет Россией правили женщины, и это было великое благо для страны.