А.К.:Да, другие советские писатели, даже не так много издававшиеся, побогаче были. А весь его путь богатея действительно был от «запорожца» к «Волге» и от случайно доставшихся американских штанов к знаменитому клетчатому пиджаку, я уж его вспоминал — он его за пятьсот фунтов в Англии купил, чем и поразил тамошних скромных знакомых, университетских славистов… Он в этом пиджаке на многих фотографиях, в том числе на знаменитой фотографии метропольской, сделанной в мастерской Бориса Мессерера Валерием Плотниковым. И, собственно, вот и все Васино богатство вплоть до его отъезда. Квартира в высотке на Котельниках — это уже когда женился на Майе, это была ее квартира, оставшаяся после смерти Кармена. Котельники — это уже отдельно, не из «миллиона на Западе». Так что Феликс Феодосьевич неудачно соврал, легко опровергаемо. Впрочем, я уверен, что «миллион Аксенова на Западе» придумал не он сам, а те же, что потом придумали: Аксенов затеял «МетрОполь», чтобы подготовить себе почву для эмиграции… Те же, что придумали, например, будто Солженицын — еврей по фамилии Солженицер (хотел бы я найти такую еврейскую фамилию!), что распространяли слухи, будто Боннэр Сахарова бьет и заставляет диссидентствовать… Они придумывали всю эту чушь, которая, по их мнению, и небезосновательному, должна была пойти в народ. Они неплохо знали свой народ… Но народ народом, а писателю Евгению Попову, хоть и молодому, хоть и из Сибири, Кузнецов про аксеновский миллион вкручивал зря.
Е.П.:А народ, в том числе и простой член Союза писателей, верил. Е-мое! Зеленая «Волга»! Вылезает оттуда возле цэдээла весь в джинсах! Ну, конечно, у него миллион на Западе есть! В это любой посетитель ЦДЛ, особенно нижнего буфета, верил охотно. Кто там собирался, в нижнем буфете…
А.К.:И собирается в основном…
Е.П.:Знаешь, не хочется употреблять по отношению к коллегам уничижительных слов, хотя… вполне заслуживают…
А.К.:В Америке было такое понятие — «белая рвань», на Юге… Можно ввести такое: «писательская рвань». Вот такие там сидели.
Е.П.:Я-то хотел слова «подонки» избежать, понимаешь?
А.К.:А мне нечего терять, я не член Союза писателей… И вот в те времена там какой-нибудь стол обязательно собирался яростно антисемитский. Там они сидели и считали успешных в литературе евреев. Однажды я своими глазами видел, как они развернули журнал «Крокодил», который в каком-то торжественном номере опубликовал список и фотографии своих постоянных авторов, — а там список был будь здоров, там и хорошие писатели печатались, — ну, вот, они сидели, развернув «Крокодил», и карандашом ставили галочки со словами «нос», «нос», «нос»… Это они евреев считали. Вот для них слух, что у Аксенова на Западе миллион, был в самый раз. Они верили, а кто не верил, тот делал вид, что верил, так им было приятней себя чувствовать — я вот на рюмку сшибаю, а у него, продавшегося империалистам и евреям, миллион. И сам, конечно, еврей. Удачная история для людей нижнего буфета.
Е.П.:Аксенов, который все время переводился да еще время от времени появлялся тут же, в ЦДЛ, одетый черт его знает как, и широко гулял, часто гулял, много платил… Гулял наверху, а не внизу, гулял в резном дубовом зале, а не в нижнем буфете…
А.К.:Конечно, для них он был отвратительная «белая кость», конечно же, у него есть миллион на Западе, а раз миллион у него есть, а у них нет, то у него от кого? — от ЦРУ, конечно. Которому он продался, а они нет. Их, правда, и не покупали…
Е.П.:Между тем, были же и действительно очень богатые советские писатели.
А.К.:Одного Алексея Николаевича Толстого вспомни, не говоря о Горьком. Вот там были миллионы в пересчете на любую валюту.
Е.П.:Ну, это далеко мы уже уходим, до советских классиков…
А.К.:И среди современных Аксенову писателей были богатые. Был, например, Юлиан Семенов…
Е.П.:Был Юрий Нагибин, у которого была фраза, я ее сам слышал и часто вспоминаю: «Я от советской власти построил забор из денег».
А.К.:Гениальная, кстати, фраза, я бы сам так хотел сказать про любую власть и про весь мир. Увы, бодливой корове…
Е.П.:Я уж не говорю о том, что и в Переделкине Вася не получил дачу, как многие нормальные члены Литфонда, а купил, и что в элитном поселке Красная Пахра, где они с Майей жили недолгое время перед отъездом, дача была тоже не его, а Майи.
А.К.:Это можно все отнести к его некоторому снобизму. Ну не рвался он в Переделкино, не хотел жить среди советских писателей, да еще и за казенный счет… Чем и подтверждал: ну, у такого точно миллион на Западе. В это верили те, кто ни миллиона, ни одного доллара в жизни не видел. Миллион там мог получить за свой «ГУЛАГ» Солженицын, потому что были заоблачные тиражи. А у Аксенова никогда таких тиражей на Западе не было. Никогда! Ни в советское его время, ни в эмигрантское.
Е.П.:Ну, получал он, получал приличные по советским меркам деньги. Плюс не забывай еще одну вещь: он много ездил по заграницам, а ведь тогда в поездки рубли меняли на валюту по официальному курсу. Так что у кого рубли-то были, в поездки получали… человек за триста наших бумажек получал примерно пятьсот полновесных долларов, тогдашних, а не нынешних, понимаешь? А вот это — поменять, сколько разрешалось, рублей на валюту — Вася мог себе позволить, потому что рублей у него было много. Издания, пьеса шла, сценарии… Но не думаю, опять же, что и рублей миллион у него был. Это даже смешно говорить.
А.К.:Да тогда, чтобы слыть богатым и даже быть богатым, миллион был и не нужен.
Е.П.:Точно. Тогда отец одного моего приятеля купил дачу в Переделкине за двадцать тысяч рублей, понимаешь? И это нормальная цена была. А миллион… это психология одной купчихи у Островского, которая… забыл, в какой пьесе… говорит: так у него миллион!.. А для нее все, что больше десяти рублей, — это миллион. Для нижнего буфета ЦДЛ все, что больше полутора рублей на рюмку, — все уже миллион или почти. И вот Феликс Феодосьевич говорил со мной, как будто я из нижнего буфета, а я оказался не тот…
А.К.:Давно надо было покончить с этим эпизодом. Мы же говорим об Аксенове вообще и его отношениях с деньгами вообще… И вот что я надумал: в его отношениях с богатством, как и вообще в его жизни, есть несколько этапов. От рождения и до ареста родителей Вася жил как коммунистический принц — сын одного из коммунистических отцов города.
Е.П.:Ну, принц — это слишком. Это Василий Сталин был принц.
А.К.:Василий Сталин был не принц, а просто сын бога. А Василий Аксенов до пяти лет был именно принц. По казанским-то меркам! Да и по любым советским. Горя не знал, что называется. Особняк, прислуга… Понятное дело, в те времена что самое главное было? Еда. Ну, я думаю, кое-какая одежда. Что еще нужно советскому принцу? Потом, от пяти и до примерно двадцати трех-двадцати четырех лет жил он то более бедственно, то чуть менее бедственно. Менее бедственно, когда он был в Магадане, при Евгении Семеновне. То есть тогда жизнь даже со ссыльной матерью и ссыльным отчимом была более обеспеченной, чем жизнь на воле…
Е.П.:Да, потому что в городе Магадане много платили всем.
А.К.:Там было немножко получше, но все равно это была, конечно, нищета, и на мамины эти вот нищенские, зэковские, но все-таки деньги было построено то знаменитое его советское пальто, про которое он впоследствии, не так уже давно, написал: «Я его ненавидел больше, чем Иосифа Виссарионовича Сталина»… И после этой более или менее обеспеченной магаданской жизни была опять довольно нищая студенческая жизнь, но уже помогала Евгения Семеновна, не голодал, как многие студенты. И такая бедная, но мало-мальски приличная жизнь продолжалась лет до двадцати семи, до первой литературной публикации. А после этого Вася уже никогда не знал нужды. Он становился все более и более знаменитым советским писателем, все более и более высокооплачиваемым. Почему? Потому что он был талантлив и потому что вкалывал как лошадь. Он очень рано стал профессиональным писателем и очень быстро стал зарабатывать профессией. Он стал писать сценарии, пьесы. Пьесы получше, сценарии похуже, потому что он природный, от Бога, прозаик… А все остальное — это был заработок, более удачный, менее удачный, более художественный, менее художественный — но заработок. И он зарабатывал всегда много. При этом в последней части своей жизни, хотя она была наиболее обеспеченной, становился все более и более озабочен заработком. И вкалывал невероятно. Вот и все. Вот и весь его миллион. Миллиона у него не было ни там, ни здесь, но денег под старость было порядочно. Потому что он всегда работал, как трактор, и при этом был всегда востребован. Вот и все. А работал он как трактор или лошадь или как они вместе, потому что он очень — и вот на этом я закончу пока — высоко ценил деньги, как их ценят все нормальные люди: как средство большей или меньшей возможной независимости. Как… Как ту самую стену, которую воздвиг Нагибин. Вася тоже всю жизнь воздвигал стену из денег, но не только между собой и советской властью, а между собой и, по чести говоря, всем окружающим миром.
