А.К.:Я говорю: «Ну, называй дедушка», — «Ну какой дедушка, не-не-не… а можно я буду вас называть дядя Саша?» — «Можно, конечно…» И вот он говорит: «Дядя Саша, а скажи мне…» — он, начав называть «дядя Саша», правильно перешел на «ты»…
Е.П.:Правильно перешел, чувствует стиль.
А.К.:…а скажи мне, вот я сейчас в своем поколении… я такой же, как Аксенов был в своем?» То есть он еще как-то обозначил… не популярный, и не знаменитый, а влиятельный, что ли, или что-то в этом роде, не помню…
Е.П.:Ух ты!
А.К.:Причем он серьезный такой сидит… В номере у него сидели, и еще двое молодых писателей были, не буду их называть, они не имеют отношения к предмету нашего с ним разговора и даже, кажется, не слышали его вопроса… И тут я все понял.
Е.П.:Ну и что же ты понял?
А.К.:А понял, что вот пацану немного за тридцатник, он сильно младше моей дочери, а для него важно было бы быть Аксеновым своего поколения, понимаешь? То есть аксеновская судьба для него как бы образец.
Е.П.:Я так думаю, что сейчас он не стал бы выкручиваться и говорить — мол, я просто спросил, за спрос денег не берут.
А.К.:Он нормальный человек. И, думаю, признал бы, что высказал мечту. Мечта, мечта — то, что многим пишущим снится: быть Аксеновым своего поколения. И я ему ответил честно…
Е.П.:Что же ты ему ответил?
А.К.:Честно, но уклончиво. Я не хотел его обижать и расстраивать, но не хотел его и авансировать и потому ответил как-то уклончиво: а вот, говорю, как ты думаешь, Дима Быков — Евтушенко своего поколения? Тут мы с ним сильно, но необидно засмеялись и налили египетской водки. По сто египетских фунтов литровая бутылка и еще искать надо, в какой-то тайный магазин бегать — они ж мусульмане… Выпили, и как-то так сошло это на нет.
Е.П.:Интересно, а почему бы, например, ему не спросить: как ты думаешь, дядя Саша, я не Солженицын ли своего поколения?
А.К.:Это очень серьезная тема…
Е.П.:Тем более что он же борец ведь тоже.
А.К.:Я так думаю: поскольку он прежде всего писатель, а не борец, во всяком случае так я считаю, то его это не интересует, не пророк ли он, его интересует, маэстро ли он… А если маэстро — то тут возникает Аксенов…
Е.П.:Очень хорошо. А почему не Шукшин своего поколения?
А.К.:Более того, у него, на мой взгляд, были все основания спросить у меня именно о Шукшине. Когда я прочитал его рассказы, сборник, я ему написал, что в этих рассказах многое по прямой линии от Шукшина, и отморозки, которых он описывает, — это чудики Шукшина, только отмороженные временем… Однако же он спросил про Аксенова. А знаешь, что в Аксенове многих молодых сочинителей привлекает? Я думаю, вот что: элегантность аксеновской славы, ее легкий такой блеск. Мечта стать Аксеновым — это не просто мечта стать очень хорошим писателем, вон был, например, замечательный писатель Георгий Семенов, а ведь вряд ли найдется хоть один молодой человек, который скажет, что хотел бы быть Георгием Семеновым своего поколения.
Е.П.:Как ты думаешь, не обидится он, когда все это прочитает?
А.К.:Нет, не обидится, он умный парень. А обидится — я извинюсь. Хотя ничего обидного я про него не хотел сказать и не сказал, по-моему.
Е.П.:Да… Не встречал я людей, которые хотели бы стать Солженицыным. Потому что за это, извини…
А.К.:Сразу перебью — нет, не только потому, что Солженицыным становятся только через лагерь. А еще и потому… да, Александр Исаевич — гений, о чем разговор. Но многие молодые не на гениальность замахиваются, понимаешь, а на мастерство. Не гением мечтают быть, об этом мечтать глупо, а литературным маэстро. И у многих, я не про нашеготолкового молодого человека в данном случае говорю, а вообще, у многих эта мечта формулировалась в мое время — а у многих и сейчас, с небольшими поправками, но похоже, — формулировалась так: кем я хочу быть? а я хочу сидеть в «пестром» буфете ЦДЛа, написавши «Затоваренную бочкотару», которая перевернула русскую литературную стилистику, при этом быть одетым, как мечтают быть одетыми миллионы молодых людей по всему Советскому Союзу, и при этом чтобы ко мне все подходили и дружески, но почтительно говорили: Вася, давай выпьем… Вот мечта, мечта довольно детская и даже немножко такая… комическая.
Е.П.:Вот мы про подаксеновиков и начинаем говорить… Я в те баснословные времена был усердный читатель журналов «Юность» и «Новый мир», и я помню какой-то роман, не важно какого автора и в каком из этих журналов, и там парень себе ставит, значит, цель жизни: чтобы в него влюбилась такая-то девушка, с девушкой этой поехать куда-то на стройку, а потом напечататься в журнале «Юность» и прославиться. То есть стать кем? Стать Аксеновым…
А.К.:Печататься в «Юности» и сидеть в ЦДЛе в джинсах, красиво выпивать — вот что такое в самом примитивном представлении пишущих людей моего поколения означало стать Аксеновым.
Е.П.:Что же, и сейчас это имеют в виду те, кто хочет «стать Аксеновым»? Ну, не упомянутый молодой писатель, он слишком умный и серьезный для этого, но ведь есть и другие, кто этого же хочет… Ты мне когда-то рассказал замечательную историю с Василием Павловичем, которая была в какой-то рюмочной…
А.К.:Погоди… Я тебе хочу сказать, что после того разговора в Каире я стал относиться к этому «молодому писателю» лучше, хотя и раньше относился хорошо. Но тут я увидел в нем живого человека, очень живого, даже похожего на меня в мои тридцать лет — несмотря на боевую биографию, которую мне даже при желании неоткуда было бы взять, и на совершенно взрослое отношение к жизни, к семье, которое в наши времена почти не встречалось. Я нашел сходство с собой в тридцать лет, потому что я тогда был подаксеновиком.
Е.П.:А-а-а, а тебя так называли разве? Ты же не знал этот термин до того, как я тебе рассказал…
А.К.:Меня называли подражателем, эпигоном и еще как-то.
Е.П.:Вот-вот, эпигоном. А подаксеновики — это сугубо сахалинский термин… Погоди, об этом позже, а сейчас расскажи мне ту историю про рюмочную… Или пельменную? Разве Вася любил пельмени?
А.К.:Я не уверен, что он любил пельмени, но там пельмени были очень хорошие, и мы всегда там заказывали пельмени. Это заведение называлось «Русская рюмочная комната», с претензией такой. За ТЮЗом…
Е.П.:Сейчас-то ее нет?
А.К.:Не знаю. Да черт с ней!..
Е.П.:Скажут еще, что мы рекламу делаем.
А.К.:Пусть скажут… Да, очень претенциозное, стильное такое название.
Е.П.:Имелись такие книжки. Например, про охоту — «Русская псовая охота»…
А.К.:Это было такое узкое помещение, вместо стойки — старинный резной буфет, канарейка в висячей клетке… И отличные делали пельмени. И вот мы сидели там, а какие-то молодые люди, увидев Васю, — а не пьющий к тому времени лет тридцать Вася налил себе под пельмени… я даже не знаю, ну, пять граммов…
Е.П.:Он же только красное вино тогда пил.
А.К.:Да, но тут пельмени… Какое может быть красное вино и пельмени? И вот Вася налил или я ему налил пять граммов водки — и тут входит молодая компания…
Е.П.:Богемная?
А.К.:Не очень. Ну, молодой человек один с прической «пони тэйл», «конский хвост», этого я запомнил, а другие, человека четыре или пять, такие обычные…
Е.П.:А может, это были артисты из театра? Там рядом…
А.К.:Нет, это были скорее… Как они сами себя называют — манагеры. Манагеры, офисный планктон, который тогда еще только-только начал всплывать.
Е.П.:Это в каком году-то было?
А.К.:Давно уже, году в девяносто седьмом или восьмом.
Е.П.:Ух ты, двенадцать лет назад!
А.К.:А мне оно вот как вчера… Да. И они такие оживленные, с мороза, и говорят радостно: «О, Вася развязал!» И Василий Павлович как-то скорчился, я почувствовал, что он испытал боль. Ну, я встал, готовясь, честно говоря, драться и еще имея в виду, что драться надо таким образом, чтобы, естественно, не попало Василию Павловичу. И сказал: «Молодые люди, к старшим, во-первых, принято обращаться на “вы”, во-вторых, я не думаю, что вы так сильно знакомы с Василием Павловичем Аксеновым, и надо себя держать в руках», — и что-то еще в этом роде. И какой-то молодой человек из них, чуть ли не вот этот с хвостом, сказал типа: «Ну чего ты, отец, мы же от души», — но я грубо ответил ему матом, в смысле — уйди отсюда. И они просто удивились такой резкой реакции. Они были уверены, что они ничем нас не задели, а что Васе даже польстили. Что они же к нему как к своему…
