А.К.:Эта история показывает, насколько Вася был в политике самостоятельный, твердый человек, но, с другой стороны, романтик с почти детским сознанием. Я об этой идее узнал от него. Он прилетел из Америки и прямо из аэропорта…
Е.П.:Это какой год?
А.К.:Не помню… Ну, конец девяностых… Когда Березовский начал активную борьбу с властью. Он же до этого власть поддерживал всячески, а после начал с ней силами меряться…
Е.П.:Так это было после двухтысячного? Уже когда Путин был, что ли?
А.К.:НЕ ПОМНЮ!
Е.П.:Но это же очень важно!
А.К.:А я не помню, понимаешь? Ну, рассказывать?
Е.П.:Ну ладно.
А.К.:И вот Вася мне позвонил, прилетев, чуть ли не прямо из аэропорта: «Давай встретимся, надо поговорить». Я перепугался, так никогда не бывало, он всегда отдыхал какое-то время после перелета… Ну, я примчался, мы сидели в любимом им ресторане «Шатры» — лето было — на Чистых прудах. И он сказал, что Березовский зовет его… ну, фактически возглавить или по крайней мере осенить своим присутствием новую партию оппозиционную. Должна быть такая партия интеллигенции…
Е.П.:Он слово «партия» употребил?
А.К.:Да, партия интеллигенции. У нее уже даже было название какое-то… такое глуповатое какое-то — «Возрождение», что ли… Не помню. Я сразу сказал, что этого делать не следует, что он вдалеке от наших политических и социальных реалий находится, а я здесь живу и знаю, что связываться ни с какой партией в нашей стране нельзя, его репутация как писателя сильно пострадает. Он выслушал меня внимательно и, как обычно, не спорил, а молчал. И, как я узнал через несколько дней, немедленно дал Березовскому согласие. В деталях, что происходило потом, не знаю, знаю только, что какое-то время он с Борисом Абрамовичем, пусть меня извинят за грубое слово, хороводился, ездил к нему в его дом приемов на Ордынке…
Е.П.:И получается, что это было в девяносто седьмом году, потому что именно в том году Борис Абрамович посетил Василия Павловича в его день рождения! Помнишь?
А.К.:Конечно, помню. С букетом… Значит, в девяносто седьмом… Я Васе тогда, в «Шатрах», говорил: ты пойми, у Березовского совершенно другие задачи, чем у тебя. А тебя он привлекает как имя… В политике если двое связываются, то из двух один — использует, другого — используют…
Е.П.:Он тебе отвечал что-нибудь?
А.К.:Нет, он внимательно слушал. Выслушал — и поступил по-своему.
Е.П.:То есть в своем стиле поступил.
А.К.:Ездил на Ордынку, встречался…
Е.П.:На Новокузнецкой улице-то было все дело, Дом приемов-то… На углу с Пятым Монетчиковым переулком, где я жил одно время…
А.К.:На Новокузнецкой? А, да, правильно… Ну, в общем, потом как-то так все рассосалось… Очень странно это закончилось — абсолютно ничем. Но до того как закончилось, произошла еще одна история, крайне для меня неприятная. Значит, возник некий список как бы ЦК этой партии. Я такое презрение испытываю к политике вообще и к российской политике в частности, что весь список не запомнил, но открывался он Аксеновым и где-то дальше и я оказался в этом списке! И мне этот список присылают по факсу в «Коммерсантъ», где я тогда работал… Это после того, что я Васе сказал! Я себе сотрясал воздух, а Вася взял и вписал меня в этот список. Он просто не посчитался со мной. Я тогда сильно разозлился. Значит, он — самостоятельный человек, а я просто так болтал?! Ну, мне присылают этот список и как бы манифест этой организации. Манифест — с просьбой опубликовать его в «Коммерсанте»… И прямой телефон Березовского. И я немедленно по этому телефону сообщаю Борису Абрамовичу — к которому, кстати, относился и тогда, и потом с личной симпатией, — сообщаю, что повлиять на публикацию в «Коммерсанте» я не могу. Такие вещи решает главный редактор, я ему передам, а повлиять не смогу. При этом деликатно замечаю, что из чисто стилистических соображений я выкинул бы начало этого манифеста — а там было примерно такое начало: «Россия сейчас находится в положении человека, занесшего ногу для шага, но так и не ставшего на две ноги…» Я сказал: «Борис Абрамыч, нельзя начинать политический манифест с ног». А дальше он меня прямо спрашивает, согласен ли я войти в этот список ЦК или учредителей, в общем, в список. И я очень быстро отреагировал. Я вообще-то туг на ум, у меня «лестничное остроумие», я все прекрасные аргументы нахожу, когда беседа уже кончилась. Но тут я сообразил как-то очень быстро, чем можно отговориться так, чтобы не обидеть. В моей отговорке была правда некоторая: «Борис Абрамыч, что касается моего участия, то оно невозможно». — «Почему? Вас не устраивает такая… общеинтеллигентская, общедемократическая, нормальная общегуманитарная такая позиция?» — «Нет, устраивает, устраивает, но дело в том, что я ваш служащий. И если я, ваш служащий, участвую в вашей организации, это странно выглядит».
Е.П.:Служащий в каком смысле?
А.К.:А я в «Коммерсанте» работал, а «Коммерсантъ» уже принадлежал Березовскому… Нет! Это не могло быть в девяносто седьмом году! В девяносто седьмом «Коммерсантъ» еще не принадлежал ему! И значит, Березовский к Аксенову на другой день рождения приходил, не на шестидесятипятилетие…
Е.П.:Вероятно… А появился этот манифест в «Коммерсанте»?
А.К.:Конечно нет. «Коммерсантъ» прокламации не печатал. Только на правах рекламы, но как рекламу Березовский, наверное, не хотел печатать такой документ. Хотя бывало, что он свои тексты в «Коммерсанте» печатал как рекламу. И за деньги…
Е.П.:Несмотря на то, что «Коммерсантъ» куплен был Березовским…
А.К.:А это сплошь и рядом бывало, когда Березовский вступал в некую переписку с властью. Тексты Березовского появлялись в «Коммерсанте» на правах рекламы, и Березовский своему «Коммерсанту» платил.
Е.П.:Потрясающе просто.
А.К.:Это я тебе достоверно говорю. Вот тем и был велик «Коммерсантъ»… Да. И вот, значит, я говорю: «Понимаете, я ваш служащий, это будет выглядеть некорректно…»
Е.П.:Это ты быстро придумал такую отмазку?
А.К.:В какой-то степени отмазку, но вообще-то это была правда.
Е.П.:Недавно была телевизионная передача, в которой я участвовал, и меня там объявили революционером, а когда я сказал, что не революционер, а эволюционер, сказали: «Ну как же, вы же вышли на площадь с “МетрОполем”?» А я сказал, что меня вытолкали на площадь эту…
А.К.:Во-первых, вытолкали. Во-вторых, издание «МетрОполя» — это не выход на площадь. На площадь выходят с транспарантами «долой» или «да здравствует», а не с романами и стихами. «МетрОполь» — это было профессиональное писательское дело. И Вася тоже вел себя так всегда — по-писательски. Вот случай с партией Березовского — единственный, который я могу вспомнить, когда он повел себя… ну, как вроде бы политик.
Е.П.:А отмазка твоя тогда подействовала?
А.К.:Да. Надо отдать должное Борису Абрамовичу, во-первых, он принял смысл этого аргумента сразу же, во-вторых, это не повлияло на отношения, а они, конечно, не тесные, после этого еще были. В частности, он мне заказывал большую статью, такую обзорно-историческую, которая вышла в альбоме к десятилетию его премии «Триумф»… Корректно очень себя вел Борис Абрамович. А я, значит, тогда отговорился. Вскоре же и вся затея рассосалась. И Вася как бы освободился, я увидел в нем заметное облегчение. Притом что с Березовским и у него хорошие отношения сохранились… И тоже постепенно рассосались.
Е.П.:Я тебя с большим любопытством слушал, потому что я ведь тоже знал об этом. Потому что Василий Павлович с несвойственной ему, как он сам называл, «звериной серьезностью» позвонил и мне таинственно и назначил встречу. Ну, не в роскошном ресторане «Шатры», а в «Иллюзионе», в буфетишке, я уже упоминал об этом. Там он мне рассказал все то же, что тебе, плюс еще горячо утверждал, что сейчас будут большие дела, что это очень полезно для страны, что телевидение будет, общественный совет какой-то… Я уж не помню подробно, там какие-то им акции дал Березовский, которые потом куда-то исчезли… Или не акции… В общем, все, как ты выражаешься, рассосалось. А тогда он сказал, что это очень важное дело и что он в нем непременно будет участвовать. Я, поскольку мне все, что про политику, было безразлично, я даже не высказывал сомнения, а сказал вроде того, что ну, твое дело, вдруг получится что-то… Больше к этому разговору мы никогда не возвращались.
