А.К.:Мелочь-то мелочь, но все ж не лопатой махать, а массами руководить. Хоть и в глубинке. И не в сельской школе преподавать.

Е.П.:Да как-то там и тогда все это рядом было. Сегодня ты учитель, завтра — инструктор. Инструктор, конечно, покруче, но учитель — тоже интеллигенция.

А.К.:А я никого не осуждаю, но и не оправдываю. Я только говорю: господа, будем отдавать себе отчет в том, как власть обходилась с различными категориями своих же подданных.

Е.П.:Многие это забыли. Или делают вид, что забыли.

А.К.:Зададимся тогда простым вопросом: кем был Василий Павлович Аксенов? А был Василий Павлович Аксенов типичнейшим представителем шестидесятников высшего ранга. Высший его ранг обеспечивался в первую очередь литературным талантом. Кроме того, он имел уникальное для шестидесятника синтетическое происхождение. С одной стороны — Евгения Семеновна Гинзбург со всем, о чем мы говорили, с другой — Павел Васильевич Аксенов со всем, о чем мы говорили. В этом смысле Вася был просто квинтэссенцией шестидесятничества во всех отношениях. Возьми вот другого шестидесятника, Окуджаву, в его родословной отсутствует крестьянское направление, он был из очень непростонароднойсемьи. Или, например, там, я не знаю… Евтушенко. Вообще не поймешь, из каких он.

Е.П.:Ну, у него-то как раз семья простая. Отец — геолог в тайге, мать — певица в кинотеатре.

А.К.:Ладно. Давай все-таки от родословной Евтушенко вернемся к нашей основной теме: Вася и начальники страны.

Е.П.:Ну, со Сталиным его взаимоотношения понятны. Сталина он ненавидел.

А.К.:Тогда и с Лениным все ясно. В лучшем случае — терпеть не мог.

Е.П.:Да, здесь градация нелюбви. В описаниях Сталина, в мыслях, словах о нем — голая ненависть. Вплоть до последних романов.

А.К.:Ненависть?

Е.П.:А ты сомневаешься?

А.К.:В последних романах ненависть такая усмешливая, с попытками… как бы это сказать… мифогенного анализа.

Е.П.:Ты, конечно, имеешь в виду «Москву Ква-Ква»?

А.К.:Да. Но об этом, я думаю, мы еще поговорим, когда будем беседовать об этой и других его книжках.

Е.П.:Хорошо. Ну а сейчас я ничего нового не скажу: самая реальная, жизненная, судьбоносная встреча с начальником страны была у Василия Павловича, конечно же, с Никитой Сергеевичем Хрущевым, когда Хрущ его и Вознесенского громил с кремлевской трибуны.

А.К.:Конечно.

Е.П.:Тут даже не надо долго рассусоливать, достаточно поднять стенограмму этого малопочтенного сборища или перечесть соответствующие сцены из романа «Ожог». Как Никита с его «бычьим глазом» мечется на трибуне, поливая «формалистов» и одновременно испытывая жгучую злобу к своим «партайгеноссе», готовым сожрать его с потрохами.

А.К.:Думаю, что как живогочеловека, реального врага Вася тогда даже не Сталина ненавидел, а именно Никиту. Ведь они с Вознесенским, что тут скрывать, были элементарно напуганыХрущевым. После его воплей они шли через Манежную площадь, держась за руки и ожидая ареста. Это Вася прекрасно в «Ожоге» описал. Они вышли из Кремля, ожидая ареста, а что такое арест, они знали, это каждый советский человек тогда знал. Ведь тогда, в шестьдесят третьем, еще только десять лет со дня смерти Сталина прошло, у всех еще в памяти было, как по ночам и средь бела дня забирали. Вот и их вполне могли бы взять прямо на улице, на Манежной площади, и — до свиданья!

Е.П.:В шестьдесят третьем исполнилось десять лет со дня смерти Сталина, а в шестьдесят пятом уже Синявского с Даниэлем арестовали.

А.К.:И в шестьдесят пятом, и в шестьдесят третьем «политических» тоже сажали, но только масштабы уже не те были, что при Усатом.

Е.П.:А вот с Бровастым, то есть с дорогим Леонидом Ильичом Брежневым, у Васи практически уже не было таких тесных отношений.

А.К.:С Брежневым, я считаю, у него вообще никаких отношений не было.

Е.П.:Как так? А письма жалобные мы кому писали в разгар «дела “МетрОполя”»? Обрати внимание, дорогой Леонид Ильич, какие безобразия творит Союз писателей, позоря наше советское царство-государство!

А.К.:Это были отношения не с Брежневым, а с брежневской властью. А с Хрущевым у него были личные ужасные отношения.

Е.П.:Согласен. Однако ты не хуже меня знаешь, что после хрущевского погрома нашего Васю вместо того, чтобы арестовать на Красной площади, через три дня отправили в Аргентину с делегацией.

А.К.:Вот это и есть пример амбивалентностихрущевского правления. Никита «пидарасов и абстрактистов» терпеть не может, но, с другой стороны, понимает, что они — еще не самое страшное по сравнению с его товарищами, «соратниками». И Вася тоже понимал, что Никита — ужене самое страшное по сравнению со Сталиным, например.

Е.П.:Мне Вася говорил, что в тот осенний день 1964 года, когда Никиту выперли из начальников страны, он встретил в ресторане ВТО хрущевскую внучку Юлу и попросил ее передать дедушке, что он ему сочувствует и кланяется. Юла потом рассказывала, что дедушка был очень растроган и сказал: «Вообще-то я зря тогда на этих ребят попер, мне их эти сволочи подставили». Как ты думаешь, действительно подставили?

А.К.:С одной стороны — подставили, с другой — он сам бунта боялся, хорошо помня, что в Венгрии все началось в 1956 году с «Кружка Петефи». А вообще-то, конечно, подставили — «ильичовская» эта компания в Политбюро и подставила.

Е.П.:Да, я помню из газет. Хруща завела коммунистическая прекрасная полячка писательница Ванда Василевская, трижды лауреат Сталинской премии, пожаловавшаяся на Аксенова, что он дал на Западе антисоветское интервью.

А.К.:Ясно, что все это было организовано. Что, сама бы она полезла выступать? Ей это нужно было?

Е.П.:Да не сама она вызвалась, все по сценарию шло. Ну, ты понимаешь, в чем дело, я хочу тебе сказать, что никакого шанса не было тогда у Василия Аксенова слиться в экстазе с Никитой Хрущевым.

А.К.:Не было.

Е.П.:Равно как и не было у него шанса стать противником Хруща, понимаешь?

А.К.:Да. Для Аксенова Хрущев все равно был лучше, чем Сталин. Хрущев миллионы из лагерей выпустил, прежде чем снова начать сажать. Однако уже совершенно не в тех пропорциях, что раньше.

Е.П.:Ну да. Василий это всегда ценил. Отсюда и его знаменитый ответ Никите, когда тот завопил: «Мстите за смерть ваших родителей, Аксенов!» Василий Павлович ему скромно ответил, что Вождь ошибается: родители живы, реабилитированы — и что это в их семье с благодарностью приписывают Никите Сергеевичу Хрущеву.

А.К.:И хотя при Брежневе он прожил здесь порядочно, война, которую он вел за «МетрОполь», была не с Брежневым. И выпихивал Васю из страны не Брежнев, а Союз писателей, КГБ, кто угодно, но только не личнодорогой Леонид Ильич.

Е.П.:Совершенно верно. В «Бумажном пейзаже» Брежнев — Лёня, Лёка, Лентяй, Бровеносец, Мистер Броу, как его придумал называть Аксенов, — изображен даже, я бы сказал, саркастически-добродушно. Помнишь, он получает жалобу от персонажа Велосипедова, написанную одними глаголами или существительными, не помню, после чего изрекает: «А что, парень вроде неплохой, хорошо пишет». — «Да он — антисоветчик», — ему отвечают. «А-а, антисоветчик? Ну, тогда нужно ему дать лет пятнадцать. Ничего, молодой еще выйдет, когда отсидит…» То есть он не злодей, а такой это… коммунистический сибарит, имя которого совершенно ничего не значит, но вовсю используется.

А.К.:Вот я и говорю: Аксенов воевал уже не с Брежневым, а с Союзом писателей, ГБ, с системой, с инструментами системы, которой и сам Брежнев в какой-то степени подчинялся. И вот пришел Андропов…

Е.П.:Ну уж с Андроповым у него отношений вообще не было, потому что, когда Андроп пришел к власти после смерти Лени в 1982-м, Аксенов уж два года был в эмиграции, знакомил любознательных американских студентов с поэзией Серебряного века и прочей русской декадентщиной. Последнее, что я изложу по теме «Леня и Вася», это то, что у меня после обысков случайно сохранилась Васина открытка, где он описывает день и час, когда он узнал о смерти Брежнева. Это было в Нью-Йорке, он был приглашен на какой-то авангардистско-диссидентско-антисоветский спектакль, где актер в маске Брежнева неуклюже двигался на сцене под шаманскую этническую музыку. Пораженный этим зрелищем Вася пришел домой, включил радио и узнал, что Брежнев вот-вот, только что умер. Бывают же такие странные сближения!