«Он такой же, как его отец», — подумала она.

Прямо к полицейскому участку подъехал грузовик, и мужчины в форме забрались в кузов. По мере того как, все ускоряясь, машина уезжала дальше по дороге, Грейс чувствовала, что в ней нарастает беспокойство.

Можно ли заранее почувствовать беду?

В дверях участка появился офицер, поправил фуражку и передал кому-то, находящемуся внутри, приказания. Когда он пошел по улице, Грейс окликнула его.

— Доброе утро, доктор Тривертон, — поздоровался он, подходя ближе.

— Не могли бы вы сказать мне, что происходит, лейтенант?

— Происходит?

— Ваши люди особенно активны в это утро. Конечно, это не из-за парада!

Он улыбнулся:

— Не стоит об этом беспокоиться, доктор. Просто возникло одно небольшое дельце с местными в области высокогорья. Мы с этим справимся.

— Какого рода дельце?

— Мы получили известие, что возле Найроби устраивается собрание народа кикую. Говорят, они собираются отовсюду. Некоторые с дальнего севера, из Найэри и Наньюки. Мы направляемся за город, чтобы присмотреть за ними.

Грейс похолодела. Кикую, прибывающие даже из отдаленного Найэри…

— И как вы полагаете, что бы это значило?

— Уверяю вас, беспокоиться не о чем, доктор. Мы позаботимся о том, чтобы они не помешали параду. Счастливого дня!

Грейс смотрела ему вслед и никак не могла отделаться от ощущения, что за его улыбкой и непринужденными манерами скрывалась глубокая озабоченность.

— Вот ты где! — раздался голос рядом с ней.

Грейс обернулась и заметила, как ее племянница поднимается на веранду в облаке розового шелка, ее глаза под вуалью, закрывавшей все лицо, смеялись. К ней повернулись головы всех мужчин.

— Тебе надо быть возле Стенли, тетя Грейс. Парад вот-вот начнется.

Грейс посмотрела на часы. Она приехала в Норфолк вместе с Моной и Артуром, чтобы помочь им с костюмами и украшением платформ. Для нее было оставлено место на одной из трибун, и нужно поспешить, чтобы проследить за тем, как Артур перережет ленточку поперек авеню Лорда Тривертона.

— В чем дело, тетя Грейс? Ты выглядишь очень угрюмой. Если ты беспокоишься об Артуре, все будет хорошо! Он такой славный. Ты должна увидеть его верхом на коне! А наряд, который он надел, чудесным образом придал ему уверенности в себе! Я не могу дождаться, чтобы увидеть, какое выражение лица будет у него сегодня вечером, когда он узнает про сюрприз, который я приготовила для него.

— А что это? — рассеянно поинтересовалась Грейс.

— Ружье для охоты на слона!

— Но сейчас я думала совсем не об Артуре. — Грейс пыталась понять необычную активность полиции, вспоминала о собрании кикую за городом и поняла, что не может быть простым совпадением, чтобы подобная встреча происходила как раз в день парада. Африканцы что-то задумывали… — Я думала о Дэвиде Матенге, — сказала она, — который сидит в этой жуткой тюрьме.

Улыбка Моны погасла, когда она посмотрела на здание полицейского участка. Но затем она вновь улыбнулась.

— А что ты думаешь о моем костюме? — спросила она, поворачиваясь кругом.

Грейс заставила себя улыбнуться. Она считала наряд Моны слишком вызывающим. Но затем вспомнила себя и то, что сейчас уже 1937 год; теперешние молодые люди очень сильно отличаются от тех, которых она знала, когда сама была молодой. Кроме того, у Моны практически не было выбора, какую роль ей исполнять на параде. Женщины, участвовавшие в сценах, не могли найти исторических персонажей из прошлого Кении, чтобы изображать их, разве что, как это сделала Суки Кэмэрон, переодеться мужчиной. В истории Африки было более чем достаточно мужчин от султанов до исследователей, торговцев и охотников, но женщины, к сожалению, в истории не упоминались на протяжении многих веков, как будто они вовсе не существовали. Поэтому Мона и ее друзья должны были довольствоваться такими ролями, как женщины в гареме или жены знаменитых людей.

В параде не принимал участие ни один африканец, и ни один из чернокожих исторических персонажей не был представлен.

— Поторопись, — сказала Грейс, поворачиваясь спиной к полицейскому участку и стараясь скрыть все нарастающую тревогу. — Давай пристроим тебя в гарем до того, как Васко да Гама хватит удар!

В тот же самый момент Артур, собиравшийся влезть на своего коня, тоже думал о возможном ударе.

У него не было ни одного припадка уже больше года. Простые препараты на основе брома и успокоительные средства тети Грейс стали чудесной панацеей от его неизлечимой болезни. И все же угроза припадка дни и ночи отравляла существование Артура Тривертона, как меч, висящий над его головой. Он никогда не знал, когда начнется припадок, что является причиной его возникновения, где он будет в этот момент, когда упадет, у кого на глазах опозорит себя. Именно поэтому Артур никогда не посещал школу, не мог отправиться в путешествие в одиночку, ему не разрешалось пользоваться оружием, его никогда не призовут на службу в войска.

Артур не имел ничего против частных учителей, но ему недоставало мальчишеской дружбы, участия в спортивных командах. Он не возражал даже против сиделок, которые присматривали за ним во время сафари, но болезненно переживал отказ отца дать ему оружие. А когда стало ясно, что в армию он не попадет, возникли большие сомнения в умственных способностях Артура. Какой же он сын графа, думал мальчик, если у него нет ни школьной формы, ни охотничьих или спортивных трофеев, нет рогов буйвола или бивней слона, которого он застрелил бы сам, и ни малейшего шанса получить медаль за военную службу? Когда-нибудь Артуру предстояло стать графом Тривертоном, и он знал, что будет чувствовать себя неловко.

Как и теперь в его взятом напрокат костюме. У него никогда не будет своего собственного охотничьего костюма, он не увидит боевых действий, хотя все кругом только и говорят, что вскоре в Европе вновь разразится война. И ему никогда не представится случай показать миру, какой мужчина скрывается в мальчике, страдающем эпилепсией.

Из-за всего этого Артур ненавидел свою физическую немощь и был несчастен. До тех пор, пока не встретил Тима Хопкинса.

Это произошло во время прошлогодней недели Больших скачек. Артур приехал в Найроби с отцом и Джеффри Дональдом, лошади которого были выставлены во всех забегах. Он встретился с Тимом под навесом для отдыха. Знакомство между четырнадцатилетним и шестнадцатилетним подростками началось как-то неопределенно, оба с опаской изучали друг друга, сильно смущались, так как не привыкли к обычному обмену любезностями и болтовне с незнакомцами. Но затем, после чая и булочек, они постепенно открыли для себя, что у них очень много общего.

После подозрений в том, что Тим убил своих родителей, как об этом болтали пьяные сородичи Вакамбы, его забрали из школы. Он должен был работать рядом со своей упрямой сестрой Эллис, чтобы попытаться спасти ферму. В последующие пять лет Тим получил поверхностное образование от временных учителей, ему был закрыт доступ в клубы и команды, он никогда не ездил на сафари ради трофеев, а теперь еще из-за слабости легких, которая была вызвана годами непосильной работы в детстве, был освобожден от воинской повинности.

Артур и Тим сразу же распознали что-то знакомое и близкое друг в друге и моментально подружились. Но в течение всего прошлого года возникали препятствия, не позволявшие развиваться их отношениям. Сестра Тима Эллис яростно защищала своего брата и ревновала к каждому, кто мог завоевать его любовь и внимание. А отец Артура, Валентин, думал, что Тим Хопкинс слишком груб и низкороден для его сына. Поэтому мальчики ловили моменты для встреч, где только можно: во время празднования дней рождения короля, на каждой неделе скачек в Найроби, в канун Нового года в Норфолке, в прошлом месяце, когда все в Кении отправились к озеру Наиваша, чтобы присутствовать при посадке первого «летающего корабля» имперских авиалиний из Англии.

Они даже переписывались. И именно из-за одного письма отец поколотил Артура палкой и запретил ему когда-либо иметь дело с Тимом Хопкинсом.