— Где мемсааб?

И прежде, чем тот успел ответить, что Грейс в деревне, сэр Джеймс уже сбегал вниз по ступенькам и вон со двора в сторону реки.

Его ботинки громко протопали по деревянному мостику, но и появившись у входа в деревню, он не замедлил шаг. Люди оборачивались и с удивлением смотрели, как стремительно несется белый человек прямо к центру их поселка, спрашивая всех о мемсааб доктори.

Он нашел Грейс в центре круга сидящих женщин, она объясняла им, как оказывать первую помощь и накладывать шину при переломе. Она подняла глаза, когда он ворвался в этот круг.

— Джеймс!

— Грейс! Благодарю тебя, Господи, что я нашел ее! — Он взял ее за руку.

— Что…

— Ты должна пойти со мной! Срочно! — Он вытолкнул ее из круга и побежал, крепко сжимая ее руку.

С головы Грейс сорвался пробковый шлем, она попросила:

— Джеймс, подожди!

Но он продолжал бежать, таща ее за собой.

— Моя медицинская сумка осталась там, — задыхаясь от бега, с трудом произнесла Грейс.

Джеймс не ответил. Они пробежали под естественной аркой вниз по тропинке в лесу.

— Что случилось? Почему ты вернулся обратно в Кению?

Он внезапно рванулся в сторону от тропинки и забрался в заросли, по-прежнему крепко держа ее за руку. Они продирались сквозь кусты и мелкую поросль, птицы отлетали в сторону, обезьяны кричали над их головами.

— Джеймс! — закричала она. — Скажи мне…

Неожиданно он остановился, развернулся, обнял ее и поцеловал.

— Грейс, — пробормотал он, целуя ее лицо, волосы, шею, — я думал, что потерял тебя. Они сказали, что ты умерла. Они говорили, что ты погибла во время пожара.

Они жадно целовались, Грейс обхватила его шею руками, тесно прижимаясь к нему.

— Я гнал машину от самого Энтеббе, — сказал он. — Потом я попал в Найроби, и мне сказали, что ты жива.

— Вачера…

— Бог мой, я думал, что потерял тебя. — Он зарылся лицом в ее волосы, сильные руки прижимали ее так крепко, что она едва могла вздохнуть.

Они опустились на землю среди диких цветов, бамбука и кедровых деревьев. Он накрыл ее своим тяжелым телом, она видела только синее африканское небо сквозь ветки у себя над головой. Лес шумел вокруг них, Джеймс бормотал:

— Я не должен был покидать тебя.

А потом слова больше были не нужны.

Они лежали в ее кровати, переговаривались. Приближался рассвет, вскоре миссия оживет от звуков стучащих молотков и стамесок, голосов детей, поющих в своем классе прямо под открытым небом. Теперь Джеймс и Грейс пытались растянуть часы уходящей ночи, наслаждаясь друг другом и каждой минутой, проведенной вместе.

— Я был в джунглях, когда узнал новости, — произнес Джеймс. Грейс лежала в его объятиях, и он гладил ее волосы. — Всю дорогу сюда я думал, что еду на твои похороны.

— Первые несколько дней после пожара я провела в хижине Вачеры. Буря отрезала нас от всех.

— Больше я никогда не оставлю тебя, Грейс.

Она грустно улыбнулась, положила руку ему на грудь. Даже если в ее жизни больше ничего не будет, у нее есть эта единственная ночь.

— Нет, Джеймс, ты должен вернуться. Твоя жизнь там, где Люсиль и твои дети. У нас нет права.

— У нас есть право. Потому что мы любим друг друга.

— И как же мы сможем жить?

— Я вернусь в Килима Симба. — Но даже произнеся это, Джеймс почувствовал неискренность в своих словах. Боль утраты, которую он при этом ощутил, заставила его прижать Грейс к себе еще сильнее. — Я любил тебя десять лет, Грейс. Потом были времена, когда для меня было пыткой просто находиться рядом с тобой. Я думал, что отъезд в Уганду сделает мою жизнь легче. Но я думал о тебе каждый день с тех пор, как мы уехали.

— Я тоже думала о тебе. Я никогда не перестану тебя любить, Джеймс. Моя жизнь и моя душа принадлежат тебе.

Он приподнялся на локте и посмотрел на нее. Он старался запомнить каждую черточку ее лица, ее волосы на подушке, изгиб ее ключиц. Этот образ отправится вместе с ним назад, в джунгли Уганды.

— Я собираюсь написать эту книгу, — сказала она, — руководство по медицине для сельских работников. Я хочу посвятить ее тебе, Джеймс. — Она протянула руку и дотронулась до его щеки. Морщины на его лице обозначились глубже, кожа стала еще более загорелой. Она знала, что он никогда не будет более красивым, чем теперь, в этот момент.

Джеймс поцеловал ее, и они начали все снова… в последний раз.

Дэвид Матенге проснулся на рассвете. Он выглянул наружу, бросил взгляд на дом своей матери, где она все еще спала, и подумал об угали, которое осталось от их ужина накануне вечером.

Он был голоден. Ему казалось, что в эти дни он постоянно хочет есть, он испытывал муки голода, но, по сути дела, не из-за еды, его томил другой голод. Он мечтал о свободе, о возможности изменить свою жизнь, о случае, который позволит сделать пылкую и неприступную Ваньиру его собственностью. Дэвиду Кабиру Матенге было девятнадцать лет, и его снедал голод. Длинное, гибкое тело пылало огнем и жаждой деятельности, которую он едва мог контролировать. Всякий раз, просыпаясь на рассвете, он поднимался и выходил из своей холостяцкой хижины, которую построил себе сам, и ему казалось, что мир немного уменьшился за ночь. Он чувствовал себя так, будто его сдавливало со всех сторон. Дэвид хотел вырваться из этого давящего пространства, этого тесного мира, и сбежать в большой мир, сможет дышать свободно, где почувствует себя мужчиной.

Ваньиру!

Он не мог спать, постоянно думая о ней, он сходил по ней с ума. Какими чарами она приворожила его? Почему его сжигает такое пламя и страстное желание овладеть ею? Но Дэвид знал, что вовсе не магический приворот заставляет его смотреть на Ваньиру голодным взглядом, а она сама.

Возможно, эту девушку нельзя было назвать физически очень привлекательной. У нее было круглое простоватое лицо, но тело было желанным для мужчин. Она была высокого роста с большой грудью и крепкими, сильными ногами. Однако Дэвида воспламенял не ее вид, а ее дух, холодный огонь в ее глазах, жар ее голоса, ее нежелание быть послушной и робкой даже в присутствии мужчин. Особенно в присутствии мужчин! Ваньиру срывала не одно мирное политическое собрание под фиговым деревом, громко и смело высказывая свои мысли, пытаясь спровоцировать мужчин на более решительные действия, вместо того чтобы произносить слова, слова и слова, как она заявляла. Они, конечно, возмущались. Мужчины не любили Ваньиру, старались избегать ее, потому что она ходила в школу, умела читать и писать и, хотя они и не желали этого признавать, знала гораздо больше них о колониальной политике. Она была отверженной в своем клане за то, что открыто не подчинялась британцам, и за свое упрямое стремление повысить статус африканских женщин. Ваньиру раздражала молодых людей, которые были друзьями Дэвида, заставляла их чувствовать себя неловко. Они нервно хихикали, когда она проходила мимо, и отпускали грубые шутки. Но в глазах многих из них было вожделение, и Дэвид замечал это всякий раз, когда она появлялась.

Ваньиру была одновременно и радостью, и проклятьем для него. Мысли о ней окрыляли его дух, но и пригибали его к земле, как тяжкий груз. Он поймал себя на том, что все чаще мысленно обращается к старинной традиции нгвеко, которая все еще практикуется в деревнях, но постепенно умирает из-за влияния миссионеров.

«Нгвеко» на языке кикую означает «ласкать», это одна из форм ритуализованных сексуальных контактов между молодыми людьми до свадьбы. Парни и девушки собираются на танцы и вечеринки, разбиваются на пары. А затем удаляются по двое в разные хижины. Оставшись одни, молодые люди снимают с себя одежду, девушки снимают верхнюю часть наряда, оставив на себе кожаный фартук, который просовывают между ног и закрепляют, чтобы все было благопристойно. Затем пара ложится на кровать лицом друг к другу, они переплетают ноги, нежно касаются груди и тела друг друга, беседуют о любви и ласках, пока не уснут. Нгвеко не заканчивается сексуальным контактом, который является табу, девушке также запрещается касаться детородного органа юноши, снимать или сдвигать фартук. А если парень все-таки сделает девушку беременной, то он должен заплатить штраф из девяти коз ее отцу, а девушка обязана устроить праздничное угощение для всех мужчин своего возраста.