Дэвид и ночами в постели думал о Ваньиру. В его фантазиях она должна была неожиданно прийти в его тхингира, его холостяцкий дом, с едой и пивом из сахарного тростника. Они лягут в постель лицом друг к другу, как того требует традиция, и будут ласкать друг друга. В его мечтах они занимались этим часто и долгое время, так что теперь ему разрешалось положить свой пенис между ее бедер и испытать облегчение, не пытаясь полностью войти в нее. Но в его фантазиях это было не так уж и обязательно. Дэвид будет удовлетворен хотя бы оругане ва ниондо — «теплом ее груди», что для кикую является племенным способом любить кого-то.
Если бы Ваньиру была такая же, как другие девушки кикую, он бы отправился к ее отцу, предложил ему цену и купил ее. Потом он бы привел ее сюда, построил для нее хижину рядом с домом своей матери и посещал ее в постели, когда ему захочется. Но Ваньиру была не такая, как другие девушки. Первая проблема заключалась в том, что у нее было образование. Она была единственной образованной девушкой среди всех, кто окружал Дэвида, хотя он знал, что в Кении есть и другие и что число их растет. Ваньиру была, таким образом, табу, она не подходила на роль жены, а покупка ее сделала бы Дэвида отверженным в глазах его друзей. Вторая проблема касалась его матери. Вачера не одобрит Ваньиру, потому что та сидела в классной комнате с мальчиками, носила европейское платье и разговаривала в компании мужчин. Но самая большая проблема для Дэвида с Ваньиру была в том, что она просто не замечала его.
Из своей хижины вышла его мать, поздоровалась с ним и направилась вниз к реке с горшком для воды. Он с гордостью наблюдал за ней.
Вачера выстояла перед ветром перемен и европеизации, и, поскольку не подчинялась законам белого человека, продолжая заниматься своим знахарским ремеслом, жила одна, без мужа, ее мистический статус и благоговение перед ней со стороны других только возросли с годами. Теперь она превратилась для кикую в живую легенду.
В мысли Дэвида непрошенно ворвалась Нджери.
Как отличалась сводная сестра от этих двух женщин в его жизни! Она носила такие же платья, которые отдавала им жена бвана лорди, как и Ваньиру, но в ней не было такого огня и духа. Ей тоже было семнадцать лет, она была послушной и никогда не жаловалась на традиции, но она ненавидела их и всячески демонстрировала свое унизительное обожание вацунгу.
Нджери страстно хотела стать белой, Дэвид знал об этом. Она презирала себя за свой цвет кожи и была уверена, что белые люди лгут, когда говорят о достоинстве ее собственной расы. Она цеплялась за мемсааб Мкубва, как будто сама ее жизнь зависела от этого, проводила все дни в эвкалиптовой роще, сопровождая свою мемсааб. Куда бы ни пошла мемсааб, Нджери всегда устремлялась за ней вслед так же, как делала это с момента поездки в Англию восемь лет назад. Дэвиду было стыдно так думать о сестре. Она пронзала ему сердце так, как этого никогда не сможет сделать Ваньиру. Однажды он наткнулся на Нджери, идя вниз по течению реки, где она терла свое тело пемзой, пока не растерла до крови, пытаясь смыть с себя черноту.
Постепенно наступало утро, запели птицы, обезьяны расселись по веткам деревьев, обмениваясь новостями, Дэвид отогнал от себя мысли о трех женщинах в свой жизни и напомнил себе о том, что вскоре должна состояться важная встреча.
Когда он получил неожиданный ответ на свое письмо, которое послал в «Таймс» в Англию, Дэвид созвал на митинг весь Альянс кикую — политическую организацию, которую он со своими друзьями сформировал два года назад. Сегодняшняя встреча должна была служить сразу двум целям: пустить по кругу петицию, которую он написал, с требованием, чтобы правительство открыло университет для африканцев в Кении, и показать своим братьям письмо, которое он получил от Йомо Кеньята.
Это имя стало знаменитым в Кении. Йомо в настоящее время находился в Англии, где учился в университете, регулярно писал статьи для «Таймс», которые попадали в руки молодых кикую с горячей кровью из центральных провинций и находили дорогу к их сердцам. В своих статьях, адресованных англичанам, Йомо описывал племенные традиции своего народа, объяснял некоторые тайны африканцев и отваживался обращаться к народу Британии с речами в защиту независимости негритянского населения. В Англии ему дали прозвище Агитатор. Для кенийской молодежи он стал символом борьбы.
Все знали, что имя этого человека — Джонстон Камау, но почему он сменил его и что означает его теперешнее имя, было никому не известно и поэтому стало предметом постоянных спекуляций. Преобладало мнение, что он назвал себя Кеньята по названию пояса с орнаментом, который он постоянно носил, но Дэвид знал подлинную историю. Он прекрасно помнил ту ночь, когда мать взяла его с собой в лес, где молодой Джон-стон Камау обращался к тайно собравшимся слушателям. Она сообщила молодому человеку о своем видении, о том, что однажды он станет факелом Кении — Кения тао.
Теперь, вспоминая ту встречу, Дэвид видел, что она бледнеет по сравнению с тем, что теперь происходит в Кении повсеместно. Появилось чувство национального достоинства, самосознание африканцев пробудилось и начало распространяться во все стороны. Искра, брошенная Кеньятой той ночью восемь лет назад, разгорелась и вызвала пожар, который британцы больше не могли погасить. Во всех уголках колонии — от народа луо на озере Виктория до суахили на побережье, — в племенах росло и ширилось политическое самосознание.
Дэвид создал Молодежный альянс кикую, потому что он и его друзья находили Организацию лояльных патриотов кикую слишком умеренной, а в Центральную ассоциацию кикую принимали только взрослых. Молодежи нужен был какой-то выход, нужен был свой лидер. Они выбрали Дэвида Кабиру по трем причинам: он носил имя Матенге, которое прибавляло сил каждому кикую, он был блестящим оратором, он не боялся высказывать свое мнение. Но главным было то, что он был признан самым образованным и умным среди молодежи.
Четыре года назад он перешел из начальной школы Грейс Тривертон в школу второй ступени для мальчиков и девочек в Найэри. Это была высшая школа, открытая местным советом по делам коренного населения. Причиной ее создания стало недовольство семей давлением со стороны миссионеров. Священники боролись за запрет обрезания девушек и новый закон о том, чтобы никто из африканцев, прошедших обряд инициации в своем племени, не мог посещать миссионерские школы. Таким образом, их дети были изгнаны из этих школ, и это объединило людей для создания своей собственной школы. Дэвид покинул маленькую школу Грейс, где он был лучшим среди учеников. Мемсааб доктори, заметив его живой ум и желание, с которым он учился, стала сама давать ему дополнительные уроки и дарить книги на праздники. Дэвид жадно набросился на эти книги.
Он поступил в высшую школу, уже намного обогнав всех остальных мальчиков, поэтому директор составил для Дэвида Матенге особый курс обучения, который тот проходил со все возрастающим успехом, изумлявшим его белых учителей. А когда он сдал выпускные экзамены, его результаты были лучше, чем у многих, посещавших Школу принца Уэльского — лучшую европейскую школу. Теперь Дэвид получил нулевой уровень сертификата школы в Кембридже и направил документы в престижный университет Макерере в Уганде, из которого теперь с нетерпением ждал известий.
В Уганде Дэвид собирался изучать сельское хозяйство. Мать обещала ему, что однажды земли Тривертонов перейдут в его собственность, и он хотел подготовиться к этому.
Но ожидание давалось нелегко. Дэвид спешил стать кем-нибудь, чтобы достичь еще более высоких успехов. Когда он окончил высшую школу со своим драгоценным сертификатом, отчетливыми представлениями о будущем, головой, забитой разнообразными идеями и жаждой знаний, он обнаружил, что его вовсе не ожидает какой-то высокий пост. Немногие африканцы, занимающие престижные места в офисах или носящие отличительные знаки белых, получили их за взятки и раболепство. Дэвид Матенге был всего лишь еще одним образованным «боем». Мемсааб Грейс дала ему работу, которую он теперь выполнял за двенадцать шиллингов в месяц, работая клерком ее брата, как раб, в деревянной лачуге рядом с навесами для переработки кофе вверх по реке. Дэвид усаживался за стол на двенадцать часов каждый день, делая пометки в гроссбухе. Он записывал данные о производстве кофе, заполнял рабочие карточки африканцев. У него не было перерывов, поэтому он приносил свой завтрак, завернутый в лист банана, и ел его во время работы; он никогда не имел дела с деньгами, и всякий раз, когда в его лачугу заходил белый человек, он должен был вставать.
