— Тебе кто-то нравится, не так ли? — тихим, вкрадчивым голосом спросил он.

Миранда молчала.

— Кто он?

Она подняла глаза и так же пристально посмотрела на него.

— Тебе кто-нибудь нравится, Миранда?

Она кивнула.

— Кто?

— Я уверена, вы сами знаете, кто, — прошептала она.

Он встал со своего места и склонился над ней.

— Я хочу услышать это, Миранда, услышать от тебя имя того единственного мужчины, с которым ты легла бы в постель.

У нее закружилась голова. Лицо пылало. Она прошептала:

— Вы прекрасно знаете, кто этот человек. Это вы…

Валентин нагнулся к ней, рывком поставил ее на ноги и жадно впился губами в ее губы.

— Не говори мне «нет», Миранда, — хриплым голосом произнес он. Он целовал ее лицо, губы. Затем расстегнул блузку и поцеловал ложбинку на груди. Когда его рука скользнула ниже, он прошептал: — Не отказывай мне, Миранда!

И Миранда, уступив его поцелуям и объятиям, пробормотала:

— Никогда, Валентин. Никогда.

«Чувствую себя белкой в колесе, — писала Грейс в своем дневнике. — Лечу одни и те же недуги снова и снова, зачастую у одних и тех же людей. Они приходят ко мне с лихорадкой, инфлюэнцей, простудой, кишечными паразитами, малярией, столбняком, стригущим лишаем и прочими заболеваниями, которые даже не поддаются лечению. Они считают те элементарные средства, которыми я пользуюсь, — горькую соль и хинин, — настоящим чудом, но мне от этого не легче. Я должна заставить их изменить тот образ жизни, который они ведут. Отучить их жить в этих ужасных хижинах, где нет даже вентиляции, спать вместе с козами, пить воду, в которой только что вымылись сами и искупали своих животных! А их несчастные маленькие дети! Их обжигает огонь, на котором они готовят еду. Их постоянно оставляют без присмотра! Они приходят ко мне, я даю им лекарства, и они снова возвращаются в свои грязные дома и продолжают вести тот же антисанитарный образ жизни, который вели до этого. В результате через неделю я снова вижу их на пороге своей клиники: одни и те же люди, с одними и теми же проблемами. Впрочем, не все возвращаются ко мне: некоторые из них все же умирают от своих ставших хроническими недугов. А я не могу донести до них мысль, что недостаточно просто приходить ко мне за лечением, когда возникает болезнь, что им нужно изменить условия своей жизни и что прежде всего они должны устранить причины, вызывающие их болезни!»

Грейс положила ручку и помассировала затекшую шею. Она сидела за обеденным столом и писала при свете керосиновой лампы. За окном властвовала тихая африканская ночь. Воздух наполнился запахом дикого жасмина; где-то вдалеке уныло ухала одинокая сова.

Она была одна в коттедже. Марио был в деревне на каких-то церемониальных танцах, а Шеба отправилась на ночную охоту. Грейс смотрела на прячущиеся по углам комнаты тени и думала о тех делах, которые ждали ее: скатать в валики бинты, написать письма друзьям в Англию, починить кое-что. Но было десять часов вечера. Она проснулась на рассвете, и уже через несколько часов ей нужно будет вставать и готовиться к следующему долгому дню.

Она взяла ручку и написала:

«Мне ужасно нужны помощники. Мне нужны учителя. Я не могу лечить африканцев от болезней, вызванных паразитами и плохим питанием, если они не изменят свои привычки и образ жизни. Одной мне этого мне не сделать: просто-напросто не смогу охватить их всех. Я должна оставаться в клинике и следить за людьми, которые туда приходят.

А тут еще эта знахарка со своими отравами! Вачера — просто наказание Господне! Она больше всех мешает моему продвижению вперед: подбивает народ жить по-старому, соблюдать обычаи и традиции древних. Люди боятся и уважают ее; они делают так, как она велит им. Лишь в тех случаях, когда знахарство Вачеры оказывается бессильным, они приходят ко мне. Но сначала они идут к ней. К ее хижине протоптана дорожка множеством босых ног. Они идут к ней за приворотными зельями, за отгоняющими болезни амулетами. Она проводит среди кикую древние религиозные обряды, веря, что напрямую связывает их с богом и предками. До тех пор, пока Вачере будет позволено заниматься своим шаманством, я не смогу завоевать доверие у местного населения.

Как жаль, что Валентину не удалось переселить ее за реку, что он не настоял на этом! Каждый раз, когда он ее прогонял, она возвращалась на это место у реки, и Валентин сдался, не желая связываться с ней всерьез. Он уже привык к шалашу, стоящему возле южных ворот поля для поло, но для меня эта хижина является не чем иным, как насмешкой и постоянным напоминанием о моей беспомощности!

Я попросила Люсиль Дональд возобновить занятия: она прекратила преподавать детям христианские заповеди в январе, сославшись на то, что дождь сильно размыл дорогу и сделал поездки крайне небезопасными. Однако когда дорога высохла, она не вернулась, заявив, что у нее слишком много дел на ферме, чтобы проделывать столь долгий путь и учить нескольких детей, удосужившихся прийти на занятия. Но Библия — это не то, что им нужно. Я сказала Люсиль, что детей следует учить чему-нибудь более полезному, например чтению и правописанию, правилам безопасности и здорового образа жизни, в результате чего мы с ней крупно поспорили. Это было в апреле; с тех пор Люсиль не приезжала сюда. Теперь я понимаю, что она обиделась намного сильнее, чем я поначалу думала, когда сказала ей, что в моей миссии христианству будет отводиться роль второго плана!

Однако, возможно, мне придется изменить свою точку зрения. На следующей неделе из Англии приезжает комиссия, и мне нужно подготовиться к их приезду. Я не собираюсь терять то, что мне удалось достичь. Я не позволю им заставить себя отказаться от своей мечты. Я придумала план, который, я очень надеюсь, сработает. Но для этого мне нужна будет помощь Люсиль…»

Грейс закрыла дневник и положила его в ящик. Она набросила на плечи шаль и открыла дверь. В нескольких шагах от ее веранды стояла холодная темнота. Вокруг единственного керосинового фонаря, висевшего над дверью, кружились бражники и императорские бабочки.

Справа от нее из леса раздавалась ритмичная дробь африканских барабанов; слева, высоко над ней, располагался дом Валентина, из которого доносились звуки пианино — Роуз снова играла, пытаясь заглушить царящую в доме тишину.

Грейс вздрогнула: кто-то двигался по тропинке, ведущей к ее дому.

Схватив висевшее на крыльце ружье, она попыталась вглядеться в темноту.

Судя по всему, это был человек. Он прихрамывал. Джеймс!

— Привет, — сказал он. — Вижу, ты еще не спишь.

Грейс укуталась в шаль. Он никогда еще не приходил к ней в столь поздний час.

— Я не надолго, — сообщил он, поднимаясь по ступенькам. — Я знаю, уже очень поздно. Просто я возвращался домой после встречи с командующим округом и решил заскочить по дороге к Валентину, чтобы обсудить с ним кое-что. А его не оказалось дома — он снова уехал на сафари. Я подумал, что, возможно, ты не спишь, посмотрел на твой дом и увидел в окнах свет. Вот, — он протянул ей пару куропаток. — Это тебе.

— Спасибо! Пожалуйста, входи.

Когда высоченный Джеймс вошел в ее крошечную гостиную, Грейс осознала, каким маленьким был ее коттедж.

— Хочешь чашечку чая? — спросила она.

Он колебался. Грейс зажгла еще несколько ламп и заметила в его поведении некоторую нервозность. Она поставила воду кипятиться и положила в фарфоровый чайник три чайные ложки заварки.

— Это новый сорт чая от графини Тривертон. Очень дорогой, но Роуз дает мне его пакетами. Пожалуйста, присаживайся.

— Ты точно не собиралась ложиться спать, когда я пришел?

Она села во второе кресло, сложила на коленях руки и увидела, что Джеймс не просто чувствовал себя неловко: его что-то тревожило.

— Мне еще рано думать о сне, — ответила она. — У меня миллион дел, которые нужно переделать. Ты ездил к командующему округом по делу?