— Испугаюсь, что ли? Так от этого не умирают. Давай попробуем.

— Ты уверен?

— А какая разница? Решил, и решил.

Его беззаботное спокойствие передалось и Леск, она принялась читать заклинание.

Квирас Ясень грел руки у костерка и тяжело вздыхал. Кабатчица снова в долг не поверила, а с пустой флягой как не затосковать ночью в заставе? И когда еще выйдет расплатиться — если даже все деньги, что Император платит служивым, отдавать кабатчице, все равно только за два месяца долг покроется. А в заставе все ночные стражи выпадают, днем десятник сам стоит, всю и так небогатую на малой дороге добычу забирает. То есть, не всю, только половину — с другими дневными стражниками делится. Ночным ничего не дает, сразу сказал: «Что мы соберем — наше, что вы соберете — ваше». Но что ночью соберешь? Редко, чтобы какой путник в дороге припозднился или по спешке спозаранку выехал. И то все норовят забесплатно заставу проехать, подорожные суют. Хорошо, Клинп по пьяному делу удумал дерзить десятнику и тоже попал в ночную стражу — он умеет с проезжими говорить. Где с прибауткой, где с угрозой, где так и этак — и платят те стражникам, хотя по мелочи все. Было дело, даже имперский гонец Клинпа послушал, отпустил рукоять меча и взялся за кошель.

Все равно, мало в ночь набирается, не хватает на выпивку. И не возмутишься — если десятник узнает, то вовсе в патруль переведет. Уж лучше возле костра сидя греться, чем с фонарем по лесным тропам всю ночь вышагивать.

Сложилась же судьба у Квираса. Началось, еще когда мальцом был — на хутор Гвалута Селезня, что через двух соседей, приехал на осле старый побережник, из тех, которые сами себя бездельниками называют. Квирас запомнил его — худой, седой, одет не по-людски. Хотелось Квирасу в него камнем кинуть, да не посмел — у побережника на поясе тесак висел, подлиннее иных мечей. О чем старый бездельник с Селезнями договорился, Квирас не понимал, хотя не раз слыхал, как мужики меж собой обсуждали. Завсегда сходились, что добра не будет. Да только начали Селезни толстеть, а хозяйство их разрасталось. На праздники, а потом и в будни, одевались, как дворяне, Гвалут уже пешком не ходил почти, больше верхом разъежал, богатые женихи из дальних уделов к его дочерям заворачивали. Можно было самому не видеть богатства Селезней, мать так и так все отцу в подробностях расписывала, а под конец на крик переходила: «Когда уже мы крышу дранкой перекроем?!», «Когда уже мы соседский хутор со всей землей прикупим?!» Устал отец огрызаться, взял бутыль с лучшей бузой, напялил шапку и пошел в город, с побережниками договариваться.

И приехал к ним старик на осле, хотя не тот, что к Селезням, а другой. Тоже с тесаком на поясе, а еще с палкой, но не опирался на нее, а так в руках носил, меж пальцев покручивал. Враз вспомнилось, что побережники дерутся с колдовством — палкой быка убить могут. Назвался побережник, как Рик из рода торговцев льдом тихой дороги — Квирас даже запомнил все это, хоть длинное оно, хотя и про здешнего дворянина не помнил, из какого он рода. Прошелся Рик по хутору, все пересмотрел, перетрогал, перестукал. Расспрашивал то про урожай, то про здоровье, то про родичей, то вовсе цены на дрова обсуждал. В поле выезжал и мял в руках землю, у пруда принюхивался. Потом вернулся в дом и развернул свиток, уже исписанный. Сказал, что это договор, его надо подписать и заверить у стряпчего. Отец Квираса, понятное дело, засомневался, не любят простые честные пахари всякого крючкотворства. Рик не смутился, а стал в договоре разобъяснять каждое слово. Стало понятно, что бездельники навроде ростовщиков, только не в долг дают с условием, что больше вернешь, а, как сам Рик сказал, вкладывают и берут себе долю от прибыли. То есть, если прибыли вовсе не будет, Ясени Рику ничего не должны. Еще много всякого было в договоре, чтобы никто никого не обманул — вот же подлый народ побережники, только обман и замышляют, иначе чего бы им ото всех подряд обмана ждать?

Но отец послушал Рика и поверил, что все будет честно. И подписал. Рик вытащил из поклажи бутыль южанского вина, разлили, выпили, потом еще. Отца пришлось на себе к постели тащить, а побережник даже не покачивался и говорил ясно. Колдовство, не иначе.

А потом стали на хуторе появляться плуги, бороны, помельче инструмент — все так хорошо сработано, что трогать боязно. И задешево, если верить тем свиткам, что Рик передавал. Выходило, до сих пор Ясени за плохой товар переплачивали. Рик часто приезжал — с отцом советовался. Ездили они вместе в город и дальше — в Дельту, раз аж в Трехречье. Привозили удоистых коров, тонкошерстых овец, плодовитых свиноматок, особо урожайные семена. Лошадей пригнали — здоровенного тяжеловоза, что в одиночку тройной плуг тащил, и мелких рудничных, которые посильнее обычных оказались, а ели меньше. Резвости никакой, но Рик рассудил, что она крестьянским лошадям и не нужна. Отец согласился. Еще побережник удобрений подвез — не то пепел, не то пыль каменная, но урожай зерна от него вышел немаленький. С батраками помог — привел артель. Половина там были лесовики, озерники да трехречники. А те, что свои — из восточных уделов Пахотных Равнин, даже выговор другой. Как бы и не свои вовсе, не равнинники. Отец зубами поскрипывал, но чего теперь на лесовиков коситься, раз все равно с побережниками связался.

Ели батраки в меру, зато всю работу в полсрока переделали, еще и плетни вокруг полей поправили. Расплатился с ними все тот же Рик, урожай он же повез продавать, да не в город, а на восток куда-то. Целый обоз из восьми возов. Отца с собой звал, но тот не мог оставить хозяйство — надо было на зиму поля перепахивать, да с дровами возня. Рик вернулся и передал отцу столько денег, что тот аж закашлялся. Хотя Ясени уже солидно зарабатывали на молоке от новых коров, но так много серебра сразу первый раз в жизни увидели.

Еще Рик помог задешево купить дрова и обувку на всю семью, даже долю в доходе за это не просил. Говорил — для доверия. Те сапоги и сейчас на Квирасе, хоть потерлись, но дегтем намазать, и смотрятся, как новые. Только недавно Клинп разобъяснил: сапожник, что сапоги Ясеням делал, сам из побережников, стало быть, их народ в выгоде оказался.

На второй год Ясени еще большую кучу серебра заработали. А на третий Рик, продав урожай, передал отцу совсем маленький кошель. Но не с серебром, а с золотом.

Ясени и крышу дранью перекрыли, и земли прикупили, и прислужников подыскивали, чтобы на домашнюю работу сил не тратить. Мать все ворчала, что Ясени беднее Селезней, но на крик не переходила, стало быть, очень довольна была.

Остальные соседи тоже к бездельникам потянулись. А те еще и не ко всем шли в долю. По-странному как-то решали: к Тобралу Кунице сразу пошли, хотя он женился на хромой горбунье и поле пахал маленькое, а к Бутруху Малиновке, что был самым солидным мужиком в округе, пока Селезни не разбогатели, сперва не согласились. Ему уговаривать пришлось, доказывать чего-то.

Постепенно вся округа связалась с бездельниками. Даже те мужики, кому побережники в долю не шли, все равно продавали через них урожай или покупали дрова. Богатеть стали. И бездельники довольны были. Дурили они крестьян, конечно же, да только непонятно, в чем. Отец не раз по пьяному делу грозился, что разберется, где обман, уж тогда Рику и всему его народу несдобровать.

Но посолиднели мужики. Уже напивались не самодельной бузой, а привозными винами да чистым пивом, мясо каждый день ели. Отец подыскивал Квирасу и другим сыновьям невест из хороших семей.

Тут-то побережники и показали свою подлость: удрали. Ладно бы, одни бездельники, а то весь народ сразу ушел из империи, да не догонишь их, чтобы отомстить. Отец и другие мужики сперва хорохорились, что сами управятся. Хлеб-то уродил, потому как с севом побережники помочь успели. Но нанять достаточно батраков отец не сумел, а каких нашел — не те оказались, что присылал Рик, а наоборот, ленивые да прожорливые. Уж сколько отец раздал пинков да затрещин, уж самим Ясеням пришлось браться за серпы, Квирасу тоже. Все равно часть хлеба осыпалась.