Владимир Львович ответил на взгляд Можайского едва уловимым кивком.
Можайский вздохнул, принял со стола чашку дымившегося кофе, поднес ее к губам и вдруг — движением резким и быстрым — выплеснул кофе прямо в лицо «секретарю». «Секретарь» вскрикнул, отшатнулся, взмахнул руками, чтобы тут же прикрыть ими обожженное лицо, и грохнулся со стула навзничь.
Можайский и Владимир Львович быстро встали по сторонам двери.
Дверь распахнулась.
— Che[63]…
Только и успел произнести начальник карабинеров: с обеих сторон на него обрушились затрещины, и он повалился на пол.
60.
— Пока темно и удерживается туман, мы в относительной безопасности, — говорил, слегка задыхаясь от слишком уж быстрой для него ходьбы, Владимир Львович. — Но если, а вернее всего — когда туман рассеется, нас непременно схватят!
— Только при условии, что мы останемся в городе! — ответил Можайский.
Можайский и Владимир Львович, вырвавшись из управления карабинеров, сразу же нырнули в туман и начали быстро — иногда бегом — петлять по улочкам и пьяцеттам, то выбираясь на берега каналов и рек, то снова углубляясь в «сухопутную» застройку. Для Владимира Львовича темп оказался слишком бодрым: сказывались возраст и несколько лет, проведенных в полной праздности. Но Можайский дышал ровно, его шаг был уверенным, и если бы рядом с ним не пыхтел и отдувался генерал, он мог бы идти еще быстрее. Владимир Львович вполне оценил поведение «нашего князя» — учитывая ситуацию, в нем было определенное великодушие, — но ни ему, ни самому Можайскому и в голову не пришло заговорить на манер современных героев, когда один предлагает оставить его, а другой — упирается и заверяет товарища в том, что — буде возникнет такая необходимость — он его и на себе потащит.
— Из города мы выбраться не сможем! — возразил Владимир Львович, шаря по карманам в поисках платка.
— Ошибаетесь! — Можайский ухмыльнулся и протянул генералу свой собственный платок. — Еще как сможем!
Владимир Львович отер взмокший лоб и уточнил:
— Как именно? Все выходы наверняка уже оцеплены либо их вот-вот оцепят!
— Морем! — ответил Можайский.
Владимир Львович ахнул:
— Что вы задумали?
— Посмотрим, — ушел от прямого ответа Можайский и свернул в какой-то переулок, внезапно развернувшийся в довольно приличную площадь.
Оба остановились на границе — под прикрытием глухой стены видавшего виды особняка.
— Уверен, нас и здесь уже ждут!
— Может быть. Но… мы не можем поступить иначе!
С другой стороны площади тянулось приземистое двухэтажное здание. Это была та самая больница, в которую определили Гесса. По дороге сюда Можайский и Владимир Львович коротко поспорили.
«Первым делом, — натаивал Можайский, — нужно вызволить моего помощника. Его нельзя оставлять!»
«Само-собою, нельзя, — возражал Владимир Львович, — но если мы сами сунемся туда, нас обязательно сцапают. Они ведь первым делом там и выставят пост: знают, гады, что мы своих не бросаем!»
«Пост в больнице наверняка и так имеется».
«Но это человек или два, а не целая армия!»
«Что же вы предлагаете?»
«Нам нужно не в больницу попасть, а к нашему консулу. Ему будет проще вызволить Вадима Арнольдовича. При нем итальянцы не осмелятся…»
«Нет, — покачал головой Можайский, — у нас нет на это времени. Вы забыли, что в Венеции нашим собственным человеком мы не представлены: только почетным, а этот почетный — гражданин Итальянского королевства. В такой ситуации он бессилен. Разумеется, он свяжется с консулом в Милане, но пока суть да дело… Гесса просто убьют!»
«А если к англичанам?»
Можайский покосился на Владимира Львовича и тот пояснил:
«Они уже вытащили Молжанинова. Отчего бы им не вытащить и нас, и вашего помощника?»
Это было интересно предложение, но, совсем немного подумав, Можайский и его отверг:
«Мы не можем точно знать, какие отношения связывают вашего друга с британцами. Вполне возможно, «секретарь» сказал правду: они помогли Молжанинову скрыться только ради того, чтобы знать наверняка — уж он-то никому и ничего не скажет! Никогда. А это значит… вы понимаете».
Владимир Львович не нашелся с ответом, и вот они — Владимир Львович и Можайский — встали под стеной видавшего виды особняка, откуда открывался лучший вид на городскую больницу.
Правильнее сказать, вид должен был открываться, но этого не было. Туман хотя и поредел, но по-прежнему оставался достаточно плотным. Поэтому из него и тьмы — как-никак, ночь была в полном разгаре — виднелся лишь силуэт длинного приземистого здания.
Это здание целиком замыкало площадь, превращая ее в тупик. И самое неприятное заключалось в том, что никаких иных выходов не существовало: если бы кому-нибудь пришло в голову перекрыть переулок, Можайский и Владимир Львович, войдя на площадь, оказались бы в ловушке. Глупо было не предположить, что столь очевидная идея либо уже посетила противника, либо вот-вот его посетит.
— И что теперь?
— Дело, должен признаться, дрянь!
— Но мы входим?
— Разумеется. Держитесь рядом со мной.
Можайский подхватил Владимира Львовича под руку и вышел на площадь.
Ничего не произошло: никто не выскочил из тумана, нигде за спинами не послышались звук шагов и характерный лязг оружия. Только уже у входа в больницу от темного проема вдруг отделилась одиночная тень, вспыхнул фонарь и грубоватый голос потребовал остановиться.
— Кто такие?
Можайский приподнял шляпу — так, чтобы его лицо попало в пятно мутного света.
Тень сделала еще один шаг вперед, оказавшись полицейским агентом:
— Ах, это вы господа! Карабинеры с вами уже закончили?
— Именно так, — спокойно ответил Можайский. — А теперь нам нужно попасть внутрь. У нас для Гесса срочная информация!
— Бог с вами, принчипе! — изумился агент. — Третий час ночи! Ваш человек наверняка давно спит. Вчера ему крепко досталось. Подождите до утра!
Можайский вплотную подошел к агенту — настолько, что тот даже был вынужден немного попятиться:
— Мы не можем ждать. Мы пришли за Гессом и должны увести его с собой!
Мгновение-другое агент смотрел на Можайского растерянно, но затем на его лице появилось выражение брезгливости:
— Только не говорите мне, — воскликнул он, — что эти… — взмах руки куда-то, где, по-видимому, агент представлял себе логово карабинеров, — что эти… решили играть нечисто! Неужели я прав?
— Не совсем, — невольно и с облегчением улыбнулся Можайский, подметив брезгливость на лице агента. — Карабинеры тут ни при чем. Но они выполнят приказ. А если они его выполнят, нас всех убьют.
— Вот дерьмо! — агент погасил фонарь. — Идемте!
Владимир Львович дернул Можайского за рукав, как бы прося его повременить:
— Вы уверены?
Можайский пожал плечами:
— Откуда мне знать? Но какие у нас варианты?
Владимир Львович кивнул:
— Возможно, они и вправду действуют порознь.
— Возможно.
61.
Агент провел Можайского и Владимира Львовича прямо в палату, где, в недоступной для простых пациентов роскоши одиночества, томился или должен был томиться Вадим Арнольдович. Но, как агент и предсказывал, вместо беспокойного человека Можайский и Владимир Львович увидели человека, спавшего богатырским сном. Тому, очевидно, причиной была не только и даже не столько слабость от пережитого, считая и болезненную операцию, сколько молодость и крепкое от рождения здоровье.
— Гесс! — Можайский — сначала бережно, а потом и с силой — потряс Вадима Арнольдовича. — Гесс! Просыпайтесь!
— Может, его опоили опиатами?
Вопрос Владимира Львовича относился к агенту. Агент отрицательно мотнул головой:
