Большинство из музыкантов, с которыми обычно работал Старр, включая Кельтнера, не участвовали в записи «Ringo the Fourth». На этот раз Ринго попросил Мардина выбрать самых «маститых» сессионных музыкантов, работавших с Atlantic, а для пущего лоска были приглашены современные поп–звезды — Бетт Мидлер, Лютер Вэндросс, Джим Гилстрэп и Мелисса Манчестер, чей последний сингл «Monkey See Monkey Do» находился в постоянной ротации на радио.
Вопреки этому зловещему предисловию, «Ringo the Fourth» стал, по идее, самым смелым музыкальным заявлением Старра, в котором большая часть из записанного материала (десять номеров) принадлежала тандему Старр — Понча, пускай две вещи в свое время не вошли в «Rotogravure». He считая «Gypsies in Flight», этой сентиментальной кантри–песенки, большинство вещей было подчинено неторопливому движению соула — еще более «гладкого», чем у подопечных Stax и Motown; это ветер из Филадельфии стал заметно слабеть, как только Гилстрэп, «The Stylistics», «The Three Degrees», «MFSB» и им подобные приблизились к истечению сроков действия контрактов. Вэндрос, Чик и Таварес пытались поддержать инициативу, однако течение как таковое уже себя изживало: из динамиков по–прежнему доносились бледные и банальные копии «Philly Soul» — с искусственными струнными на заднем плане, тренькающими гитарками и непременным хоралом в перетянутой коде, где вокалист выводит свои рулады, посвященные предстоящему сексуальному приключению.
Не вошедшая в «Ringo the Fourth», увековеченная на вторых сторонах американских синглов, «Just a Dream» — оригинальная в своей неоригинальности — была основана на этой до предела банальной формуле. Что касается ее содержания, то в нем присутствовал контраст мечтаний и грубой реальности — подобную схему запатентовал Рой Орбисон еще в 1963 году в своей знаменитой «In Dreams». На самом альбоме ни «Simple Love Song», ни «It's No Secret» а–ля Маккартни также не представляли собой ничего сверхинтересного; «Out In the Streets», в которой он предстал скорее не теддибоем из доков, а хулиганом с выкидным ножом в руке, стала самым необычным самовыражением Ринго. Более привлекательным он был в образе несчастного обывателя «в тапочках и с трубкой», пережившего травму в школьные годы, в «Gave It All Up». С унылой губной гармоникой на протяжении всей песни, «Gave It All Up» была наиболее интересной композицией из этого альбома, пускай общее впечатление чуть подпортил слабый припев и аранжировка в духе той же «Philly Soul».
Не особо задерживаясь на юношеских воспоминаниях Ринго, Мардин и Старр приберегли студийное время для переработки современных хитов, которые балансировали на грани «серьезных песен» и дискотечного шлягера. Поскольку сделанная им кавер–версия «La Seine» «Tango All Night» звучала на всех танцплощадках уже в 1976 году, синглом с «Ringo the Fourth», на который в Atlantic возлагали большие надежды, был «Drowning In the Sea of Love», написанный для Джо Саймона в 1971 году продюсерским дуэтом Гэмбл — Хафф, эдакими Ленноном — Маккартни филадельфийского соула.
Годом ранее была сочинена «Sneakin' Sally Thru' the Alley», опус Ли Дорси, который перепел Роберт Палмер, йоркширский соул–интеллектуал, в то время пользовавшийся огромной популярностью в США. Его «типовая» реаранжировка, сделанная Ринго, включала небезызвестные хлопки в ладоши, напыщенно звучащий клавинет и «слэповые» басовые линии, которыми поп–музыка будет «болеть» все последующее десятилетие.
Так же как Палмер вошел в американские чарты в 1975 году, чуть позже это сделали — правда, менее успешно — «Gold Rush» со своей «Can She Do It Like She Dances». С линией восходящих полутонов, такой же непристойной, как и сами куплеты, Ринго справился вполне достойно, но, по большому счету, он не подходил для исполнения большинства материала на «Ringo the Fourth», как бы он ни строил из себя горячего голубоглазого соулмена — до Клиффа Беннетта и Стива Уинвуда ему было слишком далеко. Хотя Ринго старался изо всех сил, его голос был скорее охрипшим, чем страстным, когда он пытался импровизировать. Если оно и было очаровательно забавным для, скажем, «Sentimental Journey», неистребимое ливерпульское произношение Старра — «I love you so mooch», «our uffur [affair] is over» — на «Ringo the Fourth» звучало просто смехотворно.
Его акцент мог быть заметен всей студийной команде в Лос–Анджелесе, зато в Ливерпуле он был заметен лишь благодаря изрядному количеству калифорнийских словечек; в родном городе Старра многие до сих пор воспринимали его не как суперзвезду, а как костлявого барабанщика «Rory Storm and the Hurricanes», которому однажды повезло и продолжает везти всю жизнь. По его собственному признанию, «я не знаю, почему удача улыбнулась именно мне». Все они прекрасно знали, что, не присоединись Ринго к «The Beatles», он так и протрубил бы всю жизнь на работе, где ему, образно выражаясь, пришлось бы снимать шляпу перед начальством.
Решив не совать свой нос куда не следует, Пит Бест дослужился до заместителя заведующего на Гарстонской бирже труда. Уволившись оттуда, он время от времени подзарабатывал тем, что отвечал на вопросы о старых деньках и в качестве ударника появлялся на разного рода мероприятиях, посвященных «The Beatles», и — реже, но с большей выгодой — на американском телевидении. На подходе была его автобиография, однако какие бы доходы она ему ни принесла, они были бы ничтожны по сравнению с теми миллионами, которые он упустил. Некоторые из битловских фэнзинов по–детски издевались над его негодованием, называя его «Мистер Зелен Виноград» и тому подобными обидными кличками за то, что тот завидовал их героям, он, заслуживший того, чтобы битлы так непорядочно с ним поступили, равно как и «сердечную боль, обиду и финансовые неурядицы — да все что угодно. То оттуда, то отсюда придет счет, или, когда идет снег, думаешь, как бы здорово было бы свалить на Багамы. А потом понимаешь: «Если бы я был битлом, у меня не было бы никаких забот».
Однажды Пит решил, что ему в жизни повезло гораздо больше, чем Джону — да и Ринго тоже. Удачно женившись и воспитывая двух красивых дочерей, он определенно занимал более завидное положение, чем Томми Мур, который, расставшись с «The Beatles», смирился со своей участью; он работал на Ливерпульскую корпорацию, а по вечерам иногда играл в джазовом ансамбле. Апоплексический удар сразил его на сорок восьмом году жизни.
Ничто не могло приблизить к «The Beatles» человека, связанного с ними отнюдь не с профессиональной стороны, долгое время даже не искавшего случая пообщаться с группой, — в то время он работал мойщиком окон в Болтоне — все, что было у родного отца Ринго, это фотография четверки с их авто графами. Он перестал посылать подарки своим внукам, на которые Ринго не отвечал даже телеграммой; тем не менее он не переставал гордиться своим сыном:
«У него все получилось, у этого парня, пусть ему и впредь сопутствует удача. Он не обязан мне ничем».
Старший из потомства Ричи время от времени был источником неприятностей. Постоянные гулянки его отца и ночные сидения перед телевизором оказывали не самое благотворное влияние на Зака, который часто прогуливал уроки и срывал занятия в своей частной академии Maida Vale. Когда «дядюшка» Кейт Мун открыто предлагал ему заглянуть в его квартиру на Вест–энде, что еще оставалось несчастному подростку?
«В пору моей юности дядя Муни был всегда со мной, — рассказывал он, — в то время как мой старик болтался в Монте–Карло или где–нибудь еще».
Несмотря на то что он унаследовал черты лица и разговорную манеру своего отца, «быть сыном Ринго — это ужасно. Меня везде представляют как сынка Ринго и сравнивают с ним во всем, что я делаю».
Как и большинство тинейджеров конца семидесятых, Зак увлекся панком и, по–прежнему во всем равняясь на Кейта Муна, был большим поклонником «The Ruts», группы из северного Лондона, «работавшей» под «Sex Pistols». Стараясь выглядеть как один из них (серьги в ушах, черная кожаная куртка), Зак стал самым младшим участником «The Next», которые, репетируя по выходным, отваживались выступать с «El Seven», «K9's», группой, костяк которой составили дети Кейта Рельфа из «Yardbirds», и прочими местными командами в South Hill Park Community Centre, Bridge House и других залах недалеко от Tittenhurst Park, где Зак жил в небольшом коттедже после окончания школы. В конце концов там же поселилась его подружка Сара Меникидес, которая была на пять лет старше его.
