Вскоре после того, как бронированная машина увезла их после концерта в Candlestick Park, он и Леннон засели в одном придорожном пабе, чтобы выпить по пинте пива и осмотреться. Они всерьез обсуждали вопрос о том, чтобы основать маленькую битловскую коммуну и укрыться в ней от окружающей реальности. Эта идея почти нашла свое воплощение, когда Харрисоны и Старр вылетели на греческий остров Лесбос в июле 1967 года; Ринго, однако, вскоре пришлось вернулся домой, чтобы находиться рядом с Морин в последние месяцы ее беременности перед рождением их второго ребенка.

В течение этого во всех отношениях переходного года предпринимались и другие попытки найти прибежище, как на материальном, так и на духовном уровне. Приближалась дата истечения срока действия контракта с Брайаном Эпштейном, и для «The Beatles» становилось очевидным, что опутанной клубком неразрешенных проблем, возникших в процессе постижения Брайаном тайн своего ремесла, группе придется урезать ставку старого менеджера и подыскивать нового со стороны. Многие советовали обратиться к Аллену Клейну, за которым держалась стойкая репутация «Робин Гуда от поп–музыки»: для своих клиентов Клейн умудрялся «выколачивать» невыплаченные миллионы авторских отчислений из самых неприступных с виду фирм звукозаписи. Кружась, как стервятник над гнездом куропатки, над британскими поп–группами, он успел окружить воистину отеческой заботой «Dave Clark Five», «The Kinks» и прочие неограненные алмазы — включая «The Animals», «Herman's Hermits» и «Donowan», — которые неуклонно двигались на пути к успеху под руководством независимого молодого менеджера–вундеркинда Микки Моста.

«The Rolling Stones» тоже кусали локти, — ухмылялся Мост, — когда увидели, как я разъезжаю на «Роллс–Ройсе» и какая у меня яхта; тогда они стали удивляться, куда это утекают их денежки. Тогда появился Аллен, собрал их и дал им денег».

Клейн поспорил с Мостом, что к 1967 году будет менеджером «The Beatles». Он стал ходить вокруг да около группы, пытаясь втереться в ее доверие.

«Аллен пытался вести наши дела, когда с нами еще был Брайан, сначала как коммерческий директор, не особо вмешиваясь в нашу работу, — вспоминал Старр. — И Брайан не мог ничего с этим поделать.

Клейн не входил в число самых популярных воротил индустрии звукозаписи, но зато, не тратя времени на лишние разговоры, он действовал быстро и жестко, проворачивая самые немыслимые сделки. Один из бухгалтеров, у которого явно не было повода любить Клейна, рассказывал:

— Аллен совершил переворот в рекорд–индустрии. Вы наверняка слышали все эти ужасные истории, которые про него рассказывают, — большинство из них является чистой правдой, — Клейн был необузданным американским хулиганом, который прилетел сюда и стал работать на стороне музыкантов.

Пол Маккартни чуть не лишился дара речи, когда узнал, что в 1965 году Аллену удалось выманить у Decca для «Stones» беспрецедентный аванс.

Пузатый, коротко стриженный человечек, который придерживался строгого распорядка дня и «жил по часам», Клейн украсил семейными фотографиями свой рабочий стол в офисе на последнем этаже манхэттенского небоскреба. Жесткий и самоуверенный у себя в офисе и в зале заседания совета директоров, он был спокойным, задумчивым, домашним человеком, любящим семьянином; находясь дома, он старался всячески оградить себя от того, что происходило на работе. Он был полной противоположностью Брайана; Аллена нельзя было встретить в вечерние часы, скажем, в Sunny Heights, поскольку он не хотел «слишком уж надоедать артистам, хотя, конечно, следует поддерживать с ними какую–никакую связь — но при этом оставаясь в стороне. Иначе мы будем действовать друг другу на нервы». Когда «ухаживание» Клейна за группой перешло все допустимые границы, он, как известный восточный мистик, который в свое время околдовал «The Beatles», в срочном порядке изучил их музыку, чтобы быть во всеоружии, когда наступит момент решающего удара. Вместе с тем его внимание все больше и больше поглощали последние котировки акций на фондовой бирже. Аллен Клейн считал, что поп–музыка — это такой же товар, который можно купить, продать и выбросить, когда он придет в негодность.

В 1967 году имя Клейна для Ринго не значило почти ничего; его вполне устраивало — как и остальных троих — положение дел, которое было при Эпштейне, хотя бы потому, что за все время его брака с Морин «она не могла бы припомнить, чтобы хоть раз мы что–то не смогли сделать из–за денег. Мы никогда не задумывались о цене». По привычке Мо все еще коллекционировала купоны, но если ей нужна была сумма, превышавшая те несколько тысяч, которые Ричи регулярно переводил на ее банковский счет, она запросто обращалась к Барбаре, его секретарше в NEMS.

Раз в год она устраивала, как она выражалась, «тотальную скупку»; говорят, что после этого Морин выкидывала сразу по нескольку вещей в помойку, поскольку, по ее мнению, они не выглядели так впечатляюще перед ее зеркалом в Уэйбридже, как на витринах Harrods.

«Mini Cooper S» Старра со всеми его деталями от «Роллс–Ройса», электрическими стеклоподъемниками и панелями орехового дерева на дверях обошелся ему в пять раз дороже, чем обычная модель.

Ринго и Морин, выросшие в бедных ливерпульских семьях, совершенно не умели обращаться с наличностью. Приехав в Грецию, они обменяли фунты на местную валюту по такому невыгодному курсу, что попали в крайне неприятную ситуацию — им буквально было не на что переночевать; пришлось срочно звонить в Лондон, а потом связываться с одним афинским поклонником. К счастью, время было позднее, и темнота спасла Ринго от полного разорения. С 1963 года ему ни разу не приходилось предъявлять документы, удостоверяющие его личность, чтобы подписать чек; он фактически разучился рассчитываться реальными банкнотами. Даже небольшая сдача была ему нужна не больше, чем мартышке — очки, по крайней мере, он так считал. Однажды, когда Ринго возвращался домой с лондонской вечеринки, у него кончился бензин, и он стал ловить машину, не имея в кармане ни пенни.

Человек, который подвез Ринго, как выяснилось из последующей беседы, был корреспондентом одной из национальных ежедневных газет. После этого случая Старр трясся целую неделю, но, поскольку о нем не появилось упоминания ни в одной газете, Ринго смог вздохнуть спокойно. Не было никакой причины для подобного задабривания, однако по приезде в Sunny Heights Старр подарил своему опасному, но, как выяснилось, благородному спасителю только что вышедшую пластинку «Sergeant Pepper's Lonely Hearts Club Band» со своим автографом.

Что бы ни говорили о содержании нового альбома, эта синкретичная работа в техническом отношении была на голову выше предыдущей пластинки «The Beatles», «Revolver», в которую вошел единственный британский хит Номер Один в исполнении Ринго — «Yellow Submarine». По совету Донована, этого взъерошенного шотландца, начинавшего свою карьеру в качестве «британского ответа Дилану», эту вещицу задумывали как идеальную детскую песенку для Старра, которая вместе с тем очень точно передала атмосферу портового Ливерпуля, пополнив ряды «однодневных» новинок вроде «The Runaway Train» группы «The Singing Dogs» и «I Am a Mole and I Live In a Hole» в исполнении «The Southlanders». Ее «разговорный» пролог оказался очень актуальным, косвенно намекая на побег Барбары Мур из «Land's End» к Джону О'Гроутсу.

Все больше и больше музыкальных решений «The Beatles» принимали непосредственно в студии — теперь десяти часов, которые ушли на запись их первого альбома, не хватило бы и на одну песню.

«В EMI мы на хорошем счету, — скромничал Ринго. — Они не имеют ничего против того, чтобы мы тратили столько студийного времени, сколько нам нужно».

Чтобы записать всего два такта в «Yellow Submarine», группа пригласила духовой оркестр; звуковой эффект «морского путешествия» и участие Патти Харрисон и подруги Мика Джаггера Марианн Фейтфул в общем fortissimo припева были лишь мелкими штрихами в этом развеселом «шедевре», который был выпущен на сингле с маккартниевской «Eleanor Rigby» («жемчужина» с альбома «Revolver», как и «Yesterday» — с «Help!») и тут же переигран группой Верил Марсден «The She Trinity», также «приписанной» к Parlophone. Такая тактика стала очень популярной в конце шестидесятых — на сингл записывалась песня с альбома, который уже получил признание публики; на «Yellow Submarine» обрушился шквал пародий, самыми известными из которых, пожалуй, были «The Purple Airplane» Спайка Миллигана и «Le Sous–Marine Vert» (как ни странно, «Зеленая подводная лодка») Мориса Шевалье.