Сначала «Королевский ковчег» обрезал нос «Сан-Мартина»и дал по нему не менее трех бортовых залпов: Питер Хоптон точно сосчитал, что на три залпа англичан пришелся лишь один залп испанцев. Должно быть, вражескому флагману здорово досталось, однако он поддерживал яростный огонь, даже когда «Королевский ковчег» обошел вокруг него и повторил губительный маневр.

Затем подошли высокие корабли Хоуарда: «Радуга», «Авангард», «Белый медведь»и другие — и присоединились к избиению «испанца». Раздался мощный крик ликования, когда священное бело-золотистое знамя Папы с перебитыми залпом фалами рухнуло в усеянную обломками воду.

Наблюдая издали, Хьюберт Коффин ждал, что сейчас испанский королевский корабль спустит флаги и сдастся, но постепенно огонь англичан ослаб и совсем прекратился, и «Сан-Мартину», изрешеченному залпами, но все еще остающемуся на плаву, было позволено медленно, дергаясь из стороны в сторону, уйти с места боя.

— Чего, Бога ради, церемониться с ним теперь? — тяжело дыша, прокричал Чарльз Коффин, прибежав на корму с полубака и видевший эту картину. — Он же был у них в руках.

— Пороха больше не осталось, — лаконично пояснил Хьюберт.

Тот факт, что ни одно судно с той и другой стороны не затонуло, пробитое артиллерийским огнем в тот знаменательный вторник, дал главному кораблестроителю Джону Хоукинсу и его артиллерийским офицерам пищу для глубоких размышлений. Почему? Их самих немало потрепало сверху, но тем не менее ни одно английское судно не было в критически бедственном положении. У испанцев, несмотря на то, что и им крепко досталось от пушек, на дно не пошел ни один корабль.

Может, ядра обоих противников оказались чересчур тяжелыми, чтобы пробить насквозь мощный корпус типичного галиона? С другой стороны, различные командиры артиллерии клятвенно утверждали, что если бы в самый неподходящий момент не кончился порох, то уж наверняка и герцог Медина-Сидония, и Яго Флорес дель Вальдес — дальний родственник сдавшегося сэру Френсису Дрейку адмирала — отправились бы на дно морское добывать себе на пропитание морских угрей, каракатиц и палтуса у входа в гавань Уэст-бей.

Злясь на пустые пороховые ящики, англичане отошли к берегу, оставив «Непобедимую армаду» короля Филиппа медленно двигаться дальше. За два дня сражения они сильно потрепали ее, но затопили лишь два корабля — «Розу»и «Сан-Сальвадор», — у которых взорвались пороховые погреба.

Английской эскадрой «Непобедимой армаде» был нанесен ущерб, но, несмотря на это, она продолжала оставаться такой же смертельной угрозой для Англии, как и в тот час, когда ее впервые заметили у мыса Лизард.

Никогда в своей истории Уэймут, крошечный рыболовецкий порт на южном берегу Англии, не видел такого количества морских перевозок, которые заполнили его пристань и обе набережные. Начиная с предыдущего дня, подготовленные к военным действиям отряды, сзываемые сигнальными кострами, маршевым строем все подходили к берегу, готовые убивать любого врага-иностранца, осмелившегося ступить на их землю недружественной ногой. Опытные старые дворяне, носившие гордое звание рыцаря, закаленные в боях ветераны, участвовавшие во многих набегах вдоль шотландской границы или в ирландских кампаниях, готовились к боям спокойно, сожалея, что видят такое большое количество рьяной «молодежи», слишком громко кричащей в защиту своей королевы. Сами же они горели желанием сражаться и хотели доказать свою доблесть оружием на испанских ублюдках.

На окраине Уэймута расположились лагерем сотни флегматичных лучников, потомков воинов-лучников, сражавшихся при Кресси и Азенкуре[73]. Большинство местных складов уже очистили от запасов, чтобы они не попали в руки папистов. Достать продовольствие было почти невозможно.

Однако больше всего маленький порт заинтересовали два небольших тихоходных торговых судна, только что прибывших из Дартмута. Как раз в ту сторону и тащился Генри Уайэтт во главе отряда хорошо вооруженных матросов с «Морского купца». В кулаке он сжимал требование на порох с неразборчивой подписью Золотого адмирала, которая в этих краях имела гораздо большее значение, чем четкая подпись Хоуарда Эффингема.

Еще задолго до этого проницательный Дрейк распорядился перевезти на каботажном судне из Дартмута захваченный им на «Розе» порох в Уэймут, что лежал приблизительно милях в пятидесяти к западу от места дислоцирования эскадры. По этой причине Уайэтт имел большое преимущество над охотниками за порохом с других эскадр. И вскоре драгоценное «зерно», ящик за ящиком, перекочевало через грубо заделанные фальшборта «Морского купца» и улеглось на палубе.

После более чем двух бессонных суток Уайэтт чувствовал себя таким усталым, что его пошатывало и голос слегка охрип. Он мог бы свалиться с ног, если бы не одна добрая хозяйка, сунувшая ему в руки кувшин молока, буханку хлеба и сыр, с горячей просьбой, в которой слышались слезы: «Да благословит вас Бог, сэр. Молю вас отбейте этих кровавых папистов от наших берегов».

С кораблей большого флота все прибывали шлюпки, сильно осев в воде под грузом больных и раненых. Их место быстро занимали добровольцы из среды сухопутных ополченцев и рыбаков.

Уайэтт плюхнулся на большую бочку и принялся механически жевать хлеб с сыром и размышлять, надолго ли хватит этого нового запаса пороха при таком ненасытном спросе на него со стороны артиллеристов Дрейка.

Один из офицеров, отряженных за порохом Мартином Фробишером, разразился святотатственной бранью возмущения, когда узнал, что около половины запаса, имеющегося в Уэймуте, уже ушло на «Морской купец».

Начальник порохового запаса сэра Джона Хоукинса также изрыгал проклятия и прямые угрозы до тех пор, пока не поднял парус своей пинассы и не взял курс на Лайм-Регис, где, по слухам, имелись значительные запасы этого драгоценного вещества.

Уходили с пустыми руками и другие запоздавшие капитаны кораблей и потом стремились удовлетворить свои потребности в Пуле и Борнмуте, вдоль берегов которых армада короля Филиппа потихоньку ползла со своею обычной скоростью — два узла в час.

Женщин в Уэймуте осталось совсем мало: как и в других подобных местах, подавляющее большинство их вместе с детьми было отправлено подальше от берега.

К ужасу Уайэтта, Дрейк пришел в настоящее бешенство оттого, что Генри позволил даже небольшой доле пороха с «Розы» уплыть в чужие руки. Оно и понятно: Золотой адмирал горел желанием силами лишь одной его эскадры нанести сокрушительный удар по армаде герцога Медины-Сидонии и тем самым вписать свое имя большими буквами в новую страницу истории Англии.

На тускло освещенной палубе полуюта «Мести» Золотой адмирал топал ногами и гневно испепелял взглядом несчастного капитана «Морского купца».

— Вон отсюда, жалкий пес! Плавай вдоль берега и кради, проси, одалживай, — меня это не касается, — но чтобы добыл полное судно пороха. Встретимся у берега Брайтона, и если у тебя ничего не выйдет, то, клянусь бородой святого Петра, ты у меня полетишь со службы у королевы!

Из впалых усталых глаз Уайэтта брызнули слезы и потекли по опаленным солнцем щекам. Он хорошо уже знал своего командира и понимал, что совершенно не готов к тому, чтобы справиться с низостью и несправедливостью такого отношения к нему со стороны сэра Френсиса. То, что он из чисто амбициозного эгоизма отказывается поделиться боевым запасом с остальным флотом лорда Хоуарда, никак не укладывалось в его сознании. Он вернулся на «Морского купца», растолкал спящего Питера Хоптона и отрывисто рассказал ему, что случилось.

— Ясно, наш адмирал переутомился, — просто объяснил это Хоптон. — А теперь, Генри, отдохни-ка немного, а я проложу наш будущий курс до Борнмута.

— Нет, Питер, Борнмут не подойдет, — возразил Уайэтт, валясь на истрепанный в клочья парус, — слишком много других искателей пороха уже отправились туда. Лучше попытаем счастья в Госпорте или Саутгемптоне.