Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава 8

НЕЛЕГКАЯ ЗИМА

Снова засвистели ястребы в давно пустовавших клетках поместного дома в Портледже, а несколько дюжих широкозадых племенных кобыл и высокогривых буйных жеребцов топтались в перестроенных конюшнях. Сегодня редкий снежный буран оставил такое впечатление, словно селедочная чешуя запорошила новые шиферные плиты на крыше поместного дома сэра Роберта Коффина. Мебель, выдержанная в изящном французском или итальянском стиле, заменила те неуклюжие и неудобные стулья с прямыми спинками, которые пару веков прослужили в личных жилых покоях семейства Коффинов.

С осени восстанавливались обваливающиеся стены, и в свинцовое небо торчали две новые печные трубы, свидетельствуя о том, что в главной зале для гостей и в комнате сквайра Хьюберта можно теперь наслаждаться каминным теплом.

Бравые молодые всадники, сопровождаемые дамами в плащах и с платками на головах, восседающими на седельных подушках у них за спиной, все чаще теперь проезжали в каменные ворота, новенькие и красивые, с гербом семейства Коффинов: на зеленом поле четыре черные византийские монеты, разделенные пятью крестиками. Семейный девиз «Omnia Recte Factis Proemia»[67] был выгравирован так отчетливо, чтобы читали все.

К крайнему удивлению Розмари Коффин, она сразу же стала в округе чудовищно популярной, несмотря на ее чужеземное воспитание, иностранный акцент и странную пищу, заказываемую к столу. На большом балу, устроенном для того, чтоб отпраздновать окончание ремонта большого зала, съехались все более или менее важные джентльмены в радиусе двадцати миль, чтобы восхищаться, если попросту не завидовать, серебряным столовым сервизом Хьюберта Коффина, его роскошными фламандскими гобеленами и, наконец, что не менее важно, его черноволосой молодой красавицей супругой. Живость ее ума и неподдельное, не выпячиваемое напоказ знакомство с изящной беллетристикой, искусством живописи и музыкой — почти редкостное для женщины того времени — привели их в восторг, чего не скажешь об их женах.

Старый сэр Роберт теперь, когда обновили его продуваемую всеми ветрами комнату и страдающее тело лежало под теплыми легкими одеялами, а тяжелые бархатные портьеры преграждали путь сквознякам к его четырехстоечной кровати, ставшей ему тюрьмой, — почувствовал себя лучше. Старый вояка поправился настолько, что позволял сносить себя в кресле вниз, чтобы полюбоваться старинным испанским танцем павана. И всем стало казаться вероятным, что старший его сын еще долго останется просто Хьюбертом Коффином, сквайром. Конечно же младшие братья и сестры морского капитана ходили за ним по пятам и смотрели на него с обожанием, готовые подчиниться любому его капризу.

Все это возникло лишь потому, что звонкая монета, обнаруженная в тех сундуках, захваченных на венецианском галиоте, была оценена в сорок тысяч фунтов — шесть тысяч из которых достались Хьюберту в качестве его доли как капитана и благодаря щедрости сэра Френсиса Дрейка.

По Девонширу ходили слухи, что в результате захвата Сан-Фелипе» доля Дрейка в походе 1587 года равнялась семнадцати тысячам фунтов, а его вечно капризной владычицы Англии — кругленьким сорока тысячам.

Из-за сильного северо-западного ветра, с воем несущегося над меловыми утесами, вечер выдался холодным и сырым. Перед сном Хьюберт со своей молодой женой поднялись в спальню сэра Роберта после того, как, исполненные сознанием долга, «председательствовали» за вечерним застольем в большом обеденном зале Портледжа. Там не менее двадцати трех слуг — от управляющего имением до посудомойки — приняли с ними участие в солидной трапезе: говядину, лук и капусту запили обилием кремово-коричневого эля.

Старый дворянин с аккуратно подстриженной коротким клинышком бородкой прилежно читал срочное послание, полученное им в тот день от верного давнишнего друга, лорда Хоуарда Эффингемского. От жарко потрескивающего огня новые темно-зеленые драпировки его постели приобрели сочный, богатый оттенок. В канделябре горело не менее четырех высоких сальных свечей, нитяные фитили которых издавали ровное и чистое свечение — большой шаг вперед по сравнению с той единственной вонючей свечой из коровьего жира с ее камышовым фитилем, которая до той поры подчеркивала унылость обстановки, окружавшей ни на что не жалующегося ветерана.

Розмари мило раздвинула веером широкие юбки, сделав низкий реверанс, принятый при дворе, потом подошла и поцеловала старого джентльмена в пергаментно-бледный лоб.

— Добрый вечер, моя хорошая, — воскликнул сэр Роберт и зашуршал бумагами. — Садитесь с Хьюбертом у огня, и он нальет вам португальского вина. Редкая штучка, — он довольно хихикнул, — и уж коли оно греет мою стариковскую кровь, то вам-то, миссис Розмари, видит Бог, оно доставит редкое удовольствие и прекрасно встряхнет вас перед тем, как вы удалитесь к себе.

— Сэр… тогда я налью Розмари полный бокал. — Хьюберт поспешил к камину, ибо снова небольшой рецидив лихорадки Зеленого Мыса, к ужасу его молодой жены, бросал его попеременно то в дрожь, то в жар — и так весь день напролет. Теперь ему холодило ноги. Тонкие, с голубыми прожилками руки сэра Роберта подняли и привели в порядок с дюжину листков плотно исписанной бумаги.

— Эта новость, — сообщил он, — как ни странно, касается вас, Розмари. Лорд Хоуард, Верховный адмирал военно-морского флота королевы и убежденный католик, но лояльный до мозга костей, уверяет меня, что он принял вашего батюшку под свое покровительство и назначил его отбирать припасы для кораблей королевы.

С темно-красных губок девушки сорвалось короткое радостное восклицание. Гораздо больше, чем кто-либо догадывался, она жила в мучительном страхе за отца, опасаясь, что фанатическая набожность протестантов, теперь разгоревшаяся с невиданной силой, поскольку позорный приказ Филиппа получил широкую огласку, может погубить Ричарда Кэткарта.

— Я буду поминать лорда Хоуарда в своих молитвах каждый вечер и каждое утро в течение месяца, — пообещала она. — Я так благодарна вам, сэр Ричард, за то, что вы написали милорду Эффингему насчет моего отца.

Гордая серебристая голова приподнялась, и серо-стальные глаза остановились на девушке.

— Мог ли я сделать меньше для члена моей семьи?

Было ясно, что старый вдовец получал глубокое удовлетворение от того, с каким умением его невестка вела домашнее хозяйство. Естественно, Розмари привыкла командовать всю свою жизнь десятками слуг и потому никогда не переступала за черту, отделяющую понимание от фамильярности со служивым народом в имении.

— Для тебя мои новости, Хьюберт, — еще не утратившие своей свирепости глаза сэра Роберта глянули на сына из-под косматых седых бровей, — не совсем хороши. Увы, этот лорд Беркли со своими любителями испанцев, несмотря ни на что, заставили поверить ее величество, что не нужно оставлять надежды на мир с Испанией.

— Господи! — вырвалось у Хьюберта. — Неужели королева не может понять, что король Испании ни за что на свете не забудет и не простит — особенно теперь, когда Дрейк посрамил его в Байоне, Вест-Индии, Кадисе и в форте Сагре на юге Испании?

— Очевидно, ее королевское величество снова заблуждается. — Он насмешливо вскинул бровь, глядя на сына. — Знаешь ли ты, Хьюберт, что в этот самый момент твой адмирал является при дворе персоной нон грата? Что королева глуха к увещеваниям сэра Френсиса и игнорирует его клятвенные заверения, что Католическая Лига одержима страстной решимостью взять реванш? Слышал ли ты, что Филипп принял торжественную клятву добиться сожжения ее величества как еретички перед воротами собственного дворца?

Разбуженная горячностью слов старого дворянина, дремавшая в углу гончая подошла к Хьюберту и положила голову ему на колени, затянутые узорчатыми черно-красными шелковыми чулками.

— Лорд Хоуард свидетельствует, что не ранее как в прошлом месяце ее величество отказалась принять корону Нидерландов, боясь спровоцировать его кровавость Испании! Даже теперь, когда мы разговариваем, королева прислушивается к таким личностям из партии сочувствующих Испании, как сэр Джеймс Крофт, управляющий королевской резиденции, который обвиняет нашего адмирала в том, что он обманом лишил королеву ее истинной доли в сокровищах «Сан-Фелипе». Распространяются даже слухи, что сэр Френсис использует это краденое золото, чтобы сбивать с толку высших офицеров ее флота. Каково! Этот трясущийся старикашка, Уилл Бароу, обвиняет Дрейка в том, что он преступил свои полномочия, атакуя испанцев в их собственных портах.

вернуться

67

«Omnia Recte Factis Proemia» (лат.) — Все правильно, что делается в свою защиту.

90
{"b":"20429","o":1}