Некоторые читатели, несомненно, зададутся вопросом, отчего я не придерживался языка елизаветинской эпохи в строгом смысле этого выражения на протяжении всего романа. Не делал я этого по двум причинам: во-первых, я понимал, что среднему читателю будет трудно привыкать к необычным словам и конструкциям речи, а во-вторых, потому, что разговорный английский язык XVII века, вероятно, сильно отличался от письменного. Между прочим, наши предки времен королевы Елизаветы I стали первыми, кто приблизил орфографию к произношению как в отношении имен собственных, так и в целом. Они, эти первые «новые англичане» — а большинство историков склонны считать правление Елизаветы I началом Нового времени, — создали грубое, жестокое и очень энергичное общество. В эту пору не очень-то пеклись о милосердии.

В этой книге я попытался исправить некоторые глубоко укоренившиеся ошибочные представления относительно королевы Елизаветы и ее роли в истории Англии. Я также попытался рассеять многие иллюзии о походе испанцев, который иначе назывался «Английским предприятием», о сражении с «Непобедимой армадой»и победе английского флота.

Водоизмещение и вооруженность упомянутых в книге кораблей, курсы их движения, имена их капитанов и главных офицеров настолько точны, насколько позволили это сделать продолжительные исследования архивов Британского музея и Библиотеки Уайденера в Гарвардском колледже. Это относится и к именам индейцев и названиям их племен в том разделе книги, где рассказывается о Виргинии. Костюмы туземцев, их обычаи и пища описаны полно и живо в дневнике некоего Томаса Хэриота, озаглавленном «Краткий и подлинный отчет о вновь обретенной земле Виргиния»и опубликованном в 1588 году.

Я стремился скрупулезно придерживаться исторических фактов, не жертвуя при этом читательским интересом. Удалось ли мне это, пусть читатель решает сам.

Не историческими являются только явно вымышленные персонажи. Однако семейство Коффин реально существовало и существует по сей день, и помещичий дом Портледж-мэнор все еще стоит на своем месте. Мой особый интерес к этой семье объясняется тем, что моя мать — прямой потомок Коффинов из Девоншира, что жили в Ньюберипорте и Нантакете.

Все названные в книге корабли действительно существовали, если не считать тех, которыми командовали Генри Уайэтт и Хьюберт Коффин.

Пользуюсь случаем, чтобы выразить благодарность своим секретарям Дорис Помфри и Джейн Тидуэлл за их заботливую помощь при подготовке данной рукописи. Я также обязан мисс Маргарет Франклин, которая, роясь в архивах Британского музея, освободила меня от многих утомительных часов. И, как обычно, благодарю за огромную помощь мистера Роберта X. Хейнеса и его сотрудников Библиотеки Уайденера в Гарвардском колледже в Кембридже, штат Массачусетс.

Ф. ван Викк Мэсон

Декабрь, 1952

Ганнерз-Хилл

Райдервуд, Мэриленд

Утром 24 мая 1585 года залитая солнцем гавань Бильбао, находящаяся во владениях его католического величества Филиппа II, короля Испании и императора Священной Римской империи, выглядела так же, как и всегда во времена плаваний барка «Первоцвет».

Генри Уайэтту, помощнику капитана, трудно было поверить, что в этих местах свирепствует страшный голод, страшнее которого не знали уже многие поколения: ведь по склонам многочисленных холмов, окружавших желто-коричневые стены Бильбао, все еще карабкались вверх обширные виноградники, а у кромки воды поля казались зелеными и фруктовые сады — полными плодов.

Как и в старые времена, гирлянды коричневых и черных сетей и разноцветные паруса сушились на солнце, свисая с шестов, воздвигнутых над рядом узких, посыпанных галькой пляжей, на которые, одетые во все кожаное, рыбаки вытаскивали свои лодки. Выкрашенные в зеленый, красный или, чаще всего, в ярко-синий цвет эти миниатюрные одномачтовые суденышки лежали на днище наподобие крокодилов, греющихся под солнцем на песчаной отмели.

Сосредоточенно глядя на ускользающий от взора бакен фарватера, Уайэтт услышал гортанную команду капитана Джона Фостера: «Два румба право на борт!»

«Первоцвет», стопятидесятитонное судно, двадцать дней назад покинувшее Лондонский Пул[5], защищенное теперь от морского бриза мысом, господствующим над входом в бухту, неторопливо, с хлопаньем опавших бледно-коричневых парусов вошло в гавань Бильбао — и в историю.

И никто еще не ведал, что из-за того, чему предстояло скоро случиться, богатые и многонаселенные города в двенадцатимесячный срок превратятся в груды дымящихся опустошенных развалин. На Южно-Американском материке, на островах у побережья Африки, на Карибских островах, равно как и в самой Испании, гордость Филиппа подвергнется ряду ударов, которые разрушат легенду о непобедимости испанцев и нанесут Священной Римской империи смертельные раны, от которых впредь уже никогда не оправится этот порочный анахронизм.

Все это неведомо было стоящему рядом с капитаном Фостером Генри Уайэтту, с интересом созерцающему разнообразные желто-серые зубчатые стены города, венчающие тянущиеся поперек гавани холмы. С них и со стен огромного замка, охранявшего вход в эту гавань, на сумятицу забивших ее судов грозно глядели подобные черному оку циклопа жерла множества мощных пушек.

Фостер прикрыл от солнца свой единственный глаз и промолвил:

— Думаю, Гарри, что раньше мы бы тут встретили пару судов с нашей родины.

— Действительно странно, — согласился Уайэтт. — Что-то не вижу я здесь ни одной мачты с крестом Святого Георгия.[6]

Фостер задумчиво склонил свою круглую лысеющую голову в красной вязаной шапочке из камвольной пряжи.

— Пожалуй, не наберется и половины судов из тех, что мы встретили здесь в прошлый раз. И все же это может означать, что торговля у нас будет поживей и цены получше. Как считаете, мастер Гудмен?

Унылый круглолицый человек, ведавший в качестве суперкарго[7] приемом и выдачей грузов на судне своих хозяев, достойных господ Мортона и Барлоу, торговцев из лондонского Сити, ощерившись, обнажил в улыбке свои редкие пожелтевшие зубы.

— Цены получше — это точно! Голодающие не склонны будут долго препираться из-за цен, стоит им только увидеть яства, что я везу у себя под ногами. Да, господин Фостер, осмелюсь предположить, что мы получим с этого груза необычайно высокий доход.

Хотя Генри Уайэтт посещал порт Бильбао уже второй раз грандиозная архитектура этого древнего города и экзотика его портовой части ничуть не потеряли для него своей первоначальной привлекательности.

Он рассеянно заметил, как сетевидные тени, созданные солнцем среди вантов «Первоцвета», лениво скользнули взад и вперед по его не слишком-то чистым шканцам, затем присмотрелся к полету больших бело-серых портовых чаек, кружащих и кричащих над флагом их судна — выцветшим красным крестом Святого Георгия на белом, сильно запачканном поле.

Гудмен отмахнулся толстой короткой рукой от налетающих птиц.

— А где вы бросите якорь? — спросил он.

Капитан барка окинул опытным глазом всю массу сгрудившихся в порту судов, не заметил ничего неблагоприятного и ответил:

— На нашей обычной стоянке, недалеко от Генуэзского дома.[8]

Уайэтт тем временем заметил присутствие двух массивных португальских каракк — вооруженных купеческих кораблей. Их строили так, чтобы они напоминали собой плавучие замки; их позолоченные и кричаще раскрашенные корпуса величественно возвышались над дюжинами скромных круглоносых суденышек. Присутствие каракк говорило о том, что в порт недавно вошел конвой из Испанских Нидерландов[9], возможно, с грузом продовольствия для борьбы с опустошительным голодом, как известно, свирепствующим в провинциях Бискайе и Астурии, да и во всей Испании. За ними на якоре стояли два галиота и низкая быстроходная на вид шебека, видимо захваченная у какого-то турецкого корсара в Средиземном море.