— Если этот исправившийся пират хочет меня надуть и присвоить себе мою долю, я ему много крови попорчу!

Утром 23 июля предательски подул северо-восточный ветер, сделав герцогу Медина-Сидония прекрасный подарок: предоставив ему столь желанное погодное преимущество и заставив флот лорда Хоуарда отойти на большое расстояние в сторону северо-запада. Медина-Сидония последовал за ним, его неаполитанские галеасы шли значительно впереди его огромной флотилии, которая теперь растянулась на несколько миль.

По несчастной случайности, основная масса английских кораблей держалась своего галса дольше, чем предвидели Хоукинс, перешедший на «Победу», и около дюжины других капитанов английских судов. По этой причине он и оказался в трудном положении, обнаружив, что арьергард армады движется на него в подавляющем численном превосходстве. Поскольку англичане не могли выйти на ветер от него, враг наконец-то почувствовал возможность применить ту тактику, в которой он проявлял свое превосходство: вступить в схватку, взять на абордаж и вымести палубы противника испытанными в боях пехотинцами.

Галион «Коффин» оказался в первом ряду и казался таким маленьким, когда с раскрашенными раздувшимися парусами и огромными алыми мальтийскими крестами, горящими на их гротах и марселях, шестнадцать кораблей маркиза Оквендо из эскадры провинции Гипускоа пошли на них в атаку. На этот раз канонада стала поистине оглушительной по мере втягивания в бой все большего и большего числа кораблей.

И снова частый смертоносный огонь английских орудий превращал в щепки и дым ярко выкрашенные борта испанских парусников, по которым струилась кровь. Кашляя в клубах порохового дыма, Хьюберт Коффин вдруг осознал, что смотрит чуть вверх на шканцы неизвестного галиона. Он приставил к плечу кремневый пистолет и сделал удачный выстрел, свалив толстого испанского офицера, что-то кричавшего своему штурвальному. Шлем соскочил с головы офицера и катался по палубе в такт тяжелым покачиваниям галиона.

Оба корабля сходились все ближе, причем англичанин все еще старался держаться наветренной стороны от своего врага.

— Maria у el Rey![72] — кричали на галионе и размахивали оружием.

В воздухе пролетели два абордажных якоря и застряли в вантах фок-мачты английского галиона. Но только толпа орущих испанских солдат в черных доспехах собралась перепрыгнуть на палубу «Коффина», как почтенный Чарльз собственноручно перерубил лини абордажных якорей, а штурман Клоуг живо переложил свой румпель и стал отводить корабль, позволив ему избежать взятия на абордаж.

Грохот орудийных лафетов, накатываемых вперед, теперь усилился, потому что продымленные артиллеристы из Девоншира стремились выпустить с близкой дистанции как можно больше ядер по врагу.

Благодаря резким порывам ветра, видимость в данном случае была намного лучше, чем в бою при Утесах Додмена, и вскоре галион «Коффин» выплыл из дыма сражения всего лишь с двумя пробоинами в фальшборту и тремя ранеными, тогда как его соперник беспомощно качался меж набегавшими морскими валами, зловеще дымя. Казалось, везде, куда ни посмотри, группы кораблей поливали друг друга огнем. Теперь рев орудий разносился на мили окрест, поскольку у мыса Портленд-билл Фробишера атаковали сам Медина-Сидония и четыре неаполитанских галеаса.

На Мартина Фробишера надвигалась серьезная угроза, ведь за исключением его «Триумфа» он не располагал регулярными боевыми кораблями — только купеческими, переделанными в военные. Тем не менее этот отважный старый ветеран вовсе и не пытался увернуться от сражения, он построил свои корабли «Королевский купец», «Золотой лев», «Центурион», «Мэри Роуз»и «Маргарет и Джон»в четкий кильватерный строй и приготовился к бою с гораздо более тяжелыми галеасами и высоким «Сан-Мартином» герцога.

Получив две пробоины в корпусе, «Морской купец» бился не на жизнь, а на смерть с каравеллой эскадры Андалузии. Построенный не таким высоким, как основная масса сопровождающих судов эскадры, андалузец по этой причине мог придавать своим орудиям достаточно точный угол наклона, и единственным ядром разнес второй орудийный расчет на правом борту Уайэтта в кровавые лоскуты. Среди них погиб Герберт, один из близнецов Доусонов, обнаженный по пояс и потому почерневший от пороха так, что его тело стало похоже на тело негра.

— Отходи, ради Бога! — крикнул Питер Хоптон. — Нашим пушкам с ними не сравниться!

Ничего не оставалось делать, как переложить руль фрегата. Уайэтт медленно отступил, и как раз вовремя, так как его блинд, пробитый во многих местах, превратился в лохмотья. «Морской купец» захромал прочь с рваными пробоинами в фальшбортах, с несколькими перебитыми и болтающимися штагами и фалами, уступая свое место в строю другому переделанному «купцу». Когда ветер, всегда капризный в это время года, снова ослаб, над морем повисла густая дымная пелена, сквозь которую корабли пробирались вслепую, как привидения.

Генри Уайэтт — в ушах у него все еще пульсировало от нескончаемого грохота, а нервы нестройно звенели от близости, казалось, неминуемой катастрофы, которой чудом удалось избежать, — старался не думать о воплях раненых, собранных у основания грот-мачты, где они выживали или умирали без помощи со стороны, если не считать заботы о них пары неловких юнг. Он оставался в неизбежной неопределенности относительно того, что их ждет в будущем, — особенно теперь, когда потянуло ветром, таким исключительно важным, непостоянным и победоносным ветром. За двадцать минут он сместился с зюйд-веста к зюйд-зюйд-весту.

Плотники фрегата, сурово подгоняемые боцманом Арнольдом, застучали молотками, а сквозь пробоины в фальшбортах трупы и части тел бесцеремонно сбрасывались в море. Джайлз Доусон и Джордж — оставшийся в живых близнец — все-таки склонили головы и пробормотали молитву, когда за борт сбрасывали окровавленные останки их брата. Затем они угрюмо вернулись к своим постам у полукулеврины номер один.

На корму к Питеру Хоптону прибежал один из цыган, у которого слегка кровоточила осколочная рана на боку. На его худом и смуглом лице отражалось беспокойство, когда он прокричал:

— Осталось только два ящика зернистого пороха!

Здоровенный желтоволосый старший артиллерист корабля гневно глянул на него, не веря своим ушам.

— Спустись вниз, дубина неотесанная, и разуй глаза. Там должно быть гораздо больше. — Но Питер ошибался. В таком же положении оказалась и вся остальная ведущая тяжелый бой эскадра Дрейка.

«Морской купец», пользуясь преимуществом свежего благоприятного ветра, напал на большой изолированный корабль с вымпелом вице-адмирала. Выкрашенный в синий и алый цвета, он тяжело ворочался средь белых гребешков волн, но Уайэтт подвел «Морского купца» прямо под корму испанца так близко, что мог видеть позолоченного деревянного ангела с наполовину отстреленной нижней частью и позолоченного Иоанна Крестителя, сквозь которого прошло небольшое ядро. Эта внушительных размеров каракка представляла собой не что иное, как величественный флагманский корабль «Сан-Хуан» вице-адмирала Мартинеса де Рекальдо.

Пороху оставалось только на то, чтобы произвести с полдюжины бортовых залпов.

— Цельтесь в ватерлинию этого паписта! — проорал Питер. — Там у него самое чувствительное место.

Но прежде чем они успели разрядить свои орудия, Дрейк просигналил приказ отойти и атаковать группу каравелл, направленных Мединой-Сидонией на выручку крепко прижатому вице-адмиралу. Тем самым испанский главнокомандующий лишил себя поддержки и «Сан-Мартин» один остался защищать стаю беспомощных транспортных судов и судов снабжения.

Лорд Хоуард, оценив представившийся случай, проворно сменил галс, пока ветер не подул над раковиной его правого борта, а «Сан-Мартин» не оказался прямо под ветром.

С дон-кихотской спесивостью герцог приказал развернуть здоровенный красно-золотой галион и стать прямо против ветра, чтобы так же демонстративно показать священное знамя Папы Римского и королевские флаги Испании, развевающиеся на топах мачт. С корабля Хоуарда намеченную жертву можно было видеть теперь лишь изредка, потому что ее то и дело заволакивало клубами дыма, гонимого ветром с мест десятка сражений второстепенного масштаба. Ведь на самом деле эта битва у мыса Портленд-билл не была единой: она распалась на целый ряд полусамостоятельных стычек со своими собственными индивидуальными проблемами.