Взгляд на Россию как на свою историческую родину, а на жителей Северной и Южной (и в том числе Карпатской) Руси как на две части одного русского народа, был общим местом в мировоззрении подавляющей части карпаторусской интеллигенции. В том числе тех её представителей, которые переселились в Россию и оставили заметный след в российской науке и образовании. Вот потому-то и знал Гоголь, что «и за горами ещё, кой-где, отзовётся» русское слово. Кстати, само название Карпатских гор он даёт в его местном произношении: не во множественном «Карпаты», а в единственном — «Карпат».
Знал Гоголь и историю края. Ведь в «Страшной мести» он фактически изложил те представления о «своём» и «не своём» мире, которые бытовали среди вчерашней казачьей старшины, а ныне малороссийского дворянства[237]. Взгляды эти вполне верно отражали культурную реальность своего времени, когда Правобережье с Волынью, не говоря уже о Галиции, являло собой сильно ополяченный и обращённый в унию край. И хотя память о том, что те земли некогда составляли общее с Малороссией историческое и культурное пространство, занимала важное место в коллективном сознании этой социальной группы, их прежняя политическая принадлежность и культурный облик просто вынуждали воспринимать их как «Польшу» или же как что-то не вполне «своё».
Очень характерно, что такие взгляды были распространены ещё в 1840-е годы, причём среди тех представителей малороссийского общества, которые придерживались украинофильских настроений и, казалось бы, должны были рассматривать Левобережье и Правобережье как одно целое — «Украину». В этом отношении показательно мировоззрение членов Кирилло-Мефодиевского общества, тайной политической организации (декабрь 1845 — январь 1847 г.), с которой и начинается украинофильское (украинское) движение как таковое.
Участники организации, а это были в основном представители дворянской молодёжи Левобережья, своей главной целью считали создание независимой Украины. Хотя одновременно они выступали и за создание союза славянских республик (одной из которых и должна была стать Украина) — отчасти искренне, отчасти для маскировки своих сепаратистских целей. Впрочем, понимание ими «Украины» было нечётким. С одной стороны, они считали украинский (или, в другом варианте, южнорусский) народ единым и самостоятельным и под Украиной понимали и Левобережье, и Правобережье. Но с другой — всё ещё продолжали ощущать разделявшую его культурную границу, уже полвека как переставшую быть политической. «Жители Украины обеих сторон Днепра», говорилось в одном из главных программных материалов организации, составленных Н. Костомаровым, одним из его лидеров и вдохновителей Кирилло-Мефодиевского общества[238].
И именно эта граница на деле оказывалась для них более осязаемой и важной, нежели декларируемое единство «украинского народа». Тот же Костомаров в автобиографии свидетельствовал, что в будущем славянском союзе (а его основой должна была послужить Россия, которая превращалась в федерацию четырнадцати слабо связанных между собой государственных единиц — штатов), не предусматривалось создание единой Украины. Тогда как, скажем, белорусские земли должны были составить отдельную единицу. Вместо неё предполагалось создание двух малороссийских штатов, очевидно, с границей по Днепру: западного (с Галицией) и восточного[239].
Аналогичным образом смотрело на западные приобретения екатерининских времён и русское общество, тем более что вплоть до 1830-х годов над этими землями действительно в основном витал польский дух. И хотя интерес к ним и их населению (научный и практическо-политический) постепенно рос, он не шёл в сравнение с тем вниманием, которым пользовалась «старая» Малороссия. Лишь польское восстание 1831-1832 годов заставило правительство пересмотреть это положение и приступить к деполонизации Юго-Западного края (Правобережья, Подолья и Волыни).
Как уже отмечалось, неестественность их оторванности от Русского мира ясно сознавалась обществом. И в дополнение к историческим подтверждениям русскости этих земель, чем дальше, тем больше начинали привлекаться аргументы иные. Так, описывая народный поток, идущий к киевским святыням со всех концов Русской земли, А. Хомяков отмечал в нём зияющую брешь:
Братцы, где ж сыны Волыни?
Галич, где твои сыны?
Их нет, эти дети Руси отторгнуты от неё:
Меч и лесть, обман и пламя
Их похитили у нас:
Их ведёт чужое знамя,
Ими правит чуждый глас!
[240] Впрочем, Хомяков верил, что их ждёт возрождение и возвращение в лоно православной Руси. И состоявшаяся в том же году, что было написано стихотворение, отмена унии отчасти (в религиозном аспекте данной проблемы) вселяла на это надежду. Но со временем становилось всё ясней, что только средствами церковными проблема «возвращения» оторванных от Руси её «сынов» не может быть исчерпана. На первый план начал выступать вопрос о национально-культурной идентичности населения этих регионов. И те, кто «похитил» их у Руси, прекращать давний «спор» не собирались. Борьба за эти земли была невозможна без ответа на вопросы, чьи же они «по национальности»: русские или польские, какой народ живёт в них, какое отношение к этому краю и его народу имеет малороссийская казачья история.
Аргументация Хомякова носила скорее религиозный характер, хотя за ней вполне видна этно-национальная составляющая — взгляд на жителей Правобережья, Волыни, Галиции как на русский народ. Вспомним, что чуть ли не впервые в отечественной традиции национально-языковая аргументация принадлежности этих земель к Русскому миру (вкупе с религиозной) была сделана декабристами (в частности, Пестелем и Рылеевым), что особенно заметно при её сопоставлении с традиционно-историческими аргументами Карамзина, изложенными в те же годы. Но всё же ведущую роль национальные аргументы начнут приобретать лишь с середины века. И тем знаменательнее, что Гоголь, описав это пространство как поле, где звучит «русская молвь», уже в начале 1830-х прибегнул к новой системе аргументации и пусть и мимоходом, но вполне ясно дал на указанные вопросы однозначный ответ.
Но сердцем всей этой земли великороссами и малороссами считалась именно Малороссия, лучше всего описанная и освоенная. Именно её образ будет постепенно распространяться на другие южнорусские территории, и в первую очередь на Правобережье.
Глава VI
Восприятие публики
Итак, созданный Гоголем образ Малороссии был ярким и запоминающимся. Писатель подхватил те направления, что уже разрабатывались литературой, развил и упрочил те взгляды и представления об Украине, которые начали складываться в русском сознании ещё раньше (о цветущем и певучем южном крае, населённом колоритным народом и с казачьей исторической спецификой). Чуть позже, в 1840-е годы, этот образ в сжатом, почти что кристаллизованном виде, был запечатлён Алексеем Толстым в стихотворении «Ты знаешь край». В нём есть всё, начиная со знакомого образа народа:
И парубки, кружась на пожне гладкой,
Взрывают пыль весёлою присядкой!..
И в Божий храм, увенчаны цветами,
Идут казачки пёстрыми толпами.
Отражена в его строках и малороссийская природа: там
...нивы золотые
Испещрены лазурью васильков,
Среди степей курган времён Батыя,
Вдали стада пасущихся волов...