Говоря о восприятии «казачьей Малороссии» русским (и малороссийским) обществом, надо упомянуть ещё один аспект этого образа, а именно дилемму «раньше — теперь». Ещё путешественники, описывая дворцы и резиденции времён Гетманщины, подмечая их красоту и богатство, за­мечали как бы лежащую на них тень небытия — небытия той самой Гетманщины. Но в основном это соотнесение прежнего и нынешнего имело книжную природу. Те же ка­зачьи летописи, лукавая «История Русов» и даже научная «История Малороссии» Бантыш-Каменского, в которых подробно описывались подлинные или легендарные каза­чьи походы, битвы, сам дух эпохи, создавали такое роман­тизированное восприятие того времени, что при всяком сравнении с ним современности (вовсе не плохой, но дру­гой) поневоле могли возникнуть ностальгические чувства по тем великим и славным, но давно ушедшим летам. Тако­ва уж природа человека, что настоящее кажется ему не та­ким светлым и прекрасным, как прошедшее, сколь бы горь­ким и тяжёлым это прошлое ни было.

Очень точно эти чувства выразил Алексей Толстой. Его стихотворение «Ты знаешь край» (1840-е гг.) явилось сво­еобразным синтезом реальности, личных воспоминаний и тех самых идеализированных книжных образов:

А теперь там, где некогда «через туман прозрачный» не­слись в ночи «Палей и Сагайдачный», лишь...

Всё когда-нибудь кончается, и гетманский период тоже ушёл в историю. Так же, как вельможная Гетманщина XVIII столетия пришла на смену казачьему XVII веку, вре­мени смут и гражданских войн, а тот в свою очередь вы­теснил львовско-киевский период православных братств и борьбы за русское естество. И современники это хоро­шо понимали. Вопрос заключался в другом: насколько эти ностальгические чувства народны и естественны; чего ждут от них те, кто был особенно к ним склонен; и в ко­нечном счёте, во что они выльются. Толстой (как и мно­гие малороссы) не политизировал их, сущностью казачье­го периода видел борьбу «Руси» с «ляхами» и в конфликте национально-политических ориентаций, олицетворённых Кочубеем и Мазепой, был однозначно на стороне первого. Но те же ностальгические чувства усердно эксплуатирова­ла и создавала сама и «История Русов», расставляя акценты уже по-другому. А потом представленную в ней тенденцию в своём литературном творчестве, начавшемся примерно в тот же период, в 1840-е годы, подхватил и ещё больше развил Тарас Шевченко.

Шедшие в первые десятилетия XIX века выбор нацио­нально-культурной идентичности и определение границ русскости, отчётливо различимые именно на примере ли­тературной разработки исторических сюжетов из мало­российского прошлого, были процессом обоюдным и взаи­мообусловленным: они велись малороссиянами не меньше, чем русскими. И общая тенденция была такова, что по­литическое, историческое, культурное пространство Рос­сии обеими сторонами культурного диалога всё больше и больше виделось единым. Так, уроженец Украины, мало­росс родом, выпускник Харьковского университета Орест Сомов оценивает пространственное измерение личности Пушкина следующим образом: «Поэт обнял всё простран­ство родного края, и в своенравных играх своей Музы, по­казывает его нам то с той, то с другой стороны: является нам на хладных берегах Балтийских — и вдруг потом рас­кидывает шатёр под палящим небом Кавказа, или резвится на цветущих долинах Киевских»[180]. Показательно «право» Пушкина (а вместе с ним и Сомова) считать весь тот край от Балтики до «киевских долин» своим, родным.

Итак, в русском обществе действительно был живей­ший интерес к Малороссии: её природным, этнографиче­ским и историческим сторонам. Выработка её образа была во многом совместным делом и великороссов, и малорос­сов. И всё же, несмотря на интерес публики и культурный заказ времени, несмотря на значительное количество ли­тературных сочинений и публицистических работ, посвя­щённых Украине, казалось, она ещё ждала своего звёздного часа, ждала того, кто, сведя все нюансы её образа воедино, поднимет её на невиданную доселе высоту. Таким челове­ком и стал Николай Гоголь.

Именно российская среда, её вкусы и запросы опреде­лили выбор творчества раннего Гоголя и способствовали тому, что талант его вначале проявился в украинских про­изведениях. Он оказался востребован именно как человек из Малороссии. Попытка Гоголя начать литературный путь как поэта-сентименталиста оказалась неудачной. Его первое «взрослое» сочинение — идиллия в картинах «Ганц Кюхель-гартен» (из немецкой жизни) — не произвела впечатления на публику и критику. А вот первые же повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки», вышедшие в 1831 году (вторая часть появилась годом позже), принесли ему успех и славу.

В своих первых работах, опубликованных в петербург­ских журналах, а затем в «Вечерах» и следующем цикле — «Миргороде» (вышел в свет в 1835 году), Гоголь, по сути, продолжает разрабатывать те же направления, что и его предшественники: народно-фольклорную, поданную как романтическая, весёлая или страшная сказка, казачье- историческую, а также бытовую.

Казалось бы, и картины природы, и народного быта, и песенно-сказочный фольклор уже не раз освещались авто­рами путевых заметок и литераторами и были известны чи­тающей публике (понятно, что хотелось ещё и ещё). Но ко­лоритные образы представителей народа, этнографические черты, сказочность и фантастика, живые чувства на фоне яркой украинской природы, вместе создающие особый, ли­рический и поэтический мир, — всё это было подано Гоголем с высочайшим мастерством и теплотой. Романтичность — но без чувствительных крайностей, бытовая достовер­ность — но без излишних этнографических подробностей, описание «племени поющего и пляшущего» (выражение Пушкина) — но без сентиментальной пасторальности.

Уже в гимназии Гоголь стал интересоваться народны­ми нравами и обычаями, этнографическим укладом, за­писывая особо понравившееся в самодельную энцикло­педию — «Книгу всякой всячины» (хотя тогда он вовсе не предполагал, что именно этот материал потребуется ему в писательской деятельности). И это вполне соответ­ствовало веяниям времени. Но познания молодого челове­ка в народном быте были далеко не достаточны для того, чтобы создать на их основе свой литературный мир. Это и заставляло его постоянно обращаться к матери и другим людям с просьбами присылать всё, что может рассказать про «обычаи и нравы малороссиян наших», описывать раз­ную утварь и вещи и объяснять, «как это всё называлось у самых закоренелых, самых древних, самых наименее пе­ременившихся малороссиян»[181].

Первое время такие сведения он собирает для «Отече­ственных записок». Их издатель П. П. Свиньин на страни­цах своего журнала публиковал разнообразные материалы по отечественной истории, географии и культуре, ставя своей целью распространение в обществе интереса к про­шлому России и к ней самой. Большое внимание он уде­лял изучению российских регионов, в том числе Украины. Например, о его очерке «Полтава» Гоголь написал домой следующее: «Рекомендую вам прочесть описание Полтавы господина Свиньина, в котором я, хотя и природный жи­лец Полтавы (он жил там в 1818-1820 годах, когда учился в Полтавском уездном училище, а потом частным обра­зом. — А. М.), много однако ж нашёл для меня нового и до­селе неизвестного»[182]. А затем Гоголь использует собранные им материалы при написании «Вечеров» и «Миргорода».