— Да, мама. Но…
— Она, должно быть, в плачевном состоянии! Незадолго до смерти Жан-Луи собирался построить на ее месте новую. Балки там совсем изъедены червями… Надо сказать Лоику, чтобы он сломал эту хижину, это слишком опасно для детей. Надо им построить другую, попрочнее…
На другом конце провода Тереза впилась зубами в трубку. Потом она снова заговорила, на этот раз открытым текстом: не стесняясь в выражениях, она объяснила, чем именно Бени и Вивьян занимались в хижине. Во время этого разговора Бени была в гостиной и видела, как ее бабушка сначала покраснела, потом смертельно побледнела и осела в кресло. Она долго слушала и молчала, пока голос доносчицы источал свой яд.
Потом, когда Тереза повесила трубку, мадам де Карноэ повернулась к Бени и дрожащим, проникновенным голосом спросила:
— Ведь это неправда, про тебя и Вивьяна, ведь так?
Бени притихла, но была готова противостоять новой грозе, она кивнула — да, это правда.
— И ты сломала нос своей тете?
— Разбила слегка, — сказала Бени. — Она оскорбила мою мать.
Грозы в «Гермионе» не было. Мадам де Карноэ сумела с собой справиться, хотя до конца не могла в это поверить, она спросила:
— Ну, моя маленькая девочка, и что теперь будем делать?
Лоика де Карноэ сильно раздражала вся эта шумиха. Видя, как его жена по всему острову разносит то, что не должно было выйти за стены дома, он приходил в бешенство. Решительно Тереза с возрастом не становилась лучше. Он мог понять, что эта соплячка Бени унизила ее, превратив ее нос во фруктовое пюре. Но что она такого сделала или сказала, если девочка пошла на такую крайность, один Бог знает. Жаль, конечно, но Лоик прекрасно знал: Тереза способна довести так, что вполне может возникнуть желание подобной агрессии. Он и сам иногда еле сдерживался. Она выматывала нервы, повторяя одно и то же по десять раз. Ее пронзительный голос раздавался по всему дому с самого утра, за сущие пустяки она орала на служанок и шофера. Помешанность на чистоте, как и борьба с микробами, изводила ее, а она изводила всех остальных. Маньячка. Не отдавая себе отчета, она всю жизнь посвятила наведению порядка: на мебели не должно быть ни пылинки, стаканы должны быть прозрачными, вещи — выстиранными, уши детей — чистыми. Она без конца отскребала несуществующие пятна. Служанок она заставляла каждое утро вытрясать из окна подушки и простыни. И сама бралась за это с неутомимым жаром. Она вытряхивала все, к чему прикасалась: салфетки со стола, одежду, шейные платки. Она готова была вытряхивать детей, собаку и самого Лоика, даже когда он, уставший, возвращался домой с работы из Порт-Луи или с прогулок в горах. Это частенько злило его. Случалось, он испытывал особое удовольствие — в ее присутствии нарочно ступить грязными сапогами на ослепительную плитку пола, стряхнуть пепел от сигареты на скатерть, в обуви развалиться на диване в гостиной и с наслаждением наблюдать за выражением ее лица. Но, когда это делал он, она не осмеливалась и рта раскрыть.
Если бы Лоику сказали, что он ее ненавидит, он бы очень удивился. С чувствами у него был полный порядок, и ему ни к чему было их анализировать, особенно в их крайних проявлениях. Любовь, ненависть — это словечки из романов, а он романов никогда не читал.
Однако и бесчувственным он не был. Он плакал, когда принесли тело отца после несчастного случая на охоте. Случалось, его могли растрогать дети. Может, сейчас он и забыл, но ему случалось даже влюбляться. Увлечение французской туристкой, он встретил ее зимой, в отеле Гран-Бэ. Лора. Черноволосая красавица, разведенная, но с ребенком на руках и без гроша в кармане. В его среде на таких не женятся.
Увлечение — это мягко сказано. Он сошел с ума от любви. До этого отношения с женщинами у него были до крайности простые. Он знал два типа женщин: те, с кем он наспех опустошал свою мошонку на пляже или в борделе на острове Реюньон, и другие — это наследницы, на них женятся, чтобы продолжить род. Благодаря этой француженке он открыл третий тип женщин: с ними спят и при этом ими дорожат.
В том июле он стал неузнаваем. Лоик де Карноэ пренебрег всеми своими обязанностями землевладельца и управляющего и ездил в Гран-Бэ испускать восторженные вздохи. В тридцать два года, в разгар рубки тростника, он, как мальчик на побегушках, услужливо учил Лору скользить по воде на доске для серфинга. В эту зиму он не был на охоте в Ривьер-Нуаре. Он не появлялся ни на сахарном заводе, ни на работе в Порт-Луи. Удачливый бизнесмен, крепкий и разумный хозяин, превратился в легкомысленного фантазера. Она была не только красива и умна, эта Лора, но и забавна, с удивительной способностью находить смешное в любой ситуации, замечать необычное в жизни и давать людям такие характеристики, какие ему и в голову бы не пришли. Иногда он находил ее немного циничной и немного жесткой, но это оттого, что ему не приходилось иметь дело с женщинами остроумными, да еще с такой живостью суждений, которая ставила на место и людей, и вещи. Ему казалось, что он становится тоньше, общаясь с ней. А как она смеялась и как смешила его! Впервые в жизни Лоик де Карноэ развлекался.
А как они любили друг друга! Да, именно любили друг друга. Как еще можно назвать эту бесшабашность, эту страсть, которая в любой момент и где угодно соединяла их в постели, в машине, в лесу или в море. Все в ней вызывало жажду и ненасытность: ее темные тяжелые волосы, ее светло-голубые глаза, ее пухлые манящие губы, ее тело, стройное и в то же время округлое, с широкими плечами пловчихи и маленькой, выступающей под изгибом поясницы попкой, какая встречается только у негритянок, ее чувственные и длинные тонкие ноги и волнующая грудь под свободной расстегнутой рубашкой. Это свободное и крепкое тело двадцатишестилетней женщины ему хотелось до бесконечности сжимать, тискать, почти пожирать. Он никогда даже не подозревал, что чье-то тело может так точно совпадать с его телом и так хорошо с ним совмещаться. Лора не была женщиной, которую он имел, она была потерянная часть его самого, с которой он наконец соединился. Они не просто сошлись, они слились и были подобны тростнику в июле, который сгорает, чтобы появился сахар. Воспламеняя и обнимая друг друга, они горели в мягкой нежности ночей.
Час, проведенный без нее, делал его больным. Он бросил все и весь этот месяц провел рядом с ней. И это он, кто всегда следовал одним и тем же маршрутом, исключительно деловым, он, кто, не замечая красоты своего острова, всегда проходил мимо, теперь с удовольствием любовался очертаниями гор, вдыхал аромат цветущего миндаля, замирал, любуясь на тысячи оттенков голубой лагуны. Он бродил с Лорой по дорогам и тропинкам, показывая ей то, что никогда не увидит ни один турист, который как идиот валяется на пляжном матрасике и золотит свою свиную кожу. Вместе с ней он открывал для себя вагнеровскую красоту моря, бьющегося о мыс в Суйаке, странное кладбище погибших кораблей, развороченное цунами, скит поэта Харта, с нависающим над бретонским берегом крыльцом. Он водил ее в индийскую деревушку Маэбур, ту, что так презирают франкомаврикийцы и игнорируют туристы, и в поселение Лаки-Люка, где у дверей ремесленных мастерских столяры выставляют свежеструганые гробы. Он мечтал жить с ней в Сен-Мало, в доме, где картины Сюркуфа будут возрождать призраки кораблей, разбитых в знаменитом сражении. В глубине парка, в зарослях кустарника они видели старый заброшенный вагон от поезда, который пересекал остров еще в начале века. Они ездили в Моку и Бо-Бассин и видели старые, уцелевшие после ураганов красивые колониальные жилища, некоторые из них принадлежали кузенам Лоика. Неутомимая Лора следовала за ним в китайские кварталы Порт-Луи, где царят мелкие торговцы, легальные и нелегальные, где немного обветшалые изящные домики с драночной крышей были обречены на уничтожение вместе с буйными садами, чтобы освободить место безликим зданиям из бетона. До встречи с Лорой он и не задумывался, что прекрасный город постепенно исчезает, пожираемый этой бредовой архитектурой. Никогда он не замечал, что на монументе, установленном перед зданием парламента, у королевы Виктории такое величавое и непроницаемое лицо и что склоненная ветка делоникса щекочет ей нос, а у нее это не вызывает даже подобия улыбки. В Порт-Луи он показал Лоре старый Международный отель, построенный еще в тридцатые годы: в этой местной достопримечательности до сих пор сохранились вентиляторы с лопастями и старая, засиженная мухами карта Франции, правда, клиентура теперь состоит только из мелких чиновников в одних рубашках. На Западном кладбище она увидела могилы французских корсаров, украшенные вырезанными из базальта головами усопших, глазницы которых колдуны вуду набивали перьями и семенами, и, потрясенная, она прижалась к нему. Им случалось и заблудиться среди этих причудливых и таинственных гор, и тогда багровый закат солнца казался им концом света, и у них сжималось сердце. Он исступленно демонстрировал Лоре все, что имела его страна красивого, странного и удивительного, и в этом было какое-то отчаяние. Пейзажи, улицы, морские берега помогали ему соблазнять ее, как будто он не был уверен в своей власти, во влиянии на нее, и он смиренно призывал на помощь ресурсы неба и земли. Может быть, он безотчетно ощущал, что Лора пройдет мимо его жизни, и отмечал ее присутствием все места, все уголки, где он потом будет находить свои воспоминания. Замысел мазохиста, который тщательно готовит обстановку для своих будущих страданий.
