Вступление во владение произошло не сразу. «Гермиона» всегда была для нее «домом», то есть собственностью семьи, где она была одним из членов, и понадобилось не менее двух недель, чтобы она осознала, что этот дом теперь ее собственность и она вправе решать его судьбу: отремонтировать или оставить его разрушаться, продать или перестроить по собственному усмотрению. Перед таким неожиданным подарком она оробела.
Первые дни она чувствовала себя здесь чужой, едва осмеливаясь передвигаться по дому, все еще подчиняясь детским запретам, обходя комнату Бенедикты, утонувшей в двадцатилетнем возрасте, именем которой она была названа. Там девушка провела свою последнюю ночь, и с тех пор там больше никто не спал. Мадам де Карноэ благоговейно навела порядок, задернула шторы, закрыла ставни, и больше тридцати лет никто ни к чему здесь не прикасался. Об этой горестной комнате никто даже не упоминал. И только десятилетняя Бени, которая любила везде совать свой нос, как-то заглянула к Бенедикте. В полумраке она увидела узкую постель с посеревшей от пыли москитной сеткой, старомодный туалетный столик, уставленный флаконами, и приоткрытый шкаф с платьями, которые напомнили ей тела задушенных жен Синей Бороды, обнаруженные его последней любопытной супругой. Тогда она не осмелилась даже переступить порог этой комнаты.
На этот раз осмелилась. Солнце наполнило комнату Бенедикты, когда Бени раздвинула занавески и широко распахнула окна, она решила навести порядок и устроить здесь гостевую комнату для своих друзей. Не реагируя на недовольство Лоренсии, она вошла в комнату мадам де Карноэ, где с порога в ноздри бил странный запах рыбы и плесени. Там она тоже подняла занавески, и в открытые окна ворвались потоки света. На комоде перед фотографией бабушки стоял букет делониксов, а на маленьком блюдечке лежали кусочки соленой рыбы и манго. Запах исходил оттуда. За ее спиной Лоренсия молча покусывала пальцы.
— Это что за грязь здесь воняет?
Лоренсия пробормотала, что это она поставила сюда рыбу и манго, чтобы покормить Большую Мадам. Потому что в течение сорока дней надо оставлять пишу перед фотографиями умерших, иначе по ночам они будут щипать вас за пятки, требуя еды, если проголодаются. А делониксы, которые мадам так любила, она добавила от собственных щедрот. И еще она не поленилась постелить постель, как обычно делала это при жизни Большой Мадам, и положить для нее ночную рубашку.
— Ты что, на самом деле думаешь, — зарычала Бени, — что ночью она придет есть твою грязь и напялит ночную рубашку, чтоб поспать в своей постели?
Лоренсия посмотрела на Бени с укоризной, но промолчала. Она может не знать таких вещей, поскольку в ее жизни не было умерших, но Лоренсии следовало бы доверять, уж она-то знает все, что касается отношений с покойниками.
Бени все это раздражало.
— Ладно. А что, после сорока дней она уже не захочет есть? И спать тоже?
Улыбка прорезала лицо Лоренсии от уха до уха.
— После сорока дней — все кончено, — заверила она. — Ни голода, ни сна! Они покоятся в мире.
И она сотворила крестное знамение.
Бени отказалась обсуждать суеверия Лоренсии, но все-таки велела выбросить содержимое блюдечка и оставить окна открытыми.
— Это лучшая в доме комната, — решила она, — теперь здесь буду спать я. А если бабушка придет ночью и попросит поесть, не беспокойся, бутерброд я ей сделаю.
Одно за другим рушатся старые чары. Перебарывая детские страхи, Бени даже заставила себя войти к драконам, в китайскую курильню, музыкальный пол в которой в детских кошмарах представлялся ей покрытым сотней птиц.
Желая раз и навсегда покончить с этим, она попирала ногами этих соловьев, прыгая на одной ножке, ползая на четвереньках. Вдоль и поперек она топтала этих соловьев, а красная гостиная шумела, как вольера на рассвете, от тихого пения до громкого, покрытого перьями хохота. Драконы на стенах и потолке застыли. Они так и остались с отвисшими языками, вылупленными глазами, с потухшим в ноздрях огнем и втянутыми когтями, их оскорбляло, что они больше не вселяют страх. А безумные хризантемы выгибали венчики, чтобы лучше разглядеть, что творится на полу, и порадоваться такому обращению с этими соловьями, которые всю жизнь отбивали у них славу, оставляя им незавидную роль служить вульгарным кормом для драконов.
Пока она живет здесь, Бени решила пользоваться пресловутой ванной комнатой, о которой было столько разговоров в городе: ее построил в 1936 году ее дедушка (самый рафинированный из всех Карноэ) исключительно для личного пользования. Ни жена, ни дети не имели права заходить туда без риска вызвать гневные громы и молнии, поскольку Жан-Луи полагал, что сорокалетний мужчина, который из кожи вон лез, — а он именно это и делал, воспитывая семерых детей и обеспечивая им золотое будущее, — имел право плескаться в ванне, сколько пожелает, и не вскакивать с унитаза выходя из себя, в то время когда ему хочется наслаждаться «Тремя мушкетерами». Жан-Луи де Карноэ питал страсть к ванным комнатам и к Александру Дюма, он терпеть не мог свою детвору находя ее слишком многочисленной и шумной. В доме нельзя было шагу ступить, чтобы не наткнуться на надсмотрщика. А когда он, Жан-Луи, намеревался спокойно поваляться в ванне, всегда находился тот, кто именно в этот момент уже плескался в общей ванной комнате. Вот почему в один прекрасный день он решил оборудовать в «Гермионе» три ванных комнаты. Две скромные, для жены и детей, а третью для себя лично.
Эта ванная была его роскошью, его гордостью, его безумием. Он сам ездил в Париж и выбирал для нее оборудование: современный умывальник размером с бассейн, с подстольем, маскирующим трубы, и двумя медными никелированными кранами, а над всем этим овальное зеркало. Ослепительно белая ванна фирмы «Экоссэз» с эмалированным дном и компактный водонагреватель, работающий и на дровах, и на угле. У «Фарга» он выбрал керамическую плитку ручной росписи с изображением голубых и зеленых павлинов в райском саду. Угол просторной комнаты занимала душевая кабина со смесителем, отгороженная стеклянными панелями, окантованными никелированной медью. Пол выложен базальтовыми плитами: отполированные, они блестели, как темный мрамор. В нише дверного проема за белой занавеской стоял мягкий диван со спинкой и подлокотниками, предназначенный для отдохновения тела, утомленного омовениями. Но шедевром этой ванной комнаты был инкрустированный унитаз, отделанный черным деревом и вмонтированный в кресло, скорее трон из натурального красного дерева. Высокая спинка поддерживала не только спину, но и шею, обеспечивая полное удобство. Все это сооружение возвышалось на высоте двух ступеней, выполненных также из красного дерева, с двумя сундучками по бокам: на одном из них красовался медный шар, в который было вмонтировано устройство для слива воды, а на другом сундучке покоилась книга «Три мушкетера». Именно здесь Жан-Луи де Карноэ в помпезной роскоши и тишине принимал все ответственные решения или же мечтал о белых руках миледи. Именно эту ванную комнату и выбрала для себя Бени.
Здесь даже стены излучали какую-то особую энергию, спокойную и живую. Невидимая преграда отсекала у дверей неприятности, суету, нетерпимость. Время останавливалось здесь и теряло свое измерение. Удивительно и то, что эта ванная комната имела свой норов, сюда не могли безнаказанно проникнуть все желающие, как будто из мира иного проявлялась воля того, кто ее задумал. К примеру, никто из детей Жан-Луи де Карноэ не был туда допущен. Ив, пытаясь принять душ, ошпарился. Лоик вышел оттуда с исполосованной щекой, когда захотел перед зеркалом умывальника просто побриться. И даже нежной, невинной Шарлотте, когда она однажды устремилась туда с приступом поноса, непонятным образом прищемило задницу узором инкрустации. Бени помнила о супружеской паре парижских друзей, которые как-то летом гостили в «Гермионе». Эту ванную комнату отдали им в пользование, но, как только муж запирался там, система выходила из строя. Отказывался функционировать слив воды, засорялся сток ванны и унитаза. А когда молодая женщина шла в ванную, ничего подобного не случалось. Еще это место само выбирало себе служанок Раз и навсегда оно изгнало Лоренсию, запустив ей в лицо прямо с порога огромную осу, непонятно откуда взявшуюся, которая сразу ужалила ее. Но оно прекрасно ладило с индианкой Вивной, которая без проблем извивалась своим прелестным телом, закутанным в оранжевое сари, начищая базальтовые плиты, придавив голой ногой половинку кокосового ореха в качестве щетки. Вот почему никто не осмеливался осквернять святейшее место уединения Жан-Луи де Карноэ. Даже его жена, когда ей говорили, что в ванной комнате водятся привидения, пожимала плечами, но заходить туда опасалась.
