100 Мелькая, рисовался на стекле И исчезал. На площади пустынной, Как чудный путь к неведомой земле, Лежала тень от колокольни длинной, И даль сливалась в синеватой мгле. Задумчив Саша… Вдруг скрипнули двери, И вы б сказали – поступь райской пери Послышалась. Невольно наш герой Вздрогнул. Пред ним, озарена луной, Стояла дева, опустивши очи, Бледнее той луны – царицы ночи… 101 И он узнал Маврушу. Но – творец! – Как изменилось нежное созданье! Казалось, тело изваял резец, А бог вдохнул не душу, но страданье. Она стоит, вздыхает, наконец Подходит и холодными руками Хватает руку Саши, и устами Прижалась к ней, и слезы потекли Всё больше, больше, и, казалось, жгли Ее лицо… Но кто не зрел картины Раскаянья преступной Магдалины? 102 И кто бы смел изобразить в словах, Что́ дышит жизнью в красках Гвидо-Рени? [89]Гляжу на дивный холст: душа в очах, И мысль одна в душе, – и на колени Готов упасть, и непонятный страх, Как струны лютни, потрясает жилы; И слышишь близость чудной тайной силы, Которой в мире верует лишь тот, Кто как в гробу в душе своей живет, Кто терпит все упреки, все печали, Чтоб гением глупцы его назвали. 103 И долго молча плакала она. Рассыпавшись на кругленькие плечи, Ее власы бежали, как волна. Лишь иногда отрывистые речи, Отзыв того, чем грудь была полна, Блуждали на губах ее; но звуки Яснее были слов… И голос муки Мой Саша понял, как язык родной; К себе на грудь привлек ее рукой И не щадил ни нежностей, ни ласки, Чтоб поскорей добраться до развязки. 104 Он говорил: «К чему печаль твоя? Ты молода, любима, – где ж страданье? В твоих глазах – мой мир, вся жизнь моя, И рай земной в одном твоем лобзанье… Быть может, злобу хитрую тая, Какой-нибудь… Но нет! И кто же смеет Тебя обидеть? Мой отец дряхлеет, Француз давно не годен никуда… Ну, полно! Слезы прочь, и ляг сюда!» Мавруша, крепко Сашу обнимая, Так отвечала, медленно вздыхая: 105 «Послушайте, я здесь в последний раз. Пренебрегла опасность, наказанье, Стыд, совесть – всё, чтоб только видеть вас, Поцеловать вам руки на прощанье И выманить слезу из ваших глаз. Не отвергайте бедную, – довольно Уж я терплю, – но что же?.. Сердце вольно… Иван Ильич проведал от людей Завистливых… Всё Ванька ваш, злодей, – Через него я гибну… Всё готово! Молю!.. О, киньте мне хоть взгляд, хоть слово! 106 «Для вашего отца впервые я Забыла стыд, – где у рабы защита? Грозил он ссылкой, бог ему судья! Прошла неделя, – бедная забыта… А всё любить другого ей нельзя. Вчера меня обидными словами Он разбранил… Но что же перед вами? Раба? Игрушка!.. Точно: день, два, три Мила, а там? – пожалуй, хоть умри!..» Тут началися слезы, восклицанья, Но Саша их оставил без вниманья. 107 «Ах, барин, барин! Вижу я, понять Не хочешь ты тоски моей сердечной!.. Прощай, – тебя мне больше не видать, Зато уж помнить буду вечно, вечно… Виновны оба, мне ж должно страдать. Но, так и быть, целуй меня в грудь, в очи, – Целуй, где хочешь, для последней ночи!.. Чем свет меня в кибитке увезут На дальний хутор, где Маврушу ждут Страданья и мужик с косматой бородою… А ты? – вздохнешь и слюбишься с другою!» 108 Она заплакала. Так или нет Изгнанница младая говорила, Я утверждать не смею; двух, трех лет Достаточна губительная сила, Чтобы святейших слов загладить след. А тот, кто рассказал мне повесть эту, – Его уж нет… Но что за нужда свету? Не веры я ищу, – я не пророк, Хоть и стремлюсь душою на Восток, Где свиньи и вино так ныне редки И где, как пишут, жили наши предки! 109 Она замолкла, но не Саша: он Кипел против отца негодованьем: «Злодей! Тиран!» – и тысячу имен, Таких же милых, с истинным вниманьем, Он расточал ему. Но счастья сон, Как ни бранись, умчался невозвратно… Уже готов был юноша развратный В последний раз на ложе пуховом Вкусить восторг, в забытии немом Уж и она, пылая в расслабленье, Раскинулась, как вдруг – о, провиденье! – 110 Удар ногою с треском растворил Стеклянной двери обе половины, И ночника луч бледный озарил Живой скелет вошедшего мужчины. Казалось, в страхе с ложа он вскочил, – Растрепан, босиком, в одной рубашке, – Вошел и строго обратился к Сашке: «Eh bien, monsieur, que vois-je?» – «Ah, c’est vous!» «Pourquoi ce bruit? Que faites-vous! Donc?» – «Je f<…>!» [90]И, молвив так (пускай простит мне муза), Одним тузом он выгнал вон француза. вернуться Гвидо Рени (1575–1642) – знаменитый итальянский художник; его картину, изображающую раскаянье Магдалины, Лермонтов мог видеть в картинной галерее Строгановых. вернуться «Ну, сударь, что я вижу?» – «Ах, это вы!» «Что это за шум? Что вы делаете?» – «Я <…>!» (Франц.). |
