4 Красавица рыбачка Оставь челнок на песке; Посиди со мной, поболтаем, Рука в моей руке. Прижмись головкой к сердцу, Не бойся ласки моей; Ведь каждый день ты с морем Играешь судьбой своей. И сердце мое, как море, Там бури, прилив и отлив, В его глуби́нах много Жемчужных дремлет див. 5
Играет буря танец, В нем свист и рев и вой, Эй! Прыгает кораблик! Веселый пляс ночной. Вздымает гулкое море Живые горы из вод; Здесь пропасти чернеют, Там белая башня растет. Молитвы, рвота и ругань Слышны из каюты в дверь; Мечтаю, схватившись за мачту: Попасть бы домой теперь! 6 Вечер пришел безмолвный, Над морем туманы свили́сь, Таинственно ропщут волны, Кто-то белый тянется ввысь. Из волн встает Водяница, Садится на берег со мной; Белая грудь серебрится За ее прозрачной фатой. Стесняет объятия, душит Всё крепче, всё больней, — Ты слишком больно душишь, Краса подводных фей! «Душу́ тебя с силой нежной, Обнимаю сильной рукой; Этот вечер слишком свежий, Хочу согреться тобой». Лик месяца бледнеет, И пасмурны небеса; Твой сумрачный взор влажнеет, Подводных фей краса! «Всегда он влажен и мутен, Не сумрачней, не влажней: Когда я вставала из глуби, В нем застыла капля морей». Чайки стонут, море туманно, Глухо бьет прибой меж камней, — Твое сердце трепещет странно, Краса подводных фей! «Мое сердце дико и странно, Его трепет странен и дик, Я люблю тебя несказа́нно, Человеческий милый лик». 7 На дальнем горизонте, Как сумеречный обман, Закатный город и башни Плывут в вечерний туман. Играет влажный ветер На серой быстрине; Траурно плещут весла Гребца на моем челне. В последний проглянуло Над морем солнце в крови, И я узнал то место — Могилу моей любви. 8 Тихая ночь, на улицах дрёма, В этом доме жила моя звезда; Она ушла из этого дома, А он стоит, как стоял всегда. Там стоит человек, заломивший руки, Не сводит глаз с высоты ночной; Мне страшен лик, полный смертной муки — Мои черты под неверной луной. Двойник! Ты, призрак! Иль не довольно Ломаться в муках тех страстей? От них давно мне было больно На этом месте столько ночей! 9 Ты знаешь, что живу я, И спишь спокойным сном! Мой старый гнев проснется, И я сломлю мой ярём. Ты знаешь — в старой песне: Однажды в час ночной Подругу юноша мертвый В могилу взял с собой? Поверь, краса и диво, Ты, чистое дитя, Я жив, у меня есть сила, Сильней всех мертвых я! 10 Я А́тлас злополучный! Целый мир, Весь мир страданий на́ плечи подъемлю, Подъемлю непосильное, и сердце В груди готово разорваться. Ты сердцем гордым сам того желал! Желал блаженств, блаженств безмерных сердцу, Иль непомерных — гордому — скорбей, Так вот: теперь ты скорбен. 11 Племена уходят в могилу, Идут, проходят года, И только любовь не вырвать Из сердца никогда. Только раз бы тебя мне увидеть, Склониться к твоим ногам, Сказать тебе, умирая: Я вас люблю, madame! 12 Три светлых царя из восточной страны Стучались у всяких домишек, Справлялись: как пройти в Вифлеем? У девочек всех, у мальчишек. Ни старый, ни малый не мог рассказать, Цари прошли все страны; Любовным лучом золотая звезда В пути разгоняла туманы. Над домом Иосифа встала звезда, Они туда постучали; Мычал бычок, кричало дитя, Три светлых царя распевали. Январь 1909 Гейне. «Когда-то в этом зале…» Когда-то в этом зале Мы с вами обручились; Где ваши слезы упали, Теперь ехидны клубились. Январь 1909
Гейне. «Я в старом сказочном лесу!..» Я в старом сказочном лесу! Как пахнет липовым цветом! Чарует месяц душу мне Каким-то странным светом. Иду, иду, — и с вышины Ко мне несется пенье. То соловей поет любовь, Поет любви мученье. Любовь, мучение любви, В той песне смех и слезы, И радость печальна, и скорбь светла, Проснулись забытые грезы. Иду, иду, — широкий луг Открылся предо мною, И замок высится на нем Огромною стеною. Закрытые окна, и везде Могильное молчанье; Так тихо, будто вселилась смерть В заброшенное зданье. И у ворот разлегся Сфинкс, Смесь вожделенья и гнева, И тело и лапы — как у льва, Лицом и грудью — дева. Прекрасный образ! Пламенел Безумием взор бесцветный; Манил извив застывших губ Улыбкой едва заметной. Пел соловей — и у меня К борьбе не стало силы, — И я безвозвратно погиб в тот миг, Целуя образ милый. Холодный мрамор стал живым, Проникся стоном камень — Он с жадной алчностью впивал Моих лобзаний пламень. Он чуть не выпил душу мне, — Насытясь до предела, Меня он обнял, и когти льва Вонзились в бедное тело. Блаженная пытка и сладкая боль! Та боль, как та страсть, беспредельна! Пока в поцелуях блаженствует рот, Те когти изранят смертельно. Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс! Любовь! О, любовь! За что ты Мешаешь с пыткой огневой Всегда твои щедроты? О, разреши, прекрасный Сфинкс, Мне тайну загадки этой! Я думал много тысяч лет И не нашел ответа». |
