28 или 29 октября пришла открытка.
«Милый Эрик Иосифович!
Получена корректура моей книжки о языке. Не приедете ли Вы в воскресенье или в понедельник после часу просмотреть этот шаткий опус?
Ваш К. Чуковский».
Это была моя вторая поездка к Корнею Ивановичу.
Клара, узнав, что я еще не обедал, усадила меня за стол.
Мы поговорили о заканчивавшемся как раз в этот день XXII съезде партии. Корней Иванович вспомнил о грузинских поэтах — Тициане Табидзе и Паоло Яшвили, с которыми он был хорошо знаком. Чувствовалось, однако, что Корнею Ивановичу не терпится подняться наверх — к корректуре.
— Что вам еще должны принести? Кофе? — спросил он, когда Клара вышла.
— Кажется.
— Не будем ждать. Пойдемте.
Мы поднялись в кабинет. Конечно, за несколько часов нельзя было бы успеть внимательно прочесть всю верстку. Договорились, что я возьму ее с собой и быстро напишу постраничные замечания. Мы бегло обсудили несколько вопросов, затронутых в книге, и среди них факты «нелогичности» в языке, которые позже в одной из статей я назвал мнимыми алогизмами.
Корней Иванович спросил, не возьмусь ли я внимательно познакомиться с лингвистической стороной последнего, пятнадцатого издания «От двух до пяти».
Спустя три дня я через Клару вернул верстку, приложив свои постраничные замечания, которые были фактически внутренней рецензией о книге.
12 или 13 ноября получил открытку:
«Милый Э. И. Спасибо за рецензию. Она помогла мне очень. Вообще я так переделал всю книжку, что, очевидно, потребуется новый набор.
А уж как я обрадовался, когда узнал, что Вы взяли под свое крыло мою книжку „От двух до пяти“.
Буду Вам от души благодарен, если Вы сообщите мне свои замечания о ней. Я готовлю 16-е издание исподволь. Сдам книжку только в декабре.
Всего доброго!
Ваш К. Чуковский».
В декабре шофер Корнея Ивановича Геннадий Матвеевич привез записку:
«Дорогой Ханпира.
Будьте милостивы, дайте на 2–3 дня те журналы (лингвистические), о которых Вы говорили в последнем письме.
Ваш К. Ч.»
Среди журналов, переданных через Геннадия Матвеевича, были «Вопросы языкознания» (1961, № 4) со статьей академика В. В. Виноградова.
Передо мной длинный конверт с подтертой ластиком надписью по-английски: «Мистеру Корнею Чуковскому». По стертому рукой Корнея Ивановича выведено: «Эрику Иосифовичу». Письмо привез Геннадий Матвеевич, когда возвращал журналы, то есть оно декабрьское.
«Дорогой Эрик Иосифович!
Спасибо за журналы. В них очень много интересного. Очень понравилась мне статья В. В. Виноградова. Что бы ни говорили, он все же великий лингвист.
Как я благодарен Вам за Ваши marginalia к книжке „От двух до пяти“. Очень многие мне пригодились, а обо многих хотелось бы поговорить из уст в уста. Вообще я внес в новое издание книги около ста исправлений. Хотелось бы сделать ее возможно лучше, раз она расходится таким большим тиражом. Я готов переписать ее всю — от первой строки до последней, — лишь бы только она принесла максимум пользы…»
6 или 7 января я читал в открытке:
«Дорогой Э. И.
Окказиональные слова — это, конечно, превосходно, но мы рады Вам и без них. Когда бы Вы ни приехали, Вы доставите радость нам всем.
Я позволил себе без Вашего разрешения печатно выразить Вам благодарность в предисловии к 16-му изд. „От 2 до 5“…»
В феврале 1962 года я написал Корнею Ивановичу о том, как было бы хорошо, если б учебник литературы XIX — начала XX века создала группа наших писателей. Каждая глава — свой слог. И уже по одному этому классики не будут похожи друг на друга. О Некрасове и Чехове — Чуковский. О Лермонтове Андроников. О Маяковском — Асеев. Как аппетитно все это было бы написано. Такую книгу и взрослые читали бы с удовольствием и пользой.
27 февраля 1962 года пришел ответ:
«Дорогой Ханпира!
[…] Идея Ваша — о книге для чтения — хороша, но вряд ли ей удастся рассеять укоренившуюся в сердцах наших школьников нелюбовь к ТолстомуТургеневуНекрасову (так, в одно слово, написано Корнеем Ивановичем. — Э. X.), Пушкину. Книга может быть аппетитна, но сами Тургеневы неаппетитны для них!!!..»
Шел к концу первый год моего личного знакомства с Корнеем Ивановичем. А впереди было еще семь лет переписки и встреч…
Леонид Утесов
ГЛЯДЯ НА ФОТОГРАФИИ
Наверное, те, кто смотрел кинофильм «Чукоккала», помнят, что Корней Иванович рассказывал об авторах, даривших ему свои произведения, шутки, юморески. Как это ни странно, в этой замечательной книге среди разных знаменитых или просто великих людей Чуковский представил и меня. Я не претендую ни на какие литераторские, художнические титулы и звания. И тем более радуюсь и горжусь тем, что присутствую в «Чукоккале».
Обычно, когда я бывал в Переделкине, в Доме творчества, Корней Иванович к вечеру, когда его тянуло к людям, к человеческому общению, разговору, шутке, приходил и настоятельно требовал от меня импровизированного спектакля. Где-то вдали, у калитки, выходящей на улицу-аллею, появлялась фигура… нет, даже не просто фигура, а высокая, красивая башня с серебристым куполом. Завидев меня, башня приветливо улыбалась и высоким, тенорового тембра, голосом восклицала:
— Утесик! Приглашайте публику и начинайте спектакль!
Я возражал:
— Почему вы на спектакль не приглашаете вашу детскую публику?
— Дорогой мой, это опасно: я никогда не знаю заранее, что может сказать одессит.
— Ну, тогда вы не знаете и того, что скажете сами.
— Имеете двадцать копеек.
Вокруг нас собиралась небольшая аудитория.
Корней Иванович принимал вид этакого заокеанского менеджера и деловито командовал:
— Начинайте!
И тут уж я входил в свою роль и начинал работать. Удобно усевшись, он, как пишут в романах, весь превращался в слух.
Первая улыбка — я знаю, что она значит. Вызывать ее — все равно что разводить костер. «Дрова» загораются не сразу. Но ты упрямо «чиркаешь спичками», и вот уже зазмеился первый огонек. Сразу же с облегчением вздыхаешь — есть загорание!
Не знаю лучшего зрителя, слушателя, собеседника. Да и вообще я не знаю лучшего! Как не похож Корней Иванович на иных самодовольных литераторов, которые способны внимать только себе и с вежливой приветливостью, а на самом деле весьма рассеянно, смотрят на собеседника. И как он радуется, если его собеседнику что-то удалось, — сравнение, шутка, — и как помогает тем самым прийти к большей удаче…
Он не просто слушатель. Встав с кресла, сам выходит, так сказать, на арену и становится партнером. Разыгрывается сценка «На одесской барахолке».
Увлекаясь все больше, Корней Иванович дает мне задание — новую тему для импровизации. Я стою перед ним, как ученик на экзамене, готовый ответить на любой вопрос. В эту минуту мне ужасно хочется быть отличником.
— А покажите-ка, — говорит он, — как вы покупали шляпу на одесской толкучке начала XX века!
Стараюсь изо всех сил.
Но все имеет свой конец. Мы раскланиваемся с почтенной публикой.
Корней Иванович уходит, потом останавливается, — я чувствую, что ему хочется еще поиграть.
Вместе с фотографиями у меня сохранилась записка Чуковского: он сообщает о своем приходе и умоляет до этого «не раскрывать рта».
З. Паперный
ПРИГЛАШЕНИЕ К РАДОСТИ
Первая встреча с ним — в редакции «Литературной газеты». Он входит, величавый и улыбающийся, с тем веселым достоинством, которое отличает каждое его движение. Все, конечно, рады — сам Корней Иванович пришел. Ясно, что никто уже не работает.
