Я вернулся туда в больницу, потому что мне некуда было бежать. Паспорт отобрали, все отобрали, куда мне бежать? И почему я вообще должен бежать куда-то? Главный врач запер дверь и сказал мне: «Вам не повезло». Я спросил: «В каком смысле?» Он ответил: «Представляете, что человек может попасть под трамвай? А на вас наехала система. Она завела на вас дело. Я вам ничем помочь не могу». Я ему говорю: «Это вам со мной не повезло. Мне 32 года, у меня семья, дети, друзья, работа, вы что, хотите сделать из меня инвалида на всю жизнь? Вы что-то перепутали». Он сказал: «Если вы будете доказывать, что вы здоровы, то будете лежать не только в туберкулезной больнице, но еще и в психиатрической. Вы приняли такую дозу лекарства, что для психбольницы вы готовый пациент и у вас сейчас дикое перевозбуждение…»

Еще три месяца после этого я боролся за освобождение. Меня перевели в раковую палату. В эту палату привозили людей, чтобы они умирали, хотя они не знали, что у них рак. Мне очень помогли выбраться мои друзья, а особенно мой любимый институтский преподаватель. Без них не знаю, что бы было. Но как-то совпало так, что я вышел оттуда на следующий день после назначения Горбачева генсеком. Похоже, сработала система точно так же, как она сработала в первый раз. Меня вызвали и сказали: больше сюда не ходи, ты здоров. Я получил по полной программе из того, что можно было получить.

Через девять месяцев из больницы вышел не я, а совершенно новый человек. Год назад я был гостем парламента Японии. В какой-то момент ко мне подошли японцы и сказали: «Поймите нас правильно и не стесняйтесь. Мы можем на двое суток положить вас в такой госпиталь, в котором вас проверят от А до Я. Полную диагностику сделают. Не отказывайтесь. Это наш жест уважения к вам. Мы же понимаем, как вы работаете». Я согласился. Все оказалось очень хорошо, даже замечательно. Практически ничего нет. Единственный вопрос, который я задал в конце обследования, болел ли я когда-нибудь туберкулезом? Было ли что-то такое? И попросил посмотреть меня на этот предмет еще и еще раз. Они улыбнулись и сказали: никогда, ни в какой форме ничего подобного не было».[15]

Сейчас эта больничная история вызывает у парламентских мужей то ли раздражение, то ли зависть. Другие и вовсе стараются ее замолчать, приписывая успех Явлинского фортуне. Газета «Правда», чтобы «помочь» Григорию Алексеевичу выиграть президентские выборы 1996 года, незадолго до них — 6 июня перепечатала выдержку из газеты «Утро России»: «Григория Алексеевича вынесло наверх немыслимо удачное стечение обстоятельств и прихоть фортуны, у которой вообще не было для этого серьезных оснований». Может быть, Г. А. Явлинский действительно родился в рубашке, но в данном случае «везение» было обусловлено трудом написания книги и выстрадано в буквальном смысле слова. Неолиберальная волна начала набирать силу где-то с 1985 года — с приходом М. Горбачева. Григорий Алексеевич начал излагать свои идеи намного раньше. Он шел впереди событий, ускоряя их. Автор либо плохо изучил его биографию, либо просто хотел принизить, умалить, чтобы Григорию Алексеевичу легче было выиграть президентские выборы. К сожалению, таких журналистов сейчас слишком много. Они говорят ложь. И эта ложь становится достоянием общественного мнения. Вряд ли у самого Григория Алексеевича больничная эпопея вызывает добрые воспоминания. Но люди, которые лежали вместе с ним в больнице, вспоминают о нем с душевной теплотой. Один из них, Семен Левин говорил о нем:

— Не могу сказать точно — у меня нет документов, но создалось впечатление, что это была целенаправленная акция. Его хотели «заглушить». Думаю, это было связано с его работой. С чего иначе человека вдруг начнут травить? Не в переносном, а в буквальном смысле: уколами, лекарствами. Мы однажды потолкли эти таблетки и в хлебных катышках скормили голубям. Некоторые погибли. А Григорий принимал по 4–6 таких таблеток в день. Плюс бронхоскопия, раз в неделю — рентген. Он человек дисциплинированный, ему говорят, что процедура нужна, и он идет.

Психологическое давление было сильное: больница почти режимная, арестантские робы с надписью на спине масляной краской: «I туб. МПС», некоторых за «хорошее поведение» иногда отпускали домой под расписку, но Грише в этом вопросе не повезло — его сильно шантажировали детьми. Потом в его крохотную палату положили пожилого человека с раком легких, который несколько недель умирал у Григория прямо на глазах. Это было просто страшно.

Если бы не его воля и невероятное жизнелюбие, чувство юмора, не знаю чем бы это кончилось. Конечно, ему повезло — от природы он человек крепкий. Не гигант, не спортсмен, хотя по утрам он бегал по парку. Внутри у него пружина очень сильная.

Он все время работал: поставил себе столик, ему привезли кучу книг. Он постоянно читал, писал. И ночью работал. Григорий нас всех заражал своей силой. А кроме того, он был безумно остроумный. Он заходил в палату, становился около двери и рассказывал даже не анекдоты, а случаи из своей жизни. И мы буквально заходились от смеха, причем сутками.

Это было трагикомическое время, потому что, с одной стороны, человека на наших глазах пытались раздавить, просто умертвить, а с другой — я с ним всегда хохотал от души. В нем была и прозрачность, и бездонность. Мне тогда стало казаться, что «наверху» все такие. Когда я стал общаться с людьми на том же уровне, я с грустью отметил, что, к сожалению, он исключение из правил»[16].

1985 год вошел в нашу страну, в нашу жизнь с лозунгами о перестройке, ожиданиями перемен. Возле М. Горбачева собрались ведущие ученые страны: А. Аганбегян, Н. Петраков, Г. Шахназаров, А. Черняев, Т. Заславская… Все они мечтали о демократии, о свободе, надеялись и верили в счастливое будущее. «Перестройка затронет очень многие стороны жизни людей, — писала Т. Заславская, — и основные общественные группы значительно больше выиграют, чем проиграют. Кто эти люди? В их числе энергичные, молодые, высококвалифицированные, те, кто хочет и может работать больше, лучше и интенсивнее, постоянно учиться и соответственно всему этому более интересно, насыщенно и, скажем прямо, обеспеченно жить»[17].

Радовалась тогда и я, и мои друзья — наконец-то подуло свежим ветром. Ветер оказался ураганным. Он смел с лица земли Советский Союз, а из человеческих сердец унес человечность, заменив ее даже в детских глазах рабским испугом. Что же случилось? Почему, где и когда всеобщая эйфория радости сменилась пляской смерти? Матерям, которые в 1985 году отправили своих мальчиков в первый класс, и в страшном сне не могла померещиться чеченская война, забравшая жизни их сыновей. Радостными аплодисментами встречали советские люди перемены, идущие сверху, подчас не понимая, к чему они ведут. Уже в документах пленума ЦК КПСС (1987 г.) был намечен целый комплекс мер, изменяющий ценообразование и положивший начало ценообразования 1992 года. Гиперинфляция 1992 года, измерявшаяся 2600 процентами, явилась логическим продолжением реформ 1987 года.

Григорий Алексеевич занимался в Госкомтруде проблемами совершенствования управления. Участвовал в подготовке таких документов, как «Закон о предприятии», «Закон о кооперации», аналитических материалов.

В 1988 году Г. Явлинский уже начальник управления по социальным вопросам. А вскоре переходит работать в Совмин к Л. Абалкину. Такая стремительная карьера была нетипична для советского времени. Тогда подобные должности утверждали на коллегии, согласовывали с ЦК партии. Во многом способствовал этому продвижению по службе институтский педагог Г. Явлинского — академик Л. Абалкин. В 1989 году Григория Алексеевича приглашают возглавить сводный экономический отдел при Совете Министров СССР. В этом же году при Совете Министров СССР создается Государственная комиссия по экономической реформе. Леонид Абалкин, вспоминая об этом, рассказывал: