С 1993 по 1998 годы возглавляемая им фракция последовательно отстаивает демократические принципы, выступая не столько против лично Б. Ельцина или кого-то еще, сколько против режима, предлагая свои идеи и программы. Благодаря этому наше общество начинает постепенно понимать, что оппозиция имеет право на жизнь, что несогласие с проводимым политическим курсом вовсе не тождественно преступлению. У «Я БЛока» уже создана целая сеть территориальных организаций. Будем надеяться, что «ЯБЛоку» и дальше удастся удерживать рубежи и укреплять фундамент демократической оппозиции. Правда, дело это не из легких. Наше общество больно нетерпимостью, да и верхи, осуществляющие мудрое руководство, тоже не безгрешны. Невольно вспоминается четверостишие, за которое тогда еще юный поэт Н. Коржавин отправился в заключение:

То, что политики отнюдь не безгрешны, а в коридорах власти давно не проветривали, Явлинский заметил очень скоро. Свои первые наиболее яркие впечатления от пребывания в политической кухне он описал с присущей ему самоиронией. Григорий Алексеевич сравнил себя с человеком, случайно оказавшимся босиком в общественном туалете, причем не в том, где чисто, а в том, где грязно — на Казанском вокзале.

Хочется немного отойти от вони и от боли и помечтать, а что если… Хочется познакомиться поближе с людьми, от которых зависит так много. Наша страна в тяжелейшем кризисе. Не за горами 2000-ный год, когда нам придется решать вопрос о том, кто будет президентом, надо сделать правильный выбор.

Когда я беседовала с Григорием Алексеевичем, то больше интересовалась его мнением по поводу забастовок шахтеров, вопросами политики. К сожалению, я мало спрашивала о детстве. Работники пресс-службы дали мне информацию, составленную по самым различным источникам, в том числе из личных бесед с людьми, близко знавшими Григория Алексеевича, с его родственниками. Это очень помогло мне. Благодаря им я смогла написать эту — самую важную главу книги. Характер человека, его последующий путь — все определяется в детстве.

Григорию Алексеевичу повезло на родителей. В наше время редко встречаются счастливые браки. Их брак был именно таким. В их семье была атмосфера взаимопонимания и любви. Не могу удержаться от сравнений и ассоциаций, вызванных размышлениями о детстве Григория Алексеевича. Мне часто приходилось писать о детях, добившихся успехов в музыке. Они побеждали на международных конкурсах, путешествовали с концертами по всему миру. И странное совпадение, у всех без исключения, были умные и добрые родители. В их семьях всегда была атмосфера взаимопонимания и любви. Наверное, это очень важно. Доброта и мудрость не приходят сами собой. Этому надо учить. Но как этому учить? Об этом много спорят педагоги. А может быть, и не существует никаких особых методик обучения, а просто надо, чтобы рядом были добрые и мудрые родители.

Его мама рассказывала о нем, что он рос благополучным мальчиком, мало болел, был послушным. «Причем никто его не заставлял быть послушным, он был таким, потому что уважал членов семьи, старших. В детский сад он ходил с удовольствием, мечтал быть милиционером. Отец пошел ему навстречу и достал жезл регулировщика, старый, правда, но это неважно. Во всяком случае, когда он принес его, Гриша был наверху блаженства. Он сразу же стал его всем показывать, играть в регулировщика. Он очень любил свои дни рождения. Папа ему это устраивал таким образом: собирались дети, и он организовывал концерт. Каждый из приглашенных должен был участвовать в этом концерте в меру своих возможностей: кто пел, кто стихи читал, кто танцевал. Участвовали все. Потом Гриша всем выступавшим вручал подарки. Он был счастлив, это был настоящий восторг. Он и сам выступал. Чаще всего читал стихи или играл на фортепиано, иногда пел в группе. Это нравилось всем детям и они всегда ждали его дня рождения с нетерпением и готовились к нему. Так продолжалось где-то до девяти лет.

У него всегда было много друзей. Некоторые друзья по детскому саду и сейчас продолжают дружить с ним. Это братья Сережа и Игорь Мосесовы, Володя Герегей. Они живут здесь же — во Львове»[6].

Из воспоминаний его друзей удалось выяснить, что в детском саду Гарик Явлинский (а его все звали именно так) был влюблен в девочку с белокурыми вьющимися волосами. Он оставался верен ей все детсадовские годы. Как он за ней ухаживал, друзья умолчали. Но все помнят, что она отвечала ему взаимностью. После садика их пути разошлись: он пошел в одну школу, она — в другую. А братья Мосесовы попали в ту же школу, что и он. Игорь вспоминал, что Гарик был умным, наблюдательным. Он не переносил скуку и всегда мог придумать нечто: игру, занятие, которые увлекали всех. Отличником он не был, но по некоторым предметам шел на «отлично» всегда. «Теперь мне кажется, что он уже тогда разделял предметы на интересные и неинтересные, — говорил И. Мосесов. — Мы в те времена еще этого не делали, старались успевать везде, а так не бывает. Все ребята кое-как выполнят домашнее задание, и на улицу — играть. А его всегда ждать приходилось. Уж очень тщательно он все делал. Не то, чтобы кто-то его заставлял уроки учить, просто так уж он был всегда настроен. Слово «надо» было для него, наверное, самым главным. Во всяком случае, звать его на улицу, пока он не сделал все уроки, было бесполезно. Зато, если он выходил играть, это уже «на всю катушку». В компании он был генератором идей»[7].

Но после четвертого класса Гарик поменял школу. Когда я читала о нем в газетах, то наталкивалась на противоречивые данные. В одних сообщалось, что он пошел в англо-украинскую школу, кстати, очень престижную и очень сложную для обучения, с первого класса. В других газетах упоминался пятый класс. Все при этом акцентировали внимание на английском. А некоторые газеты утверждали, что обучался он английскому и не в школе вовсе, а дома с помощью репетитора. Как же было на самом деле? Этот вопрос я задала Григорию Алексеевичу.

— По соседству с нами жила женщина — жена английского коммуниста, пожелавшего переехать на постоянное место жительства в СССР. Его скоро забрали и больше никто его не видел. Она жила очень трудно, сильно нуждалась. Мои родители хотели помочь ей, но она не соглашалась принять помощь просто так. Тогда отец предложил ей заниматься со мной английским и она согласилась. Мне было тогда три или четыре года. Она занималась со мной английским много лет. Когда я учился в четвертом классе, она сказала, что для меня надо искать другого педагога, потому что она научила меня всему, что знала. Надо было изучать более подробно грамматику, короче говоря, нужна была другая школа. Тогда родители думали, что, может быть, английский поможет мне определиться с будущей профессией. И в пятый класс я пошел учиться английскому в другую школу. На английском там вели уроки математики, физики, многие другие. Некоторые предметы вели на украинском.

Переводчиком с английского Григорий Алексеевич не стал, но знание английского пригодилось. Я помню, с какой ревностью смотрел на него В. Черномырдин в Давосе. Тележурналисты, по-моему, специально «подсматривают» подобные ситуации. В начале 1998 года в Давосе с большим докладом выступал В. Черномырдин. Явлинскому дали всего лишь пять минут, но он «наверстал» свое, общаясь с коллегами в кулуарах, конечно же, на английском языке. Черномырдин читал доклад по-русски. Не знаю, хорош ли был его доклад, но, судя по телепередаче, Григория Алексеевича, сидящего в зале, слушали с большим интересом.