Обращение мыслями к прошлому не должно быть чрезмерно растянутым, и, если индивидууму не удается через короткое время заснуть, попытки выполнить это упражнение следует отложить до следующего дня. Во сне человек может прожить целую жизнь за несколько минут. То же самое относится и к ретроспекции. Подробнейшее рассмотрение даже насыщенного событиями дня не займет более десяти минут, но если заниматься ретроспекцией дольше, то может возникнуть неприятное чувство усталости. Также нельзя допускать никакого раздражения по поводу того, что никак не удается высвободить какую-нибудь желанную мысль из цепких объятий забвения. То, чего невозможно добиться, лучше пропустить без каких бы то ни было эмоций, кроме искреннего желания достичь большего в следующий раз.

В ретроспекции присутствует еще один момент, а именно нравственный, или этический, аспект. Как только это упражнение откроет какой-либо комплекс действий, индивидууму придется приложить определенные усилия, чтобы «упорядочить» факты и решить, что ему следовало бы сделать при этих обстоятельствах. Возможно, он испытает некоторое удовольствие от размышления об определенно добродетельном поступке. Ему также следует честно покритиковать себя, не занимаясь, однако, мелочными придирками в тех случаях, когда он чувствует, что уклонился от исполнения какой-то своей обязанности. Ретроспекция включает не только переживание события дня, но и приведение их в порядок — собирание разрозненных фрагментов и несвязанных образов и подготовку характера в целом к более плодотворным усилиям в будущем. Каждое занятие ретроспекцией должно приводить жизнь в соответствие с требованиями современности, подводя итог тому, что достигнуто, и до известной степени предвидя направленность будущего достижения.

Если концентрация и ретроспекция станут каждодневным занятием, то на всей жизни отразится улучшение, даруемое правильным мышлением. Эти упражнения, надлежащим образом стимулирующие натуру человека в целом, в конечном итоге выведут учащегося на путь ученичества, если ими заниматься так, как предлагается в настоящей главе. Они подготавливают мыслящую натуру к ее новым обязанностям в более широких пределах и являются абсолютно необходимыми условиями достижения одухотворенного состояния; и, что важнее всего, они не ставят под угрозу целостность личности и не угрожают здоровью и работоспособности тех, кто ими занимается.

С оригинала портрета кисти Томаса (Лувр)

Граф де Сен-Жермен

Помпадур была довольна: Людовик XV нашел новое развлечение — на самом же деле это она нашла его для него. Скуку короля удалось развеять без интриг или новых любовниц. Его новым увеселением стал граф де Сен-Жермен. Людовик попеременно забавлялся и испытывал трепет. Никогда ранее столь необычная личность не вступала в неприкосновенные пределы Версаля. При дворе творился полный кавардак и чудеса были привычным делом. Поиздержавшиеся придворные предвкушали волшебное приумножение своих богатств, а гранд-дамам неопределенного возраста грезились молодость и привлекательность, возвращенные с помощью легендарных эликсиров таинственного графа. Разве он не устранял трещины в драгоценных камнях короля и не скатал несколько маленьких бриллиантов в один большой? А что касается его панацеи от старости, то не он ли дал малую толику этого замечательного снадобья графине де Жержи, и теперь ее называют старой неувядающей графиней, которую смерть, наверное, забыла на земле? С таким человеком стоило поддерживать знакомство.

Конечно, человек, который совершенно затмил всех окружающих и даже аристократию, не мог не вызвать зависть. Некоторые придворные смертельно ненавидели его, но им приходилось скрывать свои чувства, потому что король всячески защищал прославленного графа и не потерпел бы никакой критики ни его личности, ни его поведения. Если бы Сен-Жермен питал склонность к любовным интригам, ему пришлось бы плохо, потому что в те времена злейших врагов наживали именно из-за подобной распущенности. Но поскольку он оставался в стороне от всех осложнений и всегда оказывался покровителем и никогда тем, кому оказывают покровительство, то ему удалось сохранить прочное положение во времена крушения империи.

«Воспоминания о Марии-Антуанетте», принадлежащие перу госпожи графини дАдемар, предоставляют нам великолепное описание графа, названного Фридрихом Великим человеком, который не умирает: «В 1743 году прошел слух, что в Версаль только что прибыл некий иностранец, судя по великолепным драгоценностям, сказочно богатый. Никому так никогда и не удалось выяснить, откуда он приехал. Он был хорошо сложен и изящен, с тонкими и нежными руками и маленькими ступнями; стройность его ног подчеркивали плотно сидевшие шелковые чулки. Нижняя часть костюма плотно облегала его тело, не скрывая редкое совершенство форм. Улыбка обнажала великолепные зубы, подбородок украшала прелестная ямочка, его взгляд был ласков и проницателен. Ах, что это за глаза! Никогда я не видела подобных. На вид ему было лет около сорока-сорока пяти. {Позднее} его часто можно было встретить в личных королевских покоях, куда он получил неограниченный доступ в начале 1768 года».

Именно при дворе в Версале граф де Сен-Жермен и столкнулся лицом к лицу с престарелой графиней де Жержи. Увидев прославленного чародея, стареющая дама попятилась от изумления, и вслед за этим между ними, судя по достоверным сведениям, произошел такой разговор:

«Пятьдесят лет тому назад, — начала графиня, — будучи супругой посла в Венеции, я, помнится, видела вас там, и вы выглядели точно так же, как и теперь, разве что, пожалуй, казались человеком более зрелого возраста, потому что с тех пор вы стали моложе.

Низко поклонившись ей, граф с достоинством ответил:

— Я всегда почитал за счастье для себя иметь возможность угождать дамам.

Мадам де Жержи продолжала:

— Тогда вы называли себя маркизом Баллетти.

Граф снова поклонился и ответил:

— А память графини де Жержи все так же хороша, как и пятьдесят лет назад.

Графиня улыбнулась:

— Этим я обязана тому эликсиру, который вы дали мне при нашей первой встрече. Вы поистине удивительный человек.

Лицо Сен-Жермена приняло серьезное выражение.

— И что же, этот маркиз Баллетти пользовался дурной славой? — спросил он.

— Напротив, — промолвила графиня, — он вращался в очень хорошем обществе.

Граф выразительно пожал плечами и сказал:

— Ну раз на него никто не жалуется, я охотно признаю его своим дедушкой».

Графиня д’Адемар присутствовала при этом разговоре от начала и до конца и ручается за его точность во всех подробностях. Ссылка на маркиза Баллетти служит напоминанием о множестве имен и титулов, которыми любил пользоваться этот многоименный человек. Миссис Купер-Окли обнаружила, что он появлялся под такими именами, как маркиз де Монферра, граф Белламар или граф Эймар в Венеции, шевалье Шёнинг в Пизе, шевалье Вэлдом в Милане и Лейпциге, граф Сольтикок в Генуе и Ливорно, граф Царош в Швальбаке и Трисдорфе, князь Ракоци в Дрездене и граф Сен-Жермен в Париже. К приведенному выше списку можно было бы добавить, что он был связан с таинственным графом де Габали, который являлся аббату Вийяру и прочел несколько лекций о подземных духах. Вполне возможно, что он и знаменитый синьор Гуальди, чьи подвиги Харгрейв Дженнингс перечисляет в своей книге «Розенкрейцеры, их обряды и таинства». Интересно также отметить, что Казанова в своих воспоминаниях косвенно связывает Сен-Жермена с деятельностью Общества Розы и Креста, которое в его времена интриговало умы любопытных. Самые мелкие дела и поступки столь необычной личности, как Сен-Жермен, конечно же, дотошно подмечались, так что можно обнаружить кое-какие интересные заметки относительно того положения в обществе, которое он занимал в Париже. У него было два valets de chambre — камердинера, один из которых служил у него на протяжении пятисот лет — обстоятельство, которое заставит скептиков удивленно поднять брови. Другого — парижанина — он нанял за хорошее знание города и других полезных сведений. «Помимо этого, его челядь включала четырех лакеев в ливреях табачного цвета с золотыми галунами. Он нанял экипаж за пятьсот франков в месяц. Имея привычку часто менять куртки и камзолы, он создал себе богатую и дорогую коллекцию одежды, но ничто не могло сравниться с великолепием его пуговиц, запонок, часов, цепочек, бриллиантов и других драгоценных камней. Их у него было превеликое множество, и он менял их каждую неделю». О камердинере, который так долго служил ему, узнали случайно. Граф рассказывал какую-то историю, приключившуюся с ним давным-давно, и вдруг, не сумев отчетливо вспомнить какую-то деталь, казавшуюся ему важной, обратился к слуге и спросил: «Я не ошибся, Роджер?» И этот добрый человек ответил: «Господин граф забывает, что я нахожусь при нем всего лишь пятьсот лет. Следовательно, я не мог присутствовать при этом событии. Должно быть, это был мой предшественник».