Розенкрейцеровская роза украшала верхнюю часть гербового щита Мартина Лютера. Граф де Сен-Жермен приобщал своих учеников к доктринам иллюминатов и франкмасонов в пещерах, тянущихся вдоль Рейна. Клод Сен-Мартен[2], Неизвестный Философ, получил свет знания, если верить авторитетным источникам, от Богемских Братьев в непроглядной чащобе Черного Леса. Потом появился «божественный» Калиостро, которого Пайк охарактеризовал как представителя тамплиеров, а брат Эванс с полным основанием называл «масонским мучеником». Прошло более ста лет со времени заключения Калиостро в подземную темницу Сан-Лео, а погубившее его предубеждение все еще живет.
Спасаясь бегством от ярости воцарившегося невежества и живя в подвалах и на чердаках, средневековые философы-герметисты хранили до лучших времен, считая это своим священным долгом, те доктрины, которые были переданы им из глубокой древности. Эти почтенные адепты, поливаемые грязью и награждаемые такими эпитетами, как «колдуны» и «некроманты», увековечивали ценой громадных личных жертв тайны языческой философии огня, которая, по предопределению богов, не должна была исчезнуть. Сегодня мы чтим имена этих древних мастеров. Нас поражают способности, которыми они обладали; мы почтительно склоняемся перед их эрудицией. Мы замираем от восхищения, узнавая о приключениях, выпавших на их долю при исполнении долга. Мы поражаемся глубине и при этом величественной простоте их верований и почти божественному терпению, с каким они поддерживали огонь философии и сносили тяготы мучительной эпохи. Роджер Бэкон, Николя Фламмель, Парацельс, Гельвеций[3], Ван Гельмонт[4], Фрэнсис Бэкон, Элиас Эшмоул, Роберт Фладд[5], Джон Хейдон, Евгений Филалет и множество других покровителей искусств и наук, люди, обладавшие глубокими знаниями и огромным опытом — эти выдающиеся люди, адепты Magnum Opus — Великой Работы, ждут от своих более счастливых Братьев нынешнего, менее опасного века больших свершений и большей преданности делу.
Адептов прошлого стали считать почти мифическими личностями, чьи жизнеописания и высказывания в фантастически искаженном виде оказались вплетенными в сказки для развлечения детей рода человеческого. Что представляет собой фольклор, как не историю таинственных событий, которые историографы боятся включить в свои прозаические летописи какого-нибудь народа? И все же, несмотря на явные и неустанные усилия изгладить из памяти мира все, что имеет отношение к тайне магии или сверхнаук, призраки древних чудотворцев упорно вцепляются в субстанцию, из которой создано наше воображение. Мы одержимы этими старинными духами. Они не хотят, чтобы их предали забвению, и требуют того, что им причитается, ради самой своей работы, и мы невольно помним не только их, но и в общих чертах их достижения. Нас, довольных собственной материальностью, тем не менее бросает в дрожь, когда мы осознаем, что наша нынешняя цивилизация покоится на широких плечах полубогов и полубожественных героев, так же как и содержание нашей истории имеет эфемерную основу в виде мифов и легенд. Таким образом, мы все вместе предстаем в полном блеске замешательства, с убогим образованием, культурные до изнеможения, забывающие все, что составляет сущность правильного образа жизни, и тягостно невежественные в тех жизненно важных делах, прояснить которые может лишь философское прозрение. Каждый из нас представляет собой Фауста двадцатого века. В этих бессмертных строках герой поэмы Гёте говорит от имени каждого из нас: «И вот я здесь со всей своей ученостью, все так же глуп, как прежде».
Таинства Святого Грааля
Зачем все время отвергать возвышенные истины, предлагаемые нам из прошлого? Почему мы с презрением отворачиваемся от этих прекраснейших доктрин иных веков, объявляя их пустыми предрассудками и признавая истинными только нынешние? Когда Платон заявляет о существовании сокровенных тайн жизни, какой современный выскочка при своей ограниченности ума осмелится опровергнуть его слова? Когда Цицерон свидетельствует в пользу действенности мистерий, кто из нынешнего поколения компетентен настолько, чтобы возразить ему? Если величайшие умы всех времен единодушно поклонялись тайной доктрине, чтя выше всех остальных людей тех, кто были посвящены в ее тайны, как можем мы в своем суетном тщеславии высмеивать людей, во всем нас превосходящих, и при этом продолжать жить хуже, чем люди, которых мы поднимаем на смех?
Нам надлежит почитать тех, чье просвещенное мышление вывело мудрость из мрака первых веков и не дало разорваться цепи философской традиции, протянув ее через все превратности меняющихся времен. И выказывать им почтение мы должны не только на словах, но и всем своим образом жизни и служением ее великим истинам, чтобы жертвы, принесенные первыми философами, не оказались напрасными. Существует всего лишь одно подобающее искупление, одно приемлемое предложение — правильное использование знаний. Эти провидцы и мудрецы глубокой древности основали институты, в которых раскрывались тайны философии. Они показывали человечеству истинный путь постоянного совершенства; они вели неофитов к вратам интеллектуальной сферы, где среди мудрых обитает Истина. После временного пребывания среди человечества в течение назначенного срока эти исполнители Высшего Блага плотно закутывались в свои золотые мантии и проходили во внутреннее святилище — эту святая святых Вечного Дома, откуда никто не выходил. Они не только учили, но, будучи адептами, они и жили в соответствии со своими доктринами, и их жизни, равно как и их слова, раскрывают всю полноту их понимания.
Умирающий Будда объявил своим ученикам, что оставляет после себя три драгоценности и что, размышляя над ними, все люди могут достичь высшего блаженства. Этими тремя небесными драгоценностями, лучащимися непреходящим величием, были жизнь Будды, слово Будды и порядок Будды. И пока эти драгоценности продолжают существовать на земле, монаха в шафрановом одеянии не покинет надежда на достижение цели. Будда проложил путь, и миллионы людей прошли по его стопам этим путем достижения. Будда вошел в нирвану, Христос отправился к Своему Отцу, Заратустра вернулся в свое пламя. Все они ушли, каждый достигнув своей цели, определенной их деяниями, но их достижения продолжают жить. Они были мудры в истинном смысле этого слова; они были строителями божественного дома, архитекторами прочной цивилизации, мастеровыми, гораздо более искусными, чем все остальные люди. Время может пройти, история — кануть в вечность, нации могут погибнуть, сам мир может сгореть в пламени, из которого он появился. Но если и существует что-то, что не погибнет в большом пожаре, который устанавливает предел существованию мира, так это понимание. Если у кого-то есть надежда, то понимание есть суть этой надежды. Если есть бессмертие, то понимание делает возможным его достижение. Совершенство понимания — это полное совершенство. Понимание вечно, оно не поддается уничтожению или изменению. Следовательно, те, кто достигли глубокого понимания, никогда не утратят эту способность, а будут, как сорок девять языков пламени, собираться в пылающий ореол вокруг Верховного Огня, который горит вечно.
Вызовите в своем воображении тени давно ушедших Мастеров-Строителей и смотрите, как перед вашим мысленным взором маршируют победители, с триумфом проходящие через величественные арки времени. Вот темнокожий Орфей, его лицо озаряется сиянием восторга, когда он извлекает из семиструнной лиры — символа гармонии его собственного существа — бесконечные созвучия сфер. Рядом с ним египетский Гермес Трижды-величайший, возлюбленный сын мудрости, который несет в одной руке кадуцей, обвитый переставшими враждовать змеями, а в другой высоко держит поблескивающую и переливающуюся Изумрудную скрижаль с откровением непреложного закона. В этом видении из прошлого едва различим синий Кришна, возлюбленное дитя флейты и витой морской раковины, который на поле сражения Курукшетра наклонился из своей небесной колесницы и передал Арджуне, правителю людей, «Бхагавадгиту» — Песнь Вечно Живого Владыки. Позади Кришны стоит, опираясь на окованный железом посох, величественный Будда в желтом одеянии и с бритой головой, владыка смиренности и совершенного пути, «Свет» Азии, даровавший справедливый закон. За Гаута-мой вышагивает серьезный Пифагор со склоненной головой и закрывающей всю его грудь длинной бородой. Там же и невозмутимый на вид сирийский Учитель Иисус, спокойствие которого поддерживается умением владеть собой, но лицо его опечалено грехами, совершенными во имя его. Его тень появляется на мгновение и снова исчезает. За ним возникает множество других людей: китайский мудрец Конфуций идет рядом с Лао-Цзы, мистиком Дао и Совершенного Пути. Великий грозный Один следует за ними, высоко неся Гунгнир — копье, вырезанное из ветвей Дерева Жизни. Высоко взметнулось и черное знамя Мухаммеда, водруженное им во внутреннем дворе Каабы после того, как он низверг 360 идолов и заново посвятил Мекку живому Богу. В неизвестном далеке пребывают полуразличимые призраки Заратустры, лежащего с раной от копья в спине, и Моисея, одного перед лицом смерти на мрачном холме Моав.
