Перейдем от этого общего описания парижской жизни эксцентричного, но выдающегося графа к обсуждению тех редкостных личных талантов, пользуясь которыми он приобрел такую широкую сферу влияния. Даже его самые беспощадные хулители признают, что граф Сен-Жермен обладал невероятной эрудицией во всех областях знания. Мадам де Помпадур превозносит гениальность Сен-Жермена, прибегая к следующим выражениям: «Совершенное знание всех языков, древних и современных; удивительная память; эрудиция, блестки которой украшали неожиданные повороты и причудливость его беседы, всегда забавной, а иногда весьма занимательной; бесконечное мастерство, с каким он менял тон и темы разговора, всегда оставаясь оригинальным и привнося нечто неожиданное в самые банальные рассуждения, делали его превосходным собеседником. Иногда он рассказывал истории, случившиеся при дворе Валуа или правителей еще более далекого прошлого, с такой легкостью приводя все подробности, что у слушателей создавалось полное впечатление, что он был очевидцем описываемых событий. Он объездил весь мир, и король охотно слушал рассказы о его путешествиях по Азии и Африке и сплетни о российском, турецком и австралийском дворах. Казалось, что он лучше знает секреты каждого двора, чем charge d'affaires — поверенный в делах короля».

Итальянский авантюрист Жак Казанова де Сенгаль в своих мемуарах неоднократно упоминает, как правило, с некоторым презрением, о своем знакомстве с Сен-Жерменом. Однако даже он признает, что этот адепт магии был опытным лингвистом, музыкантом и химиком, завоевавшим благосклонность придворных дам не только благодаря окружавшей его атмосфере таинственности, но и своим удивительным мастерством приготовления красок и косметических средств, помогавших им сохранить хотя бы отблеск быстро уходящей молодости.

Не составляет труда понять, как такой обаятельный человек мог развеять скуку короля, который был мучеником королевского образа жизни, лишенным из-за своего положения радости честного труда. Правители к тому же часто становятся жертвами причуд текущего момента, вот и сам Людовик баловался алхимией и другими оккультными искусствами. Правда, он был всего лишь дилетантом, воля которого была недостаточно сильна, чтобы привязать его к какой-нибудь постоянной цели, но Сен-Жермен апеллировал к особым качествам натуры короля. За свою долгую карьеру в политических центрах Европы граф де Сен-Жермен прославился своей честностью и прямотой. Так, однажды в Версале, прогуливаясь с королем по длинной галерее, Сен-Жермен сказал: «Чтобы питать уважение к какому-нибудь человеку, сир, не нужно быть ни исповедником, ни министром, ни даже лейтенантом полиции». «Вы вполне можете добавить, граф, — заметил Людовик XV, — ни королем». «А знаете, почему, сир? — спросил чародей. — Ваше величество, вы заметили, какой густой туман окутывал вчера Париж? Так вот, тот туман, который лживые друзья и министры напускают вокруг короля, еще гуще».

Драгоценности Сен-Жермена и его совершенная компетентность в вопросах искусства и как специалиста своего дела, и как критика также внушали королю любовь к нему. Помпадур пишет: «Он украсил кабинет короля картинами Веласкеса и Мурильо и подарил маркизе прекраснейшие драгоценные камни, которым нет цены. Этот странный человек слыл баснословно богатым и раздавал бриллианты и драгоценности с поразительной щедростью. Как прекрасный искусствовед он мог мгновенно обнаружить в высшей степени умело изготовленные подделки. Так же хорошо он разбирался и в музыке. Будучи в Версале, он давал скрипичные концерты и как минимум один раз в своей богатой событиям жизни дирижировал симфоническим оркестром без партитуры. Он постоянно помогал друзьям и выкроил в своей деятельной жизни время, чтобы наставить Антона Месмера в основах животного магнетизма и посвятить графа Калиостро в Египетский ритуал франкмасонства, что подтверждает сам Калиостро в своих — «Подлинных мемуарах».

Чтобы убедить друзей в том, что у него действительно есть алхимический порошок, бросив который в тигель можно превратить неблагородные металлы в золото, он и в самом деле по крайней мере дважды проделал этот опыт, о чем свидетельствуют записки его современников. Маркиз де Вальбелль, посетивший Сен-Жермена в его лаборатории, застал этого алхимика возившимся у печей. Он попросил у маркиза серебряный франк и, обмазав монету каким-то черным веществом, нагрел ее на слабом пламени или в печи. Маркиз де Вальбелль наблюдал, как монета меняла цвет, пока не стала ярко-красной. Через несколько минут, когда она слегка остыла, адепт вынул ее из охлаждающего сосуда и вернул маркизу. Монетка была уже не серебряной, а из чистейшего золота. Трансмутация была завершена. Графиня д’Адемар была владелицей этой монеты до 1786 года, когда монету украли из ее секретера.

Казанова описывает аналогичный случай, когда Сен-Жермен превратил монету в двенадцать солей[28] в монету из чистого золота. Будучи Фомой неверующим, Казанова объявил, что Сен-Жермен, конечно же, заменил одну монету другой. Он открыто заявил это Сен-Жермену, на что тот ответил: «Те, кто способны испытывать сомнения относительно моей работы, недостойны разговаривать со мной», — и кивком указал итальянцу на дверь. Больше Казанова никогда не видел графа. Ни один из авторов мемуаров не позаботился о том, чтобы сообщить нам, изменилось ли в результате алхимического процесса оттиснутое на монетах обозначение их достоинства или воздействию подвергся только металл. Если достоинство монет осталось без изменений, а изменился только металл, возможность замены серебряной монеты на золотую, вероятно, следует отвергнуть, если не допустить, что подложная золотая монета была изготовлена в форме, скопированной с серебряной монеты. Чтобы обеспечить совпадение дат и общего вида монет и таким образом сделать замену незаметной, от Сен-Жермена потребовалось бы большее мастерство, чем для настоящего превращения металлов. Достоверных случаев трансмутации металлов слишком много, чтобы осуждать Сен-Жермена за подобное искусство. Самым выдающимся достоверным примером превращения металлов служит медаль Леопольда Хоффмана, по-прежнему принадлежащая этому семейству, две трети которой монах Венцель Зайлер превратил в золото, оставив одну треть серебряной (какой она и была в изначальном состоянии). В данном случае мошенничество было невозможным, поскольку медаль существовала в единственном экземпляре. Легкость, с которой мы осуждаем как мошенническое и нереальное все, что выходит за пределы нашего понимания, навлекла ложные обвинения на имена и воспоминания многих знаменитых личностей.

Титульный лист «Пресвятой тринософии».

Из манускрипта, приписываемого графу де Сен-Жермену и хранящегося в библиотеке Труа

Почти все писавшие о жизни Сен-Жермена отмечали его особое отношение к еде, ставшее общеизвестным, поскольку он часто получал приглашения к обеду. Казанова упоминает, что мадам де Жержи выходила к столу, опираясь на руку этого непостижимого человека. Однако Сен-Жермен если вообще и ел, то очень редко, а на протяжении всей трапезы развлекал гостей рассказами о магии и колдовстве, невероятных приключениях в далеких краях и интимных подробностях из жизни сильных мира сего. Казанова даже утверждает, что сам невольно следовал примеру графа и, заслушавшись его, не притрагивался к собственной тарелке. Как-то раз, рассуждая о вампирах, Сен-Жермен небрежно упомянул, что у него есть жезл, или посох, с помощью которого Моисей добыл воду из скалы, добавив, что эта вещь была подарена ему в Вавилоне во времена правления Кира Великого[29]. Авторы воспоминаний, признаваясь, что не могут решить, что именно из сказанного Сен-Жерменом не противоречит здравому смыслу в тогдашнем понимании этого слова, предполагали, что большинство рассказов, вероятно, является чистейшей выдумкой. С другой стороны, сообщаемые графом сведения были настолько точны и он обладал такими глубокими знаниями во всех областях, что его слова имели вес и пользовались авторитетом.