Я отошел от входа и обернулся человеком. В таком облике я ничуть не больше страдал от вони; тем более что теперь мне помогал разум. А сам Мармиадон, похоже, уже и не замечал запаха.

Я вошел в его обиталище, присел на корточки и потряс священника. Другую руку я держал на рукоятке ножа.

— Эй, просыпайся!

Он с трудом очнулся, увидел меня и задохнулся от ужаса. Должно быть, я представлял собой мрачное зрелище: черное трико, голые руки и ноги, безжалостный взгляд… Впрочем, сам Мармиадон в этом мертвенном свете выглядел не лучше. Прежде чем он успел вскрикнуть, я зажал ему рот ладонью, ощутив колючую щетину на мягких, обвислых щеках.

— Тихо! — ровным голосом сказал я. — Или я тебе выпущу кишки.

Он согласно заморгал, и я отпустил его.

— М-мистер Матучек… — прошептал он, пятясь назад, пока наконец не уперся в стену.

Я кивнул:

— Мне нужно с вами поговорить.

— Я… как… Бога ради, о чем?!

— О том, как вернуть мою дочь домой невредимой.

Мармиадон начертил в воздухе крест и еще какие-то символы.

— Вы одержимый?.. — Но, взглянув на меня, сам же и ответил на свой вопрос: — Нет. Могу сказать…

— Я не марионетка дьявола, — огрызнулся я. — И я не псих. Рассказывайте.

— Н-но… мне нечего сказать! Ваша дочь? Что с ней? Я не знал, что у вас есть дочь.

Я отшатнулся. Он явно не лгал.

— А? — только и смог произнести я.

Он немного успокоился, нашарил очки, лежавшие рядом с ним, надел их, уселся на тюфяк и внимательно посмотрел на меня.

— Я говорю чистую правду, — произнес он. — Откуда мне знать что-то о вашей семье? И как мог кто-то из ваших родных очутиться здесь?

— Да так, что вы объявили себя моим врагом! — сказал я со вновь вспыхнувшим гневом.

Он покачал головой.

— Мы не враги людям. Да и как бы это могло быть? Наша церковь — церковь Любви. — Я усмехнулся. Он опустил глаза. — Ну, — чуть запнувшись, продолжил он, — конечно, все мы сыны Адама. И грешим, как любой другой. Признаю, я действительно впал в бешенство, когда вы вылили это… проделали такое… над невинными…

Я выхватил нож.

— Не мелите вздора! Единственное невинное существо, пострадавшее в этой мерзкой истории, — трехлетняя девочка, которую похитили силы ада!

Он разинул рот и выпучил глаза.

— Ну, выкладывайте! — рявкнул я.

Какое-то время он не мог произнести ни слова. Потом в ужасе пробормотал:

— Нет! Это невозможно! Я бы никогда, никогда…

— А как насчет ваших приятелей-священников? Кто-то из них?..

— Никто! Могу поклясться! Такого не могло быть! — Я пощекотал его горло кончиком ножа. Он задрожал. — Пожалуйста… Позвольте хоть узнать, что случилось! Позвольте помочь вам!

Я убрал нож, сел, потер лоб… Что-то тут было не так.

— Слушайте, — сказал я, — вы сделали все, чтобы разбить мою жизнь. И если меня лишили главного, смысла моего существования, — что я должен думать? Вам придется здорово постараться, чтобы убедить меня в своей невиновности.

Священник судорожно сглотнул.

— Я… да, конечно. Я никому не желал вреда. То, что вы делаете, — грех… вы вредите себе и других тянете за собой.

— Не отвлекайтесь, — приказал я. — Говорите о фактах. Вас тогда послали специально, чтобы подстрекать демонстрантов.

— Нет! Нет… я просто был в списке волонтеров. И когда подвернулся случай, я оказался среди тех, кому позволили пойти… Но не для… не для того, чтобы сделать то, о чем вы говорите… нет, просто для духовного руководства, помощи… ну и для того, чтобы защитить людей от злых чар… ничего больше! Это вы напали на нас!

— Да, конечно. Это мы устроили пикеты, а когда они не помогли — это мы организовали беспорядки, блокаду, побили стекла… ух! А вы действовали как частное лицо, так что, когда вы потерпели неудачу, ваши руководители пожурили вас, и теперь вы занимаетесь обычными своими делами.

— Я здесь во искупление греха гнева, — сказал он.

Легкая дрожь пробежала по моей спине. Кажется, мы добрались до главного…

— Вас бы не отправили сюда просто за то, что вы обозлились, — сказал я. — Что вы сделали на самом деле?

Его черты вновь исказил страх. Он умоляюще протянул руки:

— Пожалуйста,, я не… Нет. — Я достал нож и опять приставил его к горлу Мармиадона. Он закрыл глаза и торопливо забормотал: — Я пришел в ярость из-за вашего упрямства, и я наложил проклятие на всю вашу группу… я не знаю, как адепты узнали об этом, но у адептов особые способности… когда я вернулся сюда, мне пришлось расплачиваться за мой грех. Мне сказали, что последствия могут оказаться слишком серьезными. И ничего больше. Неужели действительно так случилось?

— Как посмотреть. И что это за проклятие?

— Проклятие Мабона. Это не чары. Вы ведь понимаете разницу, верно? Чары приводят в действие параестественные силы, тут используются законы магии. Они взывают к нечеловеческим существам, или… Это то же самое, что воспользоваться ружьем, или каким-то инструментом, или свистком подозвать собаку… Молитва — это совсем другое дело. Она обращена к Высшему и к его когорте. А проклятие — не что иное, как формула, обращенная к ним же, это просьба… ну, всыпать кому-то как следует. Если те силы считают допустимым выполнить просьбу — они так и делают…

— Повторите текст проклятия.

—  О нет!Это опасно!

— Но ведь текст сам по себе не может причинить вреда?

— Разве вы не понимаете? Священники-иоанниты — совсем не то что служители Петровой церкви! Мы идем путем новых откровений, мы обладаем особыми знаниями о Божественном промысле, и слова, которые мы произносим, обладают собственной силой. Я не могу сказать, что случится, если я их произнесу, даже без какой-либо цели, просто вот в таких необычных условиях.

Я подумал, что это очень похоже на правду. В древнем мире гностицизм тем и занимался, что искал тайных знаний и скрытой в них силы, такой силы, которая превзошла бы самого Бога. Без сомнения, Мармиадон совершенно искренне отрицал, что его церковь восстановила старинную концепцию зла. Но ведь Мармиадон не был адептом; сокровенные тайны не были открыты ему. И я неохотно признался самому себе, что он, похоже, не мог сознательно пожелать зла, потому что был совсем неплохим парнем…

Что ж, подумал я, нужно разобраться в этой идее. Допустим, основатели современного гностицизма совершили кое-какие открытия и таким образом обрели неизвестные прежде способности, а в результате решили, что могут влиять непосредственно на Творца. Допустим далее, что они ошибались… или были обмануты… потому что сама мысль, что простые смертные могут повлиять на Всемогущего, неразумна. К какому выводу это приводит? А вот к какому: понимают или нет это сами иоанниты, но их благословения и проклятия на самом деле не молитвы, а особо тонкие и мощные чары.

— Я могу показать вам текст… — предложил Мармиадон. — Прочтите его сами. Он не секретный.

— Ладно, — согласился я.

Мармиадон зажег свечу и открыл книгу. Мне приходилось и раньше видеть библию иоаннитов, но ни разу не хватило духа прочесть ее. Насколько я знал, она представляла собой смесь из текстов Ветхого Завета (отчасти измененных так, что даже язычники вроде меня сочли бы это богохульством), страниц Нового Завета с добавлением частей Апокрифов, и еще чего-то, совершенно неизвестного специалистам по священным текстам разных религий. Дрожащий палец Мармиадона указал на нужный абзац. Я напряг глаза, всматриваясь в мелкий шрифт.

«Свят, свят, свят. Именем семи штормов. О Мабон, великий и правый, ангел Святого Духа, следящий за фиалами гнева и тайнами бездонной преисподней, приди мне на помощь, заставь опечалиться тех, кто причинил мне зло, дабы познали они раскаяние и отчаяние. Этими словами призываю тебя, Хелифомар Мабон Сарух Джефута Эннунас Сацион. Аминь. Аминь. Аминь».

Я закрыл книгу.

— Мне не нравятся такие заклинания, — медленно произнес я.

— О, вы можете прочесть это вслух, — брякнул Мармиа-дон. — Да и любой причастник нашей церкви может, и ничего не случится. Но я-то — звонарь… Призванный, вы так это называете. Конечно, не слишком высокого ранга и не обладаю особыми умениями; и все же мне кое-что даровано…