– Да что там рассказывать? – отмахнулся Григорий. – Дело прошлое. Собаку я невзначай однова за волка принял… Что ж тут особливого? Это может с каждым приключиться…

– Расскажи, Кондратий Афанасьевич, – стали просить казаки. – Расскажи!

– Ладно, расскажу, – посмеиваясь, согласился Кондрат. – Как-то Гришка стал собираться на волков. А в степу в это время такая сыпуга[41] разыгралась, что прям на ногах устоять не можно, с ног валит. Стал я было Гришку отговаривать: куда, мол, тебя черти несут в такую непогодь? Да разве ж его, такого взгального, отговоришь? Заупрямился парень: «Поеду, да и все. Зараз, говорит, самое время волков бить…» Ну, думаю, черт тебя дери, езжай, коль приспичило… Выехал это он, стало быть, в степ, а сыпуга там так и рвет и мечет, с коня сшибает. В двух шагах ничего не видать… Гришке б впору и вернуться, да стыдно: как же, мол, умных людей не послушался и в дураках оказался. Ездил, ездил он по степу, ничего не видал, – какие уж там волки в такую непогодь? Досада взяла парня, и впрямь навроде надобно со стыдом возвращаться. И уж хотел он было ехать ни с чем домой, только глядь это он – что-то блазнится[42] у кустов. Пригляделся он и возрадовался, около дохлого жереба, какого мы намедни с ним вывезли, здоровенный волк кормится. Поскакал Гришка к нему, а волк от него. Отбежал это, обернулся да по-собачьи забрехал: гав-гав. Нашего Гришку ажно оторопь взяла: что, мол, за диковина такая – волк, а по-собачьи брешет? Ну, а все же не отстает от него, знай себе скачет за волком, хочется ему засечь его плетью. А волк бежит-бежит, обернется да: гав-гав… Всмотрелся Гришка в волка, да и плюнул с досады: это был здоровенный кобель нашего соседа, бахмутского казака…

Смех казаков заглушил конец рассказа.

– Постой, Кондратий, постой, – сказал сконфуженный Григорий. – Ты рассказал бы лучше о себе, как ты гусей-то домашних стрелял… Помнишь, тебе за них бабы чуть бороду не выщипали?..

– Как не помнить? Помню, – смеялся Кондрат. – Было такое дело. Ошибку понес… Думал, дикие… Целую дюжину настрелял… Ну, бабы дали мне добрую взбучку за них… Ха-ха… – И, оборвав смех, взглянул на густо усеянное яркими звездами небо. – Эх, звезды-то как блещут! Видать, завтра день добрый будет… Ложись, браты! А то, как только зарница займется, взбужу.

Тут же у костров казаки улеглись спать.

Григорий долго не мог заснуть, смотрел на звезднре небо.

– Дед Остап, спишь ай нет?

– Нет еще, сынку. А що?

– Скажи, дед, что это такое, как все едино золото по небу рассыпано? – указал он на Млечный Путь.

– О, це ж, сынку, божья дорожка… По ней бог ходит из рая, шоб бачить нашу грешну землю…

– А чего ему ее бачить?

– А як же? Богу надобно наглядывать, як люди живут, чи сполняют его заповеди, чи ни…

Гришка замолк, думая о словах старика. Где-то загомонили. Гришка приподнялся, прислушиваясь и всматриваясь в темноту. Кто-то шел к костру.

– Кто это? – спросил Гришка.

– Да то я, Лунька Хохлач… – устало отозвался подошедший и тяжело опустился на землю. – Уморился дюже…

– Вот тебе! – обрадованно воскликнул Григорий. – А мы, Лунька, думали, что ты погиб.

– Покуда еще живой.

Проснулись казаки, обступили Хохлача.

– Где ты, односум, пропадал? – спросил его Булавин.

– Э, Кондратий! – измученно отмахнулся Лунька. – У колдуна в гостях был… Дайте, братцы, хлебнуть меду, горло пересохло…

Утолив жажду, Лунька рассказал о своих приключениях.

– Ну, добре, что жив остался, – проговорил Булавин. – А мы тебя уж было похоронили… Ложись, браты, а то до света не много осталось. Надобно хоть малость поспать…

Казаки снова улеглись, и вскоре все спали под охраной ровно и ласково освещавшей лагерь гулебщиков бугроватой неяркой луны.

Возвращались охотники домой уже поздней осенью.

У Донецкого городка они поровну раздуванили добычу, никого не обидели. Даже деду Остапу выделили часть, хотя тот долго отказывался.

– Да на що мне? – протестовал он. – Я ведь даже ни единого горобца[43] не убил… Я и тем ублажен, що ходил с вами на потеху, стары кости размял…

Но казаки настояли, чтобы он взял свою долю.

– Ну, спасет вас Христос, братове, – растроганно поблагодарил он. – Повезу свою долю до односумов.

Дед Остап этот год проживал в становой избе Трехизбянского городка. Кроме него, там еще жило восемь одиноких казаков. У них был один котел и одна сума.

Кто бы из них что ни добыл, все складывали вместе и пользовались всем равно. Единственно, что было личной собственностью каждого из них, – это деньги и оружие.

Старый запорожец в последнее время все подумывал пойти жить в Борщевский монастырь, куда под старость уходили на житье многие одинокие казаки. При дележе добытого в набегах казаки богатую долю всегда выделяли этому монастырю.

Но старику все еще казалось рано расставаться с вольной жизнью. В монастыре ведь не ударишь по звонким струнам домры, не запоешь казачью удалую песню.

Вблизи Донецкого городка казаки стали разъезжаться. Семен Драный с тремя казаками провожал Кондрата и заодно других трехизбянцев до дому.

Трехизбянский городок был обнесен крепкой, надежной двойной надолбой[44]. Между частоколами насыпана и туго прибита земля. По валу ходил с ружьем караульный казак. Он зорко вглядывался во все стороны: неровен час – налетят нагайцы или калмыки, застигнут врасплох.

Ходил караульный по тарасам[45], напевая песенку:

Перед взором его как на ладони раскинулась огромная, посеребренная инеем, бурая равнина, покрытая мелким кустарником, мелкой лесосекой. У городской надолбы, извиваясь змеей, бежит по займищу речка Айдарка. На берегу бабы полощут белье, колотят его неистово вальками. Старики бороздят реку каюками, расстанавливают сети, вентера[46]. Тут же, неподалеку, ребята играют в айданчики[47].

Остановится караульный, постоит, оглядит внимательно все вокруг и снова ходит по тарасам, напевает:

Вдруг он насторожился. Чуткое ухо его уловило далекое ржание. Казак замер, пытливо вглядываясь вдаль. Ржание лошадей слышится все ближе и ближе. Но теперь караульный улыбается: он уловил веселые знакомые голоса. Вот показались всадники, они подъезжали к воротам, ведя в поводу заводных лошадей[48], навьюченных тяжелой кладью. Ребята, побросав айданчики, с веселыми криками бросились навстречу.

– Здорово, батя! – радостно крикнул черноглазый парнишка лет пятнадцати в синем кафтанишке, подбегая к Булавину.

– Здорово, Никишка! – улыбаясь, кивнул ему Кондрат. – Как тут живете? Как наши?

– Слава богу, батя! Все живы-здоровы.

– Возьми, Никишка, коня, – Кондрат передал ему повод заводной лошади. – Веди домой. Скажи мамуне, чтобы вечерять готовила. Зараз придем с дедом Остапом.

Караульный, спрыгнув с вала, широко распахнул ворота.

– Как живете тут, дядь Василий? – спросил у него Кондрат.

– Слава богу! – ответил караульный. – Все целы и невредимы. С добычей вас, браты!