Слотер понятия не имел, чем все это закончится да и закончится ли. Он смотрел на трупы, сваленные в углу. Они были исполосованы, измолочены чем-то тяжелым, кое-какие части тел были отъедены. Он не знал, сколько еще сможет это выдержать. Едва справившись с тошнотой, он впал в состояние шока.

Через некоторое время Натан повернулся и взглянул на Данлопа. Жена Уилли сидела с врачом наверху. Уинстон, полицейский, прибывший первым, был тощим, астматичным мужичком, но хорошим малым. Несмотря на бледность лица, он старался держаться и выглядеть выполняющим свой долг чиновником.

– Надеюсь, все слыхали о том, что обнаружил Хэммель.

– Да. Он убил парня.

– А мог бы окончить свою жизнь, как эти бедняги. Черт, а ведь я только в четверг вечером разговаривал с Уилли. И брата его видел…

– Шеф, не побоюсь вам признаться: мне страшно.

– Понимаю. Ты только представь, сколько всего их во всем городе. Трупов в подвалах…

Наступило молчание: мужчины смотрели куда угодно, но не на три трупа.

– Та-ак. Выбора у меня нет. Мне придется позвонить в полицию штата. Наступает их черед.

И тут он понял, что не сможет этого сделать. Полномочия на подобный вызов были лишь у Парсонза, да и то с разрешения губернатора. И времени уже не оставалось. Вскоре должна была наступить ночь.

– А как насчет резервов в самом городе, как насчет армии? – спросил Уинстон. – Они-то здесь. Посылать за ними не придется.

– Их мы используем. Черт побери, но единственным логичным действием на этот промежуток времени – я имею в виду до заката – видимо, будет прочесывание всех подвалов.

– А что делать с этими телами?

– Оставим здесь.

– Что-что?

– Для кого-то они являются источником пищи. Не спрашивай, откуда мне это известно и куда это скрылось. Обыщем дом. Этого здесь, конечно, нет. Но я на сто проклятых процентов уверен, что с наступлением ночи, если, конечно, охота не окажется удачной, оно…

– …вернется сюда и начнет отъедать у свежатинки кусочки?..

От этой мысли всех едва не стошнило.

– Для тебя сегодня еще полно работы, – сообщил Натан Уинстону. – Но к закату вернешься сюда и устроишь засаду. И когда оно появится, не задавай ему вопросов. Хорошенько прицелься и застрели.

– Но это же будет убийством.

– Эта гадина, что здесь поработала, тоже убивала, но сейчас все правила игры изменились. Норма теперь не играет особой роли.

Оно тащилось по улице.

Ползло, отталкиваясь руками и ногами, стараясь защитить глаза от бьющего в них света, но боль была чересчур сильной, поэтому оно могло лишь слепо ползли вперед. Оно рычало и пускало пену ртом, хотя и бессознательно. Прерывистая белая линия протянулась впереди и, отчаянно стараясь остаться посередине, оно моталось из стороны в сторону. Мимо проносились какие-то предметы, они сигналили. Оно слышало голоса, какие-то люди старались окружить его, тогда оно оскалило покрытые пеной клыки и зарычало, а потом продолжало ползти. Как оно сюда попало, оно не помнило. Помнило лишь траву – много травы – и деревья. Но это черное жгучее покрытие и белую полосу не помнило. Просто старалось не уклоняться в сторону от линии. Рядом кто-то закричал. Сигналя, снова пронеслись непонятные штуки. А еще – боль. Безобразная жуткая боль. Оно рухнуло в черноту покрытия и поползло дальше, не отрывая носа от белой полосы, на животе. Лапами обхватило череп. Дернуло головой. Неясные голоса приблизились. Чтобы защититься, оно оскалилось. И зарычало.

Реттиг остановил патрульную машину, озадаченный скоплением народа на главной улице. Он видел, как останавливались машины и грузовики, как выбирались на асфальт водители, как люди с тротуара показывали на что-то пальцами, как все новые и новые зеваки подходили с ближайших перекрестков, выбегали из ресторанчиков. Выйдя из машины, он надел шляпу, проверил пистолет в незастегнутой кобуре и двинулся вперед. Что там за чертовщина? Он насмотрелся на столько дерьма за последние несколько дней, что даже не представлял, что еще нового может подбросить ему это утро… В небольшом городке слух распространился настолько быстро, что это было даже трудно объяснить. Люди паникуют, уезжают из Поттерз Филда или же собираются группками и как сумасшедшие галдят. За утро Реттиг наткнулся на три транспортные пробки и потерял уйму времени, чтобы разогнать ошалевших автомобилистов. Он пристрелил взбесившуюся собаку и помог истекающему кровью хозяину добраться до врача. Возле прачечной-автомата обнаружил изодранную женщину. А вот теперь еще и толпа посередине главной улицы. Реттигу уже заранее не нравилось то, что он мог там обнаружить.

Ослабевший от недосыпа и напуганный за семью, Реттиг приказал им во что бы то ни стало оставаться дома, не высовывать носа, потому что был уверен в том, что вскоре в городе начнется настоящее столпотворение. Позвонил сестре, живущей в Денвере, и попросил ее на время приютить жену с ребятишками. Сейчас они упаковывались, и он не знал, сколько людей занимается тем же в ожидании неизвестного, но неизбежного будущего. Реттигу было ясно, что множество горожан тоже планируют отъезд.

И все равно он не мог даже представить себе, что он увидит. Подходя к толпе и раздвигая людей руками, он чувствовал, что приближается нечто, находящееся за пределами его понимания.

Он слышал слова, которые был не в силах разобрать, не в силах вычленить, рычащее горловое бормотание. Он раздвинул толпу и остался один на один с тем, что когда-то было человеком, видимо, было. Тело его было прикрыто лохмотьями, которые когда-то были мехом. Руки и ноги сочились кровью. Оно рычало, пускало слюну, дергалось; волосы опускались до пояса, разлетались прядями, борода доходила до пупа, лицо было темным от грязи и струпьев и его покрывали жуки. Реттиг увидел это, когда существо подняло голову и заморгало.

– Урон уал, – просипело оно. Реттиг не понял, что означают эти звуки. Он отшатнулся в толпу, чувствуя, как заколотилось сердце. А затем до него дошло. Сипение, хрипение, лай.

– Тронная зала, – сказало оно.

– Тронная зала, – повторило оно.

– Тронная зала, тронная зала, тронная зала.

Природа возродила эту местность. Новые деревья выросли вокруг пней, стволы с которых пошли на строительство молельных залов и спален. Дорожки и парадные площадки заросли сорняками и кустарником. Стены накренились, крыши просели, двери слетели с петель. В самих зданиях животные устраивали гнезда в паутине и среди деревянной крошки, которую насекомые выкидывали из отверстий, проделанных в бревнах. На разбитом окне сидела птичка и, помаргивая, осматривала картину запустения. На полу лежала многолетняя грязь, а в углу возле своего гнезда жужжали шмели. Поблекшие лозунги, символы, красное и зеленое повисло на стенах, череп со скрещенными костями, флаги с ружьями вместо полос и пулями вместо звезд, и скелетом, распростершимся посредине пятиугольника. Откуда-то снизу задувал ветер.

Они стояли возле неясной фигуры в “неотложке”.

– Его хоть кто-нибудь знает? – спросил Аккум.

– …Ты хочешь сказать – это?

Все повернулись к Реттигу.

– На самом деле я и сам не очень хорошо представляю, о чем говорю.

На существе был надет халат, борода приведена в порядок, волосы подстрижены, возле руки висела капельница. Пластиковая трубка вела к вене. Несмотря на то, что он был неподвижен и без сознания, крепкие ремни привязывали его к кровати.

– Зато я представляю, – сказал Данлоп. Все посмотрели на него, на его напряженное лицо. Несколько секунд он молчал. – Слотер, разумеется, этого не знает. А вот почему остальные делают вид, не понимаю… Конечно же, он из лагеря.

Никто не произнес ни слова.

– Что?

– Вытатуированный номер на его кисти. Вот здесь. Куиллер обязывал всем делать татуировки, прежде чем присоединяться.