– Ну-ну, молодой человек. Я думаю, вам пора домой.

Несмотря на дергающую огневую боль, распространяющуюся по руке, Уоррен чувствовал себя абсолютно счастливым. Ему удалось их провести. Как учила мать, он поблагодарил врача и даже здоровой рукой пожал мужчине ладонь, и вот они вышли из кабинета, и тут он понял, что это вовсе не то место, куда его обычно приводили. Коридор, медсестры, старик в кресле с колесиками… и тут он, наконец, догадался, что родители привезли его в больницу. Он знал, что рана тяжелая, но не думал, что настолько. Они прошли сквозь самораскрывающиеся перед ними с шипением двери, и сестрички беспрерывно улыбались ему, а вот уже их автомобиль.

Отец держал его за здоровую руку. Смотри-ка, он даже не сердится, хотя мать вызвала его с работы. Уоррен был доволен, что его выдумка удалась, и все прошло гладко. Весь вечер и всю ночь он пытался придумать, как получше скрыть укус. Но его осенило только тогда, когда он бросился в ванную. Рука распухла, горела, рваные края раны саднило. Он заходился от боли. Ко времени завтрака в комнату зашла мать, чтобы разбудить его, но он зарылся в простыни, притворяясь, что не хочет просыпаться. Он оставался в постели до тех пор, пока не понял, что вот сейчас за ним уж точно придут. Поэтому он стал подслушивать, а когда убедился, что мать находится в гостиной, встал и кое-как сам оделся. Боль была столь сильна, что его трясло. Он поскользнулся и на рукаве выступила кровь. Но к тому самому времени он уже придумал, что делать и выскользнул на улицу, побежав к мусорной куче. Самая дрянь началась, когда ему пришлось наклониться над мусором, чтобы налить кровь на осколки стекла. Когда он отцепил пропитанную кровью тряпку, то увидел распухшую пульсирующую рану с комьями засохшей грязной крови, настолько омерзительную, что его едва не стошнило. Его затрясло, и Уоррен прикоснулся рукой к разбитой бутылке. Таким образом, он исполнил свой план до конца. Но тут он потерял равновесие, случайно надавил на руку, и рана словно взорвалась. Никогда раньше он не испытывал такой глубоко саднящей боли.

Поэтому-то он и не мог заглушить крик. Никак.

– Расскажи, как ты здесь очутился.

– На машине приехал.

Данлоп рассмеялся. Они ехали на патрульной машине к городу. Гордон посмотрел на Слотера.

– Нет, серьезно.

– Ты знаешь, об этом мне бы не очень хотелось говорить.

– Твои слова здорово смахивают на мои. – Данлоп увидел, как на сей раз Слотер взглянул на него.

– У тебя руки трясутся.

– Я уже к этому привык.

– Хочешь выпить?

– И не единожды.

– Тебе бы лучше на всякий пожарный таскать с собой бутылку.

– Я ее в номере оставил. Видишь, какой храбрец. Был…

– Неужто настолько плохо?

– Еще хуже. Я ведь не шутковал.

– Что за сон тебе снится?

– Так расскажешь, как ты здесь очутился?

Слотер взглянул на него. Глаза его странно поблескивали, словно он о чем-то все время упорно думал.

– Со мной что-то произошло. Сломался, или нет, совсем издергался.

Данлоп знал, насколько трудно было Натану в этом признаться.

– Я на тебя рассчитываю…

– Да, я так и понял.

– Мне наплевать на то, каким я был, но то, каким я стал… Жена со мной развелась.

– Ты что ей изменял?

– Нет, ничего подобного у меня никогда не было.

– Значит, она просто не смогла больше тебя выносить.

– Точно.

– Думаю, что моя женушка тоже скоро со мной разведется.

– По той же самой причине?

– Точно.

– Из-за пьянства?

– Частично.

– Когда я уволился из полиции, то однажды ночью сел на кухне и спросил сам себя, где мне лучше всего оказаться.

– Неужели ты решил, что лучше этого места не найти на всем свете?

– Нет, ты погоди. Я разложил карту. Знаешь, я всегда мечтал о горах… и о бегающих по полям, совершенно свободных лошадях… Я ведь никогда не видел ничего подобного, никогда даже близко не приближался к таким местам… Но для меня горы олицетворяли все то, в чем я тогда нуждался. Так вот: я стал изучать все горные штаты и выбрал среди них те, в которых разводили лошадей.

– И выбрал Вайоминг.

– Нет, просто закрыл глаза и ткнул пальцем.

– И вышел Поттерз Филд?

– Я знаю кучу людей, забравшихся в еще большую глушь, и по менее веским причинам.

– Я ведь не спрашиваю, какие причины были у тебя.

– Я знаю. Так вот: на следующий день я выехал и – полюбил эти места. Нет, разумеется, сперва дела шли погано. Попытался было выращивать лошадей, но все спустил псу под хвост. И следующим номером моей программы был полицейский участок – снова-здорово. Но здешняя жизнь мне кажется именно такой, какой бы я хотел ее видеть. Здесь нет сложных проблем, и я могу с ними справиться. Я свободен. А вот с тобой что произошло?

– Да просто у этого парня, который сидит тут рядом с тобой, были полные штаны амбиций. Приходилось всякий раз доказывать, что ты действительно такой крутой, каким представляешься, и всякий раз оказывалось, что это совсем не так.

– А может быть, просто так любил зашибать, что это вышибло из тебя всю прыть?

Данлоп пожал плечами.

– Что было сперва: курица или яйцо? Да и какая разница? Все равно я очутился здесь. Неважно, что меня сюда привело, просто нужно признать, что здесь мне самое место. Нигде. И я никто и звать меня никак.

– Так почему бы не прекратить воевать с самим собой? Почему не осесть в таком вот местечке?

Данлоп засмеялся.

– Да нет, я серьезно, – настаивал Слотер. – Ведь все могло бы быть намного хуже. Но иногда мы оказываемся именно в том месте, которое нам необходимо.

– Или которое заслуживаем. Натан, это чересчур напряженно снова оказаться вместе, и когда!.. Я чертовски рад тебя видеть. Но знаешь, мне не нравится то, что я чувствую.

Оно обнюхивало ботинок. Но вдруг отпрянуло назад и село на корточки, почувствовав в горле странное ощущение. Удушающий спазм прошел, и оно уставилось на ботинок. Подождало и уже почти решило снова обнюхать его, но потом передумало, торопливо отправившись к куче одежды, лежащей в углу. Голубая, жесткая, грязная и влажная, как и ботинок. И вновь горло перехватило, зацарапало, и от этого оно взъярилось и, отскочив от одежды, зарычало.

Несколько в стороне лежал еще один ботинок: на сей раз длинный и темный, сквозь поверхность которого просвечивали светлые пятна, и который слабо пахнул – частично потом, частично животным, которому он когда-то принадлежал. Оно принюхалось и подобралось поближе. Затем закусило кожу и помотало мордой, сапог свободно болтался в пасти, летая из стороны в сторону. Но одежда, висящая наверху, терлась о голову и здорово раздражала, поэтому оно хватануло лапой, зацепилось за карман, потянуло вниз, и какие-то вещи свалились вниз. Обмотанное тряпками, испуганное, оно отчаянно пыталось выбраться из-под одежды, рыча, отбиваясь лапами и скидывая другие вещи. Тут оно стало принюхиваться. Мыло и какие-то химикалии, оно затявкало. Закусив крепко ткань и разрывая ее на мелкие полосы, оно услыхало какие-то звуки, доносившиеся из коридора. Повернулось, всматриваясь. Но дверь была закрыта. Шум прекратился. Поэтому оно вернулось к одежде, трепля ее и рыча.

Что-то процокало. Оно стояло мордой к дверям. Ручка принялась поворачиваться. Оно замерло, – ткань свисала с морды. Ручка продолжала проворачиваться. Дверь открылась, и вошла она. Со свисающей с зубов тканью, оно обнажило клыки и зарычало. На нее.

Она коротко вздохнула:

– Уоррен?

И тогда оно прыгнуло. Она отступила назад. Локоть ударился о дверь. Она захлопнулась и женщина заблокировала ее своим телом, тщетно пытаясь повернуть ручку, когда оно снова прыгнуло вперед. Стараясь избежать зубов, она отступила к шкафу.

– Уоррен!

Но оно лишь оскалилось, не останавливаясь.

– Уоррен!!!

Женщина отпихивалась ногами, кидала с трюмо фотографии, отступила и опрокинулась на кровать, когда оно летело через комнату, – она закричала. Прыгнув в последний раз, оно упало на женщину, и они оба скатились с кровати. Она сильно ударилась спиной об пол, и пасть щелкнула возле ее горла. Женщина захрипела и ударила по ней. Удар пришелся по носу и по горлу. Оно почувствовало, как кровь заструилась по губам, распробовала ее вкус, когда она попала в рот, и подавилось. Широко разинув рот, оно пыталось избавиться от кровяного привкуса, разозленное струящимся в глотку кровавым потоком и сомкнуло зубы. Его мгновенным замешательством воспользовалась женщина, она нащупала угол стола, находившегося рядом с кроватью и, опершись на него, попыталась подняться, отбиваясь ногами. К его морде стремительно приближался ботинок, но ему удалось увернуться и оно вонзило зубы в ногу над кожей туфли. Женщина взвыла и попыталась высвободить ногу, но оно рычало, смыкая клыки и чувствуя, как кровь струится в глотку и ощущая все тот же солоноватый привкус. И снова подавилось, пока женщина крича выворачивала ногу, вырывая ее из пасти. Что-то тяжелое ударило его в плечо и рядом с мордой рухнула лампа и абажур. Пронзительная боль прокатилась по руке. Взвизгнув, оно на мгновение застыло в нерешительности. Но прежде чем оно сумело прийти в себя, женщина вскочила на ноги и, оступившись, заковыляла к двери, но оно развернулось, рыкнуло и, прыгнув, добралось до створки, поворачивая ручку, пытаясь вывалиться в коридор.