– Что? Вы обыскали лагерь, но не нашли Куиллера?

– Никто его не видел…

– Так где же он, черт, скрывался? И почему он скрывался, вот в чем вопрос?

– Меня спрашивать бесполезно. Вполне возможно, что он сидел где-то в лесу. Не вижу, почему это должно было меня заботить…

– Я этого сам не вижу, – ответил Данлоп нахмурившись, и заметил, что остальные продолжают также настороженно смотреть на него. – Но хотелось бы мне все это увидеть. И понять.

– Уоррен!

Он заливался криком. Она бегом выскочила из гостиной в кухню и высунулась из-за проволочной сетки на экранной двери, заметив, как он мчится через задний двор прямо к ней.

– Уоррен!

Он вцепился пальцами в руку. Она увидела кровь, рваную рану и выскочила на крыльцо, чтобы подхватить сына. Он кричал, не переставая.

– Уоррен! Боже мой, что случилось?

Она схватила его, испачкав кровью рукав, почувствовала, как неистовые слезы заливают блузку.

Ничего не говоря, мальчик продолжал кричать.

– Уоррен! Ну, пожалуйста! Ты должен…

– Это все стекло!

– Но…

– Разбитое стекло!

– Ты должен показать!

Она смотрела на него, на кровь. И не знала, что же делать. Пожалуй, следовало остановить кровь. Но откуда она взялась? Что это за рана? И насколько она глубока?

– Покажи, где стекло, Уоррен.

Мальчик кивнул в сторону заднего двора. Она взглянула через двор на металлическую бочку во дворе старика, что жил через переулок. Увидела на неровном краю кровь и побежала. Она так внимательно всматривалась в бочку, что не заметила возле кустов игрушечный грузовичок, споткнулась и грохнулась на гравий, которым была усыпана тропинка, разбив руки в кровь, но быстро вскочила на ноги и пошатываясь направилась к бочке.

– Боже, мой, кровь.

Она покрывала все: ржавые банки, битое стекло, горелые остатки мусора, который сжигал старик-сосед, пока муниципалитет не запретил подобные кострища. Видимо, Уоррен забрался на пепельно-угольный блок, пытаясь до чего-то дотянуться, но потерял равновесие и порезался.

Она резко обернулась, чтобы посмотреть на него. Парнишка, придерживая раненую руку, уже взобрался на крыльцо и рванулся к задней двери и прежде, чем мать успела его позвать, вскочил в дом. Она побежал вслед за ним между кустами, по тропинке, смотря на приближающуюся дверь, и вот она уже добралась до ручки и ввалилась внутрь. Кровь была разлита по полу, и мать ринулась по коридору в ванную комнату, но там никого не оказалось. Куда он подевался? Она кинулась назад: сын сидел в спальне, рыдая и заливая кровью простыни. Она бросилась к нему. Черт с ними, с простынями, она схватила одну и, навернув ее мальчишке на руку, быстро повела его в ванную.

– Нет!

– Мне же нужно промыть рану, взглянуть, как сильно ты…

– Не прикасайся!

Он рыдал, когда мать отбросила простыню и погрузила его руку в раковину. Повернула кран.

Мальчишка заорал с новой силой.

Слишком горячо. Женщина повернула второй кран, и вода стала чуть теплой. Она принялась лить ее на рану. Кровоточащее мясо. Рвань уже виднелась, но кровь текла не переставая, не давая ничего разглядеть, и мать принялась потихоньку убирать из нее грязь и темные сгустки, глубоко, широко и неровно развалилась рана. “Крошка мой”, – думала женщина, чувствуя, как он приваливается к ней и, даже не смотря на его лицо, она поняла, что мальчик потерял сознание.

Он учуял нечто странное и попытался скользнуть обратно в темноту, но запах становился все сильнее, и он заморгал, приоткрыл глаза и тут же зажмурился от света, заполнявшего все пространство вокруг него, наконец, он разглядел странного человека в белом, наклонившегося совсем близко. Мальчик начал плакать.

– Все в порядке, Уоррен.

Голос матери; он повернулся на него. Вот она. И отец сидит с ней рядом. Выглядели они рассерженно.

– Мамочка, я…

– Все в порядке, Уоррен. Ничего не бойся. Это врач.

Снова перевел взгляд на человека в белом и заметил на его руках красные пятна. Мужчина держал что-то типа пластиковой пилюли, которую он разломил и из которой шел этот странный запах. Уоррен плакал не переставая. Человек в белом был намного моложе и тоньше, чем тот доктор, к которому его всегда водили, а веснушки на его лице очень походили на кровавые пятна на его халате, поэтому Уоррен не мог прекратить плакать.

– Тихо, сынок, все нормально. Все теперь будет в порядке. Ты в полной норме.

И постепенно до Уоррена начало доходить, что он лежит на столе, что тело его накрыто белой простыней и что рука онемела и не двигается. Он попробовал ее поднять. Рука походила на обрубок белого дерева, до того была замотана бинтами, и Уоррен не мог ни пошевелить пальцами, ни увидеть их.

– Он все еще в шоке. Поэтому смотрит на белое, чтобы отрегулировать зрительную и остальные системы, – услышал мальчик голос врача.

Кто-то вытер ему глаза. Он посмотрел в ту сторону. Его мама. Она улыбалась. Значит, она все-таки не сердилась. Как же он сюда попал?

– Уоррен, ты можешь нам рассказать, как все произошло?

Мальчик повернул голову к доктору и постарался вспомнить свой план.

– Да, стекло, – промямлил он медленно.

– На куче мусора?

– Да, я порезался.

Отец сжал кулак.

– Я покажу этому старому него…

– Пожалуйста, Хэрри, не здесь, – оборвала его мать. Значит, вранье удалось. Он позволил родителям продолжать разговор без него. Тут вмешался врач.

– Уоррен, давай, я расскажу тебе, что сделано. Ты должен знать, что ни при каких обстоятельствах нельзя снимать повязку. Я тебя зашил. Нитками с иголкой. Понятно?

– Да, как мамочка шьет платья.

Тут все, конечно, заулыбались.

– Что-то вроде этого. Ты слишком сильно поранился, чтобы мы могли оставить рану заживать саму. Я взял материал, напоминающий струну, только это, конечно, не струна и даже не леска. Хотя очень похожа. Так вот я этой леской-струной тебя и зашил.

– Вот такой, какая здесь лежит?

– Да.

– И она останется во мне навсегда?

– Нет. С недельку или около этого. Потом я вытащу ее, и ты будешь выглядеть таким же, как раньше. Только у тебя, наверное, останется шрам, – врач посмотрел на мать и отца, – но с возрастом его практически не будет видно. Но вот что ты обязан запомнить: эту твою больную руку ни в коем случае нельзя ничем нагружать. Если ты будешь пытаться поднимать тяжелые вещи или сильно сжимать кулак, то стежки могут разойтись. Так что не напрягайся. Пусть тяжести за тебя поднимают мама и папа.

– И они будут за меня постель убирать?

– Можешь в этом нисколько не сомневаться, – ответил отец. – И ежедневное пособие будет, тоже назначено.

Тогда и Уоррен заулыбался. Все нормально, ему удалось всех провести, поэтому можно было утереть слезы, неуклюже поводя забинтованной рукой и пытаясь сесть.

– Дай-ка я тебе помогу.

Мама, она усадила его на краешке стола.

– Я думаю, что с ним все будет в порядке, – сказал доктор. – Отправляйтесь сейчас домой. Вот вам таблетки на случай болей, после того как закончится местная анестезия. Позвоните, если будут какие-нибудь осложнения. Но мне кажется, что все будет в порядке, так что привозите его через недельки полторы – вот так.

– А повязка?

– Меняйте ежевечерне. Поначалу придется отмачивать бинты, прежде чем снять. Я не хочу, чтобы какие-нибудь сухие кровяные сгустки прилипали к зашитым местам.

– Как ему одеваться?

– Да как угодно – форма одежды домашняя. Можете давать в обед мороженое. Я ввел ему противостолбнячную сыворотку, так что не вижу никаких проблем.

– Тогда все. Спасибо вам.

– Удачно, что вы смогли так быстро привезти его ко мне. Кровотечение было очень сильным.

Они еще о чем-то говорили, но Уоррен не слушал. Он осматривал кабинет, все эти стеклянные шкафы, блестящие металлические штуковины, ему вовсе не хотелось ни о чем думать, и он почувствовал себя совсем сонным. Разок он даже чуть не ковырнулся со стола вперед головой.