—  Вот тебе и на! — удивился Пётр Иванович, раз­жигая сучья в очаге.

Пока разгорался огонь и закипала вода в обджуше, Алаярбек Даниарбек рассказывал:

—  Один ишан помер, пришёл другой ишан. Город Кабадиан осчастливлен был пребыванием знаменитей­шего Сеида Музаффара. Мертвого похоронили, живой пришёл. Только теперь живой ишан исчез, убрался, удрал, ускакал, вознёсся живым на небо. А теперь туча маленьких ишанов набежала и    вытащила дохлого Амирджанова из кучи навоза, куда его затолкал ишан Сеид Музаффар, и прославила.

После внезапного отъезда ишана и доктора в ишанское подворье собрались со всего Кабадиана мул­лы, имамы, суфии, настоятели мечетей, бродячие мона­хи и прочие лица, причастные к делам религии, и, по­хоронив с почётом Амирджанова, поставили над его мо­гилой туг — шест с ячьим хвостом, объявили  могилу его источающей чудеса. На могиле по ночам горит свет и слышатся голоса ангелов. Амирджанов стал святым, поскольку, принявший свет истинной религии, пал он за веру. Имамы гонят людей совершать паломничество на могилу святого, но в народе прозвали его ишан-навоз, а кто-то из почитателей, то ли из религиозного усер­дия, то ли издеваясь, воткнул в могильную насыпь те самые навозные вилы, которые стали столь нежданно орудием гибели новоявленного хазрета.

—  А ишан? Ты нз видел ишана? Что с ним?

—  Хозяин, — возразил Алаярбек Даниарбек, — кля­нусь двенадцатью имамами, столпами ислама, у меня только один-единственный язык и одна голова, чтобы я мог ответить сразу на столько вопросов. Ишан, как уехал тогда, так и не вернулся.

—  А что ты узнал о Жаннат?

Алаярбек Даниарбек впал в полное расстройство. Губы его шлепали, и горло издавало невнятные звуки, руки заходили ходуном.

—  Жаннат оказалась аджиной.

—  Вы окончательно рехнулись, дорогой Алаярбек Даниарбек.

—  Нет, клянусь.

Он стоял на своем. Но много усилий стоило доктору, прежде чем он смог вытянуть из Алаярбека Даниарбека новости о Жаннат. Оказывается, поехав по поруче­нию Петра Ивановича разыскать Жаннат, Алаярбек Да­ниарбек пристал к отряду Юнуса, очищавшему район Кабадиана от басмачей, уцелевших после разгрома энверовской армии.

Вместе с Юнусом Алаярбек Даниарбек въехал в в большой кишлак.

Потрясенный каким-то далёким, мгновенно мелькнув­шим воспоминанием, Юнус схватил руку Алаярбека Даниарбека и прошептал:

—  Это он! Клянусь,

—  Кто? И, клянусь, совсем не обязательно мне отрывать руку.

Но Юнус уже остановил лашадь и слезал около помоста большой, полной народу чайханы. Чайханщик бегал с чайниками и кричал: «Тайор! Тайор!» Перепёл­ки оживлённо перекликались в своих наглухо затянутых лоскутами красной материи клетках с тыквенными до­нышками. Базарчи и дехкане шумели, заключая сдел­ки, громко били друг друга по рукам.

—  Назир Нукрат...

—  Он... Где?..

—  Сейчас я его пристрелю.

У всегда спокойного Юнуса всё лицо подергивалось, скулы напряглись, глубокие складки залегли в уголках рта.

—  Я слышал, он сбежал из Бухары... Его там ра­зоблачили. Не думал, что он здесь.

И он полез на помост.

—  Подожди... — вдруг усмехнулся Алаярбек Даниар­бек. — Да что ты, он не уйдет. Дай мне поговорить с ним.

Оставив кауши на краю помоста, Алаярбек Даниар­бек, осторожно ступая, направился через всю чайхану к скромно сидящему в уголке Нукрату. Его тёмные очки, чёрный полуевропейского покроя камзол, татар­скую бархатную шапочку, клиновидную бородку с про­седью нельзя было забыть. Очевидно уверенный в своей безопасности, Нукрат и не считал нужным менять своё внешнее обличье. Он сидел важно, солидно попивая чай и беседуя неторопливо с весьма почтенным челове­ком, очевидно местным духовным лицом.

— Подожди, — пробормотал Алаярбек Даниарбек, — когда Юнус рванул-ся вперёд и чуть не наступил на сидящего дехканина, — подожди, успеешь. Дай поиграть кошке с мышкой.

Без церемоний Алаярбек Даниарбек уселся прямо напротив Нукрата и силой посадил рядом Юнуса. Быв­ший назир равнодушно пробежал взглядом по лицам друзей, но, очевидно, у него не возникло никаких вос­поминаний или ассоциаций, и, отведя глаза, он снова заговорил с имамом, заканчивая рассказ о чём-то не­обыкновенном, потому что собеседник его издавал изум­ленные возгласы и чмокал усиленно губами:

—  ...оказалась джиньей, — закончил фразу Нукрат, начала которой не слышали друзья. — Вы все знаете об этих отвратительных существах, принимающих облик красавиц и даже превращающихся в объятиях соблазнившегося мужчины в отвратительных вонючих старух. Проклятая комсомолка  с помощью сатанинского колдовского искусства придала своей ведьмовской наруж­ности неземное очарование и прелесть. Удивительно ли, что нестойкие и легкомысленные из мусульман, нетвёр­дые в вере, поддались её бесовским чарам, стали слу­шать зловредную бабу. Господин Хаджи Акбар поддал­ся её искусной похоти и, увы, сгорел бесследно. Никто не знает, что с ним приключилось. Можете представить, сколько несчастий и бед причинила бы добрым му­сульманам эта джинья Жаннат, если бы...

При имени Жаннат Алаярбек Даниарбек, по его сло­вам, обратился весь в слух и придвинулся к рас­сказчику. Но Нукрат, ничего не замечая, важно продол­жал:

— Муж означенной джиньи, почтенный Хаджи Акбар, узнав о злокозней-ших делах проклятой, поспешил при­быть в селение. Несчастному грозила гибель от ведьмы, но, мужественно преодолев чары, Хаджи Акбар прочитал молитвы и, схватив отвратительного оборотня, связал её и увёз.

Здесь Алаярбек Даниарбек не выдержал и крикнул:

—  Куда он её увёз?                                                      

—  Да, он увёз её, а тебе какое  дело? — насторожил­ся Нукрат.

—  Раз я спрашиваю, у меня есть дело... Ты что же, и ответить не можешь, чванливый человек, шайтан, возве­личивающий себя глупец?..

Задохнувшись от злобы, Нукрат с трудом выдавил из себя:

—  Эй, пьян он, что ли? Похоже, он выпил целое море.

Однако Нукрат отнюдь не склонен был вступать в разговоры с каким-то незнакомым ему человеком и, бро­сив на Алаярбека Даниарбека высокомерный взгляд, снова повернулся к имаму и сказал ему что-то на ухо. Тот быстро и оживленно закивал головой.

Но ничуть не обескураженный Алаярбек Даниарбек снова обратился к Нукрату:

—  А не встречались ли мы, достоуважаемый госпо­дин, на нашем жизненном пути?

—  Нет, я вас не знаю, — коротко бросил Нукрат.

—  Увы, какое огорчение... Но я готов поклясться се­рёжками моей супруги... у неё такие красивенькие серёжки... я купил их... Э, позвольте, когда я купил серьги своей жене?... Кажется...

—  Какое мне дело до серёжек вашей супруги? — резко заметил Нукрат. Он начинал злиться не на шутку.

—  Да, да, я их купил в год мыши... Отличные серёж­ки, — не унимался    Алаярбек Даниарбек. — И  вдруг хлопнул себя с силой по лбу. — О аллах!    Да вы же господин совершенств, знаменитый и почтенный пекарь, поставщик хлеба самому эмиру бухарскому... Я же вас не только видел, но удостоился покупать у вас хлеб...

—  Вы ошибаетесь... — стараясь укротить вспыхива­ющее раздражение, сказал Нукрат, — я никогда не был пекарем. Так вот, дорогой имам, я...

—  Какая память у меня! Какую недостойную оплош­ность совершил я, — сокрушался Алаярбек Даниар­бек, — помилуйте, мы же виделись с вами, господин, совсем в другом месте, при стечении других обстоятельств, о, и при каких обстоятельствах!

И он, хитро подмигивая и добродушно хихикая, стал потирать руки.

—  Что вы болтаете? — И по тому, как колебался его голос, стало заметно, что неясная тревога зашевелилась в душе Нукрата. Он мельком поглядел на Юнуса, но не узнал его и поспешно отвёл взгляд в сторону. — По­вторяю, я с вами не встречался.

—  О, как я вас не признал сразу, — продолжал изде­ваться Алаярбек Даниарбек. — О,  поразительное умение переодеваться и принимать новый облик. О, несравненное искусство!

При слове «переодеваться» Нукрат вздрогнул, и мешоч­ки под глазами у него затрепетали. Он ещё подозритель­нее уставился на Алаярбека Даниарбека, а тот с востор­гом расписывал во всеуслышание: