И все посетители задергались, болезненно заохали. Жмурясь и раздувая ноздри, они втягивали воздух, отчаянно стараясь не упустить ни капельки, ни крошечки дыма. Ведь многие из сидящих здесь, увы, не имели денег, чтобы купить себе опиумный шарик, сулящий божественные наслаждения. Он на вес золота. Они все подались вперед, издавая сдавленные звуки и умоляюще поглядывая на — курильщика. А вдруг он не станет докуривать шарик до конца.

— Скорее, скорее! — шепчут они.

Нет, они думают только об одном. Никто из них не мог произнести тех слов. Никому из них и дела нет до Энвера.

Курильщик расчетлив. Он медленно, неторопливо курит. Курение опиума — тяжелое дело. Оно требует напряжения всех физических сил, напряжения всех нервов. Оно требует к тому же больших денег. Опиекурильщик не оставит в трубке и крошки опиума, даже на медный чох.

Трубка-найча вываливается из ослабевших, разжавшихся пальцев. Ее мгновенно подхватывает самый жалкий, самый нищий и, весь трепеща, сует мундштук в свой беззубый рот.

— Отдай! — властно выхватывает трубку Абду Карим Хиобони и протягивает ее стоящему на очереди курильщику.

Файзи все прислушивается, но он почетный гость, его усадили отдельно. Перед ним поставили отдельный светильник… Он на виду. Если он не закурит, это может показаться подозрительным.

Несколько раз рука его тянулась к опиуму. Но снова и снова он отдергивал ее.

Словно что-то толкнуло Файзи. Ага, вот этот голос, вот эти слова. Он отодвинул от себя найчу. Огонек светильника потух.

— Сам зять халифа меня ждет, — прозвучал голос рядом. — Я больше не играю.

Пробираясь среди лежащих и сидящих опиекурильщиков, мимо Файзи проходили два человека. Разглядеть их лица в сумраке и туманных испарениях Файзи не мог. Очевидно, это были игроки в кости — кумарбозы, которые собирались в маленькой каморке позади чайханы.

— Ну, сыграем, — ныл, канючил один из проходивших. — Дай отыграться!

— Отстань… Не могу. — Человек остановился рядом с Файзи. — Понимаешь, болван, на рассвете мы уезжаем, приказ господина назира Нукрата. Сам зять халифа меня ждет, о! Понял? Сам зять халифа!

Они стояли в двух шагах и громко препирались.

— Зять халифа, ты понял? Он, ха-ха, — пьяно рассмеялся первый, — он на охоту едет. На охоту… ха-ха. Пусть большевики думают… Тсс! Только не болтай… Страшная тайна! На охоту. Знаю, какая такая охота. Он едет на войну с неверными. О, головы гяуров покатятся, точно арбузы… прыг… прыг. Хо-хо! Не веришь? Только мне сказали… мне доверили… Коты ждут у мышиной норки… Каршинской норки… Хэ-хэ… Не веришь… Так я и есть одна мышка! Не похоже? Хо-хо! Зубастая мышка.

Они ушли, громко разговаривая. Невольно Файзи напряг слух. «В сарае Поястона кони заседланы, все готово…» — расслышал он совершенно отчетливо. Файзи машинально потер лоб. Ведь караван-сарай Поястона не у Каршинских, а рядом с Самаркандскими воротами.

Испарина покрыла все тело Файзи. Он сидел и думал:

«Встать, пойти к русскому командиру… Ведь он тоже говорил об Энвере… Что он говорил об Энвере другому командиру? Хорошо, ну я пойду, а что я расскажу? Передам пустые слова двух игроков? Кто они, я не знаю».

Файзи сидел в сыром полумраке и думал, думал…

Громко споря, игроки шли по ночным улицам Бухары. Вскоре они добрались до караван-сарая Поястона близ Самаркандских ворот.

Ночные караульщики высунули из укрытий свои головы, завертели трещотками, забили в доски и прокричали истошными голосами:

— Вторая стража! Вторая стража!

Взвыли, залаяли потревоженные собаки, и все снова погрузилось в тишину. Игроки нырнули в узкий сводчатый проход и очутились на ярко освещенном дворе. Посреди него жарко горел гигантский костер. На большой террасе с колоннами стояла группа вооруженных людей и оживленно беседовала.

Из внутренних помещений вышел, кутаясь в волчью шубу, Энвербей.

На блестящих лаковых сапогах его звенели шпоры. Усы, как обычно, торчали стрелками.

Увидев назира Рауфа Нукрата, Энвербей взял его за пуговицу пальто и спросил:

— В Фергану, Самарканд, Хиву эмиссаров послали?

— Да, они уехали.

Но внимание Энвербея привлек человек в распахнутой лисьей шубе, торопливой походкой вошедший во двор с улицы. В сильном возбуждении он искал кого-то глазами и вдруг, увидев Рауфа Нукрата, бросился к нему.

— Нам наши люди донесли, — заговорил он, — начальник Особого отдела уехал товарным поездом со станции Караул-Базар на юг… Его нет в Бухаре.

— Что бы это значило? — проговорил медленно Нукрат.

Нервничая, Энвербей спросил:

— Что случилось?

— Большевики что-то подозревают, — сказал с тревогой Нукрат. — Так удачно нам удалось навести Гриневича на ложный след. Час назад он со своим полком по железной дороге выехал в Зиаддин воевать с Абду Кагаром. Но до отъезда он наделал дел. Милиция снята с охраны у всех ворот, и поставлены караулы частей особого назначения из наших мусульман-бухарцев, но беда в том, что все они большевики…

— Но, но мы едем на охоту. Правительство мы предупредили, — в голосе Энвербея слышалось раздражение.

— Позвольте, ваша милость, сказать мне, — вмешался человек в лисьей шубе. — Они, я имею в виду большевиков, подозревают. Они сомневаются. Зачем Энвербей берет с собой столько людей, говорят. Почему уже в каршинскую степь уехала вся милиция, говорят. Какая такая охота, говорят.

— Товба!

— Придется все отложить до завтра, я решительно остаюсь, — выдвинулся из-за столба невысокий розоволицый человек, в котором нетрудно было узнать самого председателя совета назиров. Голос у него дрожал.

— Что! Что? — резко крикнул Энвербей, и теперь все поняли, что он тоже крайне взволнован и растерян.

— Эй, идите сюда! — крикнул военный назир Арипов, заметив только что пришедших двух игроков. — Ну, что вы видели на улице? Чекистов не видели?

— Н-нет… пусто…

— Кто дежурит по городу? А? Ну, что вы на меня уставились, болваны?!. Я спрашиваю, как зовут большевика, командира, который сегодня дежурным? Ну?

Но они не знали и только вбирали свои большие круглые головы в плечи, когда Арипов пытался ткнуть им кулаком в лицо.

— Дежурит комендант. Так, — заглянул Рауф Нукрат в бумажку, — дежурит комэск Сухо… Сухорученко… — Он запнулся, произнося эту длинную фамилию, потом не без ехидства добавил: — Кто, как не вы, господин военный назир, должен знать это?

Пожав плечами, Арипов стал смотреть в сторону, а Нукрат продолжал, уже обращаясь к Энвербею:

— Наше счастье, что дежурит этот Сухо… Сухорученко. Он известен как пьяница, дубина… Нам покровительствуют силы рая и ада. Бог споспешествует нам, — торжественно заявил Нукрат. — Сейчас вы, господин зять халифа, беспрепятственно покинете благородную Бухару и сможете… хэ… хэ… предаваться охотничьим развлечениям. Весь ваш эскорт направляется к Каршинским воротам, а вы… гм-гм… доверьтесь мне.

Он суетливо сбежал вниз по лестнице и смешался с толпой вооруженных людей.

С треском, грохотом распахнулись тяжелые, окованные железом ворота. Холодная пустынная улица озарилась красным светом. Вздымая пыль, рассыпая факельные искры, десятки всадников поскакали через город к Каршинским воротам. Звон копыт, ржание, возгласы будили окрестные улицы. Наиболее любопытные горожане вылезали из-под теплых одеял и, зевая, забирались на плоские крыши, посмотреть, кто там едет с таким шумом и треском? Сторожа били в доски, крутили трещотки. Тысячи собачьих голосов слились в сплошной вой.

Командир эскадрона Трофим Сухорученко не спал. Только что, проводив Гриневича, он прискакал из Кагана и собирался побаловаться чайком.

— Ага, начинается, — сказал он доктору, зашедшему к нему на огонек. — Видал, Петр Иванович! Сукин сын, собрался смываться. Ну, не выйдет чаек, отставить.

Он быстро нацепил ремень с кобурой и выскочил во двор. Доктор слышал слова команды, стук копыт.

Поколебавшись с минуту, Петр Иванович оделся потеплее и вышел. Шумел, завывал ветер. На портале медресе прыгали красные блики.