— Я поставил.

— Смотри, какой распорядительный! Ну пошли, показывай свое хозяйство...

Семен повел всех вниз и рассказывал обо всем так подробно и обстоятельно, словно пробыл здесь не сутки, а целый месяц. Ему было известно, в какую сторону грузовик повернут радиатором, как глубоко засосало колеса, в исправности ли буксирная тяга, сколько метров от буйка до отмели. Взрослые слушали внимательно, порой переспрашивали, а Митя и Павлик брели за ними безмолвными завидующими тенями.

Чем больше осматривали местность, тем мрачнее становились лица у Колокольцева и Пинчука. Предстояли немалые трудности. Не так-то просто спустить трактор вниз с такой вышины. Нелегко будет и вытащить машину на отмель, а отмель — единственное место, где трактор мог вплотную подойти к воде. И если все это удастся проделать благополучно, предстоит еще поднять грузовик в гору — тоже далеко не простое дело...

Хитроватые глаза тракториста перебегали с предмета на предмет и явно не хотели встречаться с глазами автоинспектора. Он уселся на пенек и молча закурил.

— Как, инспектор? Что будем делать? — спросил он после долгого молчания.

Колокольцев ответил тоже не сразу. И у него невесело было на душе: вчера всю ночь возился с аварийщиком, а сегодня предстоит ликвидировать аварию в десять раз сложнее. А тут еще тракторист лукавит. Колокольцев понимал: не хочется, ох, не хочется Пинчуку браться за подъем машины! А что делать? Ехать обратно ни с чем? Выслушивать насмешки Годунова? Восемьдесят лошадиных сил дали в руки человеку, а он не смог вытащить из озера какую-то несчастную трехтонку. И пойдет! Нет, обратно ехать нельзя, отступать невозможно!

Колокольцев решительно и твердо сказал:

— Зачем приехали, то и будем делать.

— Н-да... Значит, спускать трактор с горы?

— А ты думал, обратно покатим?

— Сам видишь, обстановка сложная... — Пинчук кивнул на обступившие залив скалы.

— Допустим, сложная. Дальше что?

— Ни черта нам здесь не сделать. Только намучаемся да еще трактор угробим...

— Ну, пое-ехал! — Колокольцев с ожесточением захлестал хворостиной по голенищу сапога. Потом неожиданно спросил: — Ты, Василь Дмитрич, когда-нибудь в палатке зимовал?

— То есть как в палатке? — не понял Пинчук.

— В обыкновенной палатке. Брезентовой. Над тобой метель воет, степь кругом, снег во все щели лезет, мороз этак градусов на тридцать. Ни раздеться, ни помыться...

— Ты к чему это? — удивился Пинчук. — Армию вспомнил?

— Зачем армию? Я ребят вспомнил, которые на целине зимовали. Машина-то ведь Алаганского совхоза. Ее по всей области ищут. Груз на ней, может, такой, что цены нет! А мы с тобой сидим на пенечках, покуриваем и рассусоливаем: то ли вытаскивать машину, то ли домой ехать, чайку попить...

— Агитируешь? Напрасно. В политике я не хуже тебя разбираюсь.

Семен, ни на кого не глядя, сказал:

— Я смотрел груз-то — ящики насквозь промокшие. Хотел в лодку вытаскивать, на берег вывезти, да уж больно тяжелющие. Одному никак не поднять...

— Еще один адвокат нашелся! — проворчал Пинчук.

Он докурил папироску, воткнул огнем в землю, придавил каблуком и встал:

— Так спускать, значит, трактор?

— Само собой, — подтвердил Колокольцев и тоже встал.

Они пошли в гору, туда, где на самой вершине стоял трактор. Стоял и сверкал своими никелированными прожекторами-глазами, точно всматривался в Скалистый залив — место, где ему придется потрудиться.

Пулеметной дробью рассыпался над озером треск мотора-пускача. Он работал с минуту, не больше, потом послышались глухие, благодушные хлопки. Сначала редкие, они быстро учащались, и вот уже все звуки исчезли в густом и басовитом реве главного мотора.

Шевельнувшись, трактор осторожно пополз вниз, но не прямо, а зигзагами, выбирая более пологий путь. Дверцы кабины были открыты и беспрерывно хлопали.

— Василий Дмитрич нарочно их не закрыл: в случае чего выпрыгнет. Как же, ведь опасно! — торопливо пояснил Митя. Голос его дрожал от волнения. Если бы не запрет Колокольцева, Митя давно бежал бы рядом с трактором — так его, бесшабашного, тянуло туда, где опасно.

Опасность! Это слово заставило сильнее биться сердце Павлика. Он много читал об опасностях и приключениях, но это были какие-то книжные приключения, придуманные опасности, а вот эта опасность была настоящей: ведь трактор мог сползти к обрыву и упасть в залив, а тогда конец, гибель! Вот почему Василий Дмитриевич так неохотно согласился спускать трактор с горы: не потому, что не хотел, а потому, что надо было рисковать жизнью. Правда, тогда об этом риске никто не сказал ни слова: наверное, у. рабочих об этом не принято говорить.

Сквозь ветровое стекло Павлик видел затвердевшее, напряженное лицо тракториста, его глаза, прощупывавшие каждую складку на пути, его руки, крупные, сильные руки, которыми он, не глядя, с молниеносной быстротой переключал рычаги.

Порой трактор накреняло так круто, что у Павлика захватывало дух: вот сейчас, сию минуту машина перевернется и кувырком покатится вниз! Павлик не мог смотреть и зажмурился, думая только об одном: скорей бы все это кончилось!

— Ура! — кричал рядом Митя. — Наша берет!

Павлик открыл глаза. Трактор миновал самое крутое место и по более пологому склону выбирался на отмель. Там он развернулся, сразу проделал в слое гальки глубокую впадину и встал лебедкой в сторону буйка.

Радость первой удачи воодушевила всех. Митя был уже у трактора и ходил вокруг него, приплясывая. Семен бегом летел к лодочному причалу. Довольный Колокольцев раздевался в сторонке, аккуратно раскладывая костюм на горячей гальке. А виновник торжества Пинчук не спеша вышел из кабины, оглянулся на пройденный путь и вытер ветошью вспотевшее лицо.

К отмели приплыл на лодке Семен. Посовещавшись с Колокольцевым и Пинчуком, он тоже разделся. Втроем они затащили на лодку конец троса с лебедки, и Колокольцев с Семеном отчалили. Пинчук вместе с Митей вытягивали трос с барабана лебедки и подавали вслед лодке.

Чем дальше отплывала лодка, тем медленнее становился ее ход. Начинались новые трудности. Змеей растянутый по берегу трос стал свиваться в огромную пружину. Ее витки цеплялись за камни, зарывались в гальку. Как ни усердно гребли Колокольцев и Семен, но скоро лодка перестала двигаться совсем.

— Освободите трос! Какого черта! — неслось оттуда, а Пинчук и Митя ничего не могли поделать: освобожденный в одном месте, трос застревал в другом.

Митя был весь в поту от усердных хлопот и беготни, а Павлик стоял в сторонке и безмятежно наблюдал за событиями.

— Павка, а ты чего барина корчишь? — вскипел, наконец, Митя. — Для этого приехал, да?

Павлик не хотел корчить барина, совсем нет. Ему просто не верилось, что он своими слабыми руками сможет принести какую-то пользу общему делу. И он послушно взялся за трос. Они приподняли его в трех разных местах и в едином усилии потащили к берегу. И тогда свершилось чудо — лодка ходко пошла вперед! Скоро оттуда закричали:

— Стоп! Хватит! Достаточно!

— Смотри-ка ты, сдвинул дело! — смеясь, удивленно развел руками Пинчук. — Знать, только твоей силенки нам и не хватало, парень...

Они стояли у берега и наблюдали за действиями на лодке. На плечи Колокольцева и Семена легла трудная задача — зацепить трос за машину. Первым ушел под воду Колокольцев. Вынырнув, он долго отфыркивался и сказал:

— Насилу буксирную тягу нашел. Потрави немного, попробую накинуть.

Он нырял несколько раз, но, видимо, зацепить трос за буксир оказалось не так просто. Потом они нырнули вдвоем, предварительно сговорившись, что каждый будет делать под водой.