На пути попался громадный, с Юркин рост, муравейник. Разве можно было пройти мимо? Понятно, что надо было поковырять его обслюнявленной былинкой, чтобы увидеть, как толпа муравьев объедает человеческую слюну.

Пока Юрка любовался этой захватывающей картиной, другая сотня муравьев по ногам коварно пробралась ему под штаны. Душная темнота привела муравьев в неистовое состояние. Когда Юрку догнал поотставший дед, он уже отплясывал вокруг муравейника лихого трепака, на ходу сдирая с себя штаны.

— Тайга, внучек, барышня сердитая, озорства не любит, — рассуждал дед, вылавливая юрких муравьишек и потихоньку посмеиваясь.

После таких неприятностей Юрка на некоторое время присмирел. Он спокойно шагал рядом с дедом, а тот посматривал на своего легкомысленного внука и думал тяжкую стариковскую думу. В прятки играть нечего, срок жизни подходит к концу. Решил довериться внуку, а сомнение-то вот оно, рядом: удержат ли ребячьи руки такое дело? Сумеет ли внучонок, когда вырастет, попользоваться и распорядиться? Не пустит ли все по ветру? Ох, ох, не ошибся ли ты, старый Роман?

А что делать? — отвечал другой голос. Кому еще можно доверить заветное, полжизни береженое? Сыну? По закону все сыновьям должно завещаться, они настоящие наследники, да тут особая статья...

Люди говорят: хороший у него сын, работящий, компанейский. Может, оно и так, но для тайного дела он неподходящий: сильно казне привержен. Только что не молится на нее. Сразу все выложит, дня не обождет. Нет, не годится сын, нельзя ему довериться!

Сноха? Так муж и жена — одна сатана. Скажи Антонине — тот же час своему Володюше доложит. Нет, тоже не годится!

Как ни крути, как ни верти, а коли передавать свое сокровенное, так уж молодому. Вот ему — внуку своему, Юрке. Ему еще жить да поживать. Со временем подрастет, поумнеет. Придет на заветное дедушкино местечко, помянет добрым словом да и наберет себе гостинчик — на свадьбу ли, на крестины или просто для черного дня. Мало ли в жизни бывает... Не поле перейти...

— Деда, а мы скоро дойдем? — осведомился Юрка, которому уже прискучило примерное поведение.

— Стало быть, так: сегодня к вечеру выйдем мы к озеру Тургоныш. Там пещерка есть, в ней и заночуем. А завтра дойдем до Семиковских разрезов, в охотничьем балаганчике ночевать будем. А уж от Семиковского и до места назначения недалеко — хребтишко один перевалим и там будем...

Дед ждал, что внук начнет расспросы: что за место назначения, зачем они туда идут. Вот тогда он все и расскажет. Самому выкладывать свою тайну у него не поворачивался язык.

Но беседе помешала целая стая слепней — паутов, как их зовут на Урале и в Сибири. Они с гулом закружили вокруг путников.

Стало не до разговоров, пошла беспощадная война с паутами. Так и осталась дедова тайна опять нераскрытой.

Юрка изнемогал. Хотел уже повалиться на землю и крикнуть упорно шагающему деду: «Стой! Не пойду дальше!» Но в это время подъем кончился, они вышли на скалистую вершину перевала.

Росла на перевале одинокая ель причудливой формы: толстая и выгнутая крутой дугой. Беспощадные северные ветры наклонили ее макушку почти до самой земли, и лапистые ветки образовали подобие шалаша, под которыми можно было отлично укрыться от полуденного зноя. Туда, в тень, и сложил тяжкие торбы Роман Егорыч. Освободившись от ноши, Юрка почувствовал себя легко, его словно потянуло вверх, в воздух.

Он перевел дух, вытер застилавший глаза соленый пот и оглянулся. Только теперь он увидел, как высоко, под самое небо, они забрались. Казалось, они на самолете неподвижно замерли в вышине, чтобы вдоволь налюбоваться окрестностями.

Внизу все стало очень маленьким, прямо-таки крошечным: дороги — разбросанными небрежной рукой ниточками; озера — стекляшками, которыми играют в классы приисковые девчонки на полянках подле домов; леса были нисколько не выше травы на некошеной елани. А небо, наоборот, раздвинулось и распахнулось, стало высоким и просторным, каким его никогда не увидишь, если живешь среди гор, внизу.

— Смотри-ка, деда! — закричал изумленный Юрка. — Гор-то сколько тут! И не сосчитать. Красота!

Роман Егорыч тоже разглядывал бесчисленные сплетения горных хребтов. Словно окаменевшие неподвижные волны, они простирались до горизонта, и не было им конца.

— Расчухал, стало быть. То-то! — ворчливо ответил дед. — Вон он какой у нас — батюшка Урал. Где еще сыщешь такую благодать?

Он подошел к горбатой ели и потрогал забитые рядом с нею у угольно-черного кострища рогульки для чайника.

Прошлогодние, они оказались еще крепкими. Нацепив котелок и чайник на клюку — воды они набрали по дороге в горном ключе, — Роман Егорыч начал раскладывать костер.

Юрка бесстрашно стоял над крутейшим обрывом, гудел, что есть мочи и крутил руками невидимую не то баранку, не то штурвал — изображал из себя летчика.

Дед поглядывал на разыгравшегося внука и вспоминал, как он стоял на этом становище прошлые годы. Куда как тоскливо было тогда одному! А теперь хоть и хлопотно с внуком, хоть и досадить он мастер, и догляд за ним нужен беспрестанный, а все-таки хорошо — родная душа рядом. Теперь бы еще втемяшить ему в голову свое дело, да так, чтобы до конца жизни не забыл то, что ему будет сказано!

— Слышь-ка, Юрок! Я тебе вот что скажу: ты дорогу хорошенько запоминай. На долгие годы запоминай, чтобы не заблуживаться, когда придется одному, без меня, сюда идти. До Бирюзовой ты запросто доберешься — знай вали себе прямиком на полдень через горы. А далее приметы будут, без них не дойдешь. Я тебе сказывать стану, а ты запоминай...

— Мне есть охота, — объявил Юрка. — Ты погляди похлебку. Может, поспела давно.

«На-кось тебе, Роман Егорыч, выкуси! — Дед мысленно показал себе кукиш. — Ты ему душу открыть собрался, а он — брюху закладку давай. Выбрал ты себе компанию, ничего не скажешь. Разве с таким юлой поговоришь?»

Юрка накинулся на еду таким голодным волчонком, что дед только головой покачал. Полагал, что провизии хватит на оба конца пути, а тут, считай, на один еле достанет. Придется сделать крюк и завернуть на Темниковский прииск пополнить запасы. Ладно, что деньжат догадался прихватить...

Насытившись, Юрка перебрался в тень под горбатой елью и лег навзничь. Осоловелыми глазами он разглядывал густое сплетение веток над собой. Одна из них покачивалась совсем низко и колючей лапкой щекотала ему кончик носа. Юрка толкнул ее. Веточка вернулась и снова мазнула его по носу. Но Юрка уже ничего не почувствовал: он успел за эту долю секунды крепко уснуть. Дед, очистив посуду и повесив торбы повыше, чтобы не достали лесные звери-хулиганы, примостился рядом.

Проснулись, когда солнце уже порядочно склонилось к закату. Косые его лучи разом отражались во всех озерах, и те жарко горели. Казалось, земля тоже только что проснулась, открыла сразу две дюжины пылающих глаз и уставила их на выцветшее за день белесое небо.

— Озер-то, озер сколь повылазило! — изумился Юрка. — Смотри, дед, — словно кто воды в блюдца налил да по лесу расставил. Которое наше — Тургоныш?

— Нашего не видать, оно вон за той, за Лысой горой. Поспешать надобно. Впотьмах по лесу не сильно расшагаешься, того и гляди глаз выколешь.

Часа через два они обогнули Лысую гору и увидели Тургоныш — маленькое озерко, налитое в горную чашу. Берега обтянуты камышовой каймой, и только в одном месте просвет — выбегавший из междугорья ручей намыл на берегу толстый слой песка, приглушил камышовые ростки, и получился отличный пляжик.

Дед оглянуться не успел, а внук уже плескался в воде и радостно кричал:

— Деда, смотри! Плаваю!

Конечно, это был чистейший обман: Юрка не умел плавать... Он нещадно булькал ногами, перебирал руками по дну и, передвигаясь таким способом, был убежден, что плавает, и верил, что так именно и надо плавать.