Гамар же, увидев, что парасхит вошел в келью, подняла на него глаза полные ужаса и отвращения, и гневно прокричал ему прямо в лицо:

— Эта тварь не имеет права на существование! Я предупреждал тебя, что ее нельзя не то что оживлять, а даже доставать из саркофага!

После этого он продолжил яростно топтать то, что еще совсем недавно было прекрасным лицом нежной Нефертау, яростно выкрикивая при этом:

— Мерзкая демоница! Падаль, готовящаяся пожрать плоть живых!

Когда Некра в полной мере осознал, что произошло непоправимое, он на некоторое время застыл в ступоре, окаменев от горя. Между тем кошмар происходящего все длился и длился у него перед глазами, и казалось, конца ему не будет никогда. Внезапно, Некра почувствовал, что начинает сходить с ума. В самый последний момент, когда казалось, что только миг отделяет его от пучины необратимого сумасшествия, истерика внезапно закончилась, уступив место холодной рассудочной ярости.

Он совершенно спокойно подошел к Гамару на расстояние вытянутой руки и со всего маху обрушил ему на голову тяжелый кувшин с водой. Получив сокрушительный удар, жрец, весь мокрый от вылившейся на него из разбитого кувшина воды, рухнул лицом вниз на каменный пол кельи.

По-прежнему невозмутимый Некра подошел к нему и, наклонившись, посмотрел Гамару прямо в лицо, залитое кровью из пробитой головы. Он с удивлением обнаружил, что оглушенный жрец, несмотря ни на что, все еще продолжает дышать. Некра подобрал с пола один из множества острых черепков оставшихся от разбитого им кувшина. Это был длинный узкий кусок обожженной глины, постепенно утолщавшийся с одной стороны. По всей видимости, это был фрагмент донышка кувшина. Внимательно оглядев его, Некра удовлетворенно усмехнулся, и, сжав в кулаке, нанес острием осколка прицельный удар прямо в висок Гамара. При этом он явственно расслышал, как хрустнула хрупкая височная кость.

Молодой жрец дернулся, его глаза потеряли осмысленность, а изо рта потекла струйка крови. Убедившись, что с ним покончено, Некра аккуратно положил осколок на пол. Затем он подошел к тому, что совсем недавно было восхитительным лицом Нефертау, воплощавшим для него идеал неземной, божественной красоты. Его ноги внезапно ослабели настолько, что ему пришлось опуститься на колени.

Трясущимися руками Некра поднял с пола страшный ошметок, окантованный гривой спутанных рыжих волос. Этот непонятный предмет был весь измазан черной тушью с ресниц и перепачкан яркой краской для губ. Тонкий точеный нос с изящной горбинкой был варварски сломан и вдавлен вовнутрь. Густые черные ресницы раскрошились и осыпались. Вся немыслимая красота было безвозвратно уничтожена.

От совершенного в своей неземной красоте лица Нефертау осталось, что-то совершенно бесформенное, похожее на растоптанную слоном тыкву Единственное, что уцелело так это по-прежнему чудные ярко оранжевые волосы и чарующий запах воистину волшебных пряностей.

Некра беззвучно рыдал, сотрясаемый жестокими спазмами. Он покрывал бесчисленными поцелуями растоптанное лицо Нефертау, прося прощения за то, что не уберег ее. Отныне смысл жизни был для него безвозвратно утерян.

Мокрый, иззябший Веревий лежал на скользком глинистом берегу Чертова острова. У него не раз и не два мелькала мысль сдаться, прекратить карабкаться по крутому склону вверх и отдаться слабости сковывающей все его члены. Его мало заботило, что в результате этого он просто напросто околеет, словно старая бездомная дворняга, на холодном весеннем ветру. И он бы всенепременно так и поступил, но от этого шага его удерживало осознание того, что из всех четырех бывших в лодке людей в живых остался лишь он один.

И аристократический Константин Петрович с его изысканными манерами и высокой ученостью и Григорий с Тихоном, простые мужики, которые не кончали всех тех университетов, в которых обучался их Хозяин, ныне все они стали равны. Смерть уравняла их и в правах, и достоинствах. Ныне они были просто кормом для раков и сомов, во множестве обитающих в водах Ежовки. Один лишь Веревий по-прежнему был жив. И это было неспроста, для чего-то ведь он остался в живых?

Неожиданно Веревию пришла на ум нравоучительный детский рассказик графа Льва Николаевича Толстого, не раз читанный им сыну, про двух лягушек упавших в крынку с молоком. Он хрипло расхохотался. Сравнение самого себя с лягушкой беспрестанно взбивавшей своими лапками жидкое молоко в твердое масло, которое позволило ей выпрыгнуть из крынки, изрядно позабавило его. Как ни странно, это придало ему сил, и он продолжил выбираться по скользкой глине наверх берега.

Тут словно специально поднялся сильный ветер, который нагнал откуда-то тяжелые серые тучи, которыми тут же затянуло все небо. Зарядил мелкий дождь, из тех, которые льют, не прекращая по полдня и более того. И без того мокрая глина, намоченная дождевой водой, начала скользить под руками Веревия. Из последних сил вцепляясь давно сорванными кровоточащими ногтями в блестящую скользкую глину ему, наконец-то, удалось вползти на вершину обрывистого берега.

Там опрокинувшись на спину, Веревий раскинув руки в стороны, пытался выровнять дыхание. Он открыл рот и подставил его под дождевые капли. Делать этого не следовало, потому что, пытаясь утолить жажду ледяной водой, он не напился, а лишь почувствовал, что замерз еще сильнее. Понимая что для того чтобы согреться ему необходимо двигаться, Веревий попытался подняться. Едва он поднялся, как его качнуло и он, поскользнувшись на мокрой траве, упал, неловко подвернув ногу. На его счастье, обошлось без членовредительства, и он ничего не повредил. Поняв, что он слишком ослаб для того, чтобы двигаться стоя, Веревий пополз, в сторону чернеющего неподалеку большого толстого дерева, надеясь укрыться под его ветвями от моросящего дождя.

Лишь когда он ткнулся плечом в грубую черную кору дерево, он понял, что находится у подножия того самого дуба к которому так стремился попасть, ныне покойный, Константин Петрович. Именно в дупле этого дуба Веревий и Карл, спрятали сумку с ассигнациями и свинцовый сосуд с жучьим соком. Приложив немалые усилия, Веревий неловко перевернувшись на спину сел и прислонился к стволу дерева.

Задрав голову, он понял, что его надежда укрыться под ветвями дерева от дождя удалась лишь отчасти. Листья еще не успели распуститься на дубе, а его ветви служили ненадежной защитой от капель мелкого всепроникающего дождя. Посмотрев влево, Веревий обнаружил там толстый сук, куда и переполз, укрывшись прямо под ним. Теперь дождь докучал ему не так сильно, как прежде. Но насквозь пронизывающий ветер и мокрая одежда, делали свое дело, и Веревий понял, что он так долго не протянет. Через непродолжительное время он неминуемо окоченеет от холода и погибнет.

Нужно было что-то срочно предпринимать для своего спасения. Словно в насмешку над Веревием, прямо у него за спиной, в дупле, стоило лишь протянуть руку, лежала большая сумка набитая бешеными деньжищами. На эти деньги можно было скупить весь Ежовск со всеми потрохами! Но что толку от этого было Веревию в его нынешнем положении? Эта куча ассигнаций годилась лишь на то чтобы развести из них костер для того чтобы согреться. Но у Веревия при себе не было, ни спичек, ни огнива. Впрочем, даже если спички и были бы, они давно уже намокли бы и были все равно ни на что не годны.

Взвыв от бессильной злобы, Веревий саданул кулаком по своему правому колену. В бедре его тупой болью отдалась вшитый под кожу золотой пузырек. Видимо шрам на коже начал болеть от долгого пребывания на холоде. Веревий застыл как громом пораженный. Под влиянием последних бурных событий, он начисто позабыл о том, что у него в запасе есть этот, как выражался Карл, крапленый туз в рукаве. Видно у него отмерзли не только конечности и зад, но также и голова, если он позабыл про жучий сок. Веревий задумчиво поскреб насквозь мокрую шевелюру.