— Действительно, ничто не сравнится с комфортом на Зюльте.

Вскоре они меня достали своей болтовней, я от них ушла и наткнулась недалеко от отеля на промоину. Вокруг на полупесчаной пустоши росли кусты, и я потрогала несколько бутонов шиповника, насколько они успели созреть. Аннелиза, наверное, не стала бы дольше ждать, и начала варить из них мармелад. Но тут я услышала голоса, показавшиеся мне знакомыми.

— Разве тут не здорово? — говорил Моритц. — Такая работенка выпадает раз в жизни! Зюльт самый крупный немецкий остров и самый дорогой. У нашей доброй Лоры, похоже, водятся денежки!

— Неудивительно, если тебе принадлежит магазин с названием «Золотое дно», — ответила Рикарда. — Но она клевая, мне она больше нравится, чем толстушка, которая к тебе все время прилаживается.

— Не будь у меня особого шарма, они бы нас не наняли.

Рикарда смеется:

— Не много ли ты о себе возомнил? Ах, я уже предвкушаю ужин, наверное, за эти дни я поправилась килограммов на пять!

— А я предвкушаю кое-чего послаще, — усмехается Моритц.

Местная кухня нас не разочаровала: только что выловленная в Северном море камбала, политая желтым пикантным эстрагоновым соусом, и зеленая спаржа. На десерт кремовый пудинг «Амаретто» с плодово-ягодным желе из пассифлоры. Прибавьте к этому две бутылки рислинга. Раз уж наши молодые гости считают меня богатой и щедрой, то не стану их разочаровывать. Перелет в Португалию, включая трехнедельный полный пансион, обошелся бы существенно дешевле.

— Так когда появится Эвальд? — задаю вопрос Аннелизе, что вызывает дружный смех у студентов. Они думают, что я о собаке Руди.

— Мы должны забрать его завтра в 15.20 с аэродрома Вестерланд, — отвечает она. — Это недалеко от Кампена. Сначала он летит в Гамбург, а затем сюда на самолете «Зюльт Эйр». Кажется, он произнес слово «Сессна». Это не опасно?

Мы втроем торопимся убедить Аннелизу в безобидности самолета, несмотря даже на сомнительную реплику Рикарды о том, что при таком ветре маленький шаткий самолет вообще не сможет взлететь. Откупорили третью бутылку, и Аннелиза неожиданно предлагает студентам перейти на «ты». У меня тоже было хорошее настроение, и я освободила молодых на весь следующий день. До аэропорта сама поведу машину.

Наконец-то мы с Аннелизой лежали порознь, каждая в своем номере. С моей кровати можно было наблюдать вересковую пустошь и маяк.

Мы с моим бывшим мужем в пору молодости не могли похвастаться такой же самоуверенностью, веселостью и естественностью, как у Моритца с Рикардой. Постоянно следили за собой, стараясь вести себя подобающе и ни в коем случае не выделяться чем-либо таким, что могло бы вызвать неприятные эмоции окружающих. Невозможно было и помыслить, чтобы даже в момент сильного гнева у такой благовоспитанной дочери, какой была я, из уст вырвались «грязные» ругательства. «Ladylike»[1] — вот наш девиз. Когда Удо со своими подвыпившими друзьями остроумничали по поводу книги о сексуальном поведении «Отчеты Кинси» или секс-шопов Беате Узе, то при моем появлении в комнате все замолкали.

С нашей первой поездки на Зюльт миновало сорок пять лет. Тогда мы решили доказать самим себе, что способны быть такими же раскованными и современными, как поборники нудизма; по существу же мы оставались жеманными, как наши родители, и стыдились своей наготы.

Приходится, к сожалению, признать, что я и сегодня не решилась бы оголиться, правда, уже по другим причинам. Если вернуть молодость и красоту, я с величайшей радостью подставлю оголенное тело солнцу, ветру и соленой воде, но вчерашнее зрелище потерявшей стыд старухи все еще стоит у меня перед глазами.

Лора, ты была и останешься мещанкой! — ругаюсь на саму себя. Общество должно признать, что между молодым и старым телом существует разница. В конце концов, пусть тот, кто смотрит, сам себе устанавливает эстетические критерии. И молодые, и старые становятся жертвами навязываемого им через СМИ одностороннего идеала красоты, и ни у кого не хватает смелости восстать против подобной дискриминации. Вчерашняя голая на пляже — вольнодумица, и нам остается лишь восхищаться ее независимостью.

Сегодня я задержалась в постели. На часах уже десять, все позавтракали, за столом ни Аннелизы, ни молодых. Сходила за газетой, сижу, пью кофе и механически просматриваю страницы — на самом деле меня занимают совсем иные проблемы, нежели политика и экономика. Зачем Эвальд торопится сюда, когда только похоронил жену? Что за причина заставила его мчаться на Зюльт после того, как он несколько недель даже не звонил нам? Неужели все дело в коробочках?

Аннелиза устроилась загорать в шезлонге. Оттого что она практически все лето работает в саду, у нее и без того здоровый цвет лица, но подруга, наверное, хочет покраснеть до такой степени, чтобы походить на омара. Я желаю ей доброго утра и пускаюсь в короткую прогулку по окрестностям. С изумлением рассматриваю всякую всячину в витринах магазинчиков, настолько ярких, что они не затерялись бы даже в снобистском Висбадене. Свитеры и сумки, за которые просят столько, сколько за полгода зарабатывает наша уборщица. Очень дорогие украшения и наручные часы, предназначенные либо для отринутых супружниц в качестве отступных, либо для новых подружек в качестве утреннего дара. Было бы интересно пересечься здесь с кем-нибудь из мифических ВИП-персон, кто все это покупает. Однако значительная часть здешней публики такие же туристы, как и я, они бесцельно шатаются и глазеют, разинув рот.

Настало время ехать за Эвальдом. Мы с Аннелизой из крошечного терминала взволнованно наблюдаем за посадкой совсем маленького самолетика. Первым выходит Эвальд. Однако он не смотрит в нашу сторону, а помогает пилоту выгрузить из самолета бесформенный тюк багажа.

— Типичный гольфист, — замечает стоящий рядом молодой человек.

Когда же из машины вылезает владелица этого спортивного багажа, бледная как мел Аннелиза поворачивается ко мне и шепчет:

— Не может быть! Он что, обнаглел до такой степени, что притащил с собой эту Йолу?!

— Ерунда, — успокаиваю подругу, — Эвальд ведь забронировал номер на одного.

Третьим и последним пассажиром, кое-как вывинтившимся из кабины, к нашему удивлению, был не кто иной, как долговязый и мертвенно-бледный Руди. Стоявший рядом молодой человек бросился к нему с распростертыми объятьями.

Сохраняя присутствие духа, Аннелиза молниеносно снимает краденые серьги.

Что до Эвальда, то он не торопится. На какое-то время его внимание привлек стоявший на зеленом лугу планер. До нас отчетливо доносится его голос:

— На таком же D-5701 много лет назад я учился летать! Эх, да что там, рано или поздно становишься стар для всех занятий. Желаю вам хорошо отдохнуть и удачи на турнире!

Когда Эвальд наконец-то двинулся к терминалу, Руди с товарищем поравнялись с нами. Собаку он, видимо, оставил дома.

— А все-таки хорошо снова встать обеими ногами на твердую почву, — говорит Руди с облегчением. — Я готов целовать землю! Думал ошарашить своим внезапным появлением моих любезных тетушек, а они, оказывается, благодаря сверхъестественным способностям уже выяснили, что я на подлете! А как вы узнали?

Подошел сильно загоревший Эвальд; он еще издали подавал знаки своей кепкой принца Германа. Увидев, что мы беседуем с двумя молодыми людьми, он растянул губы в своей неподражаемой улыбке и заметил:

— Уже успели завязать знакомство?

Аннелиза обрадовалась, что гольфистка оказалась не Йолой, и бросилась Эвальду на шею. Я молча стояла рядом. Руди познакомил меня со своим приятелем.

— Лора, ты ничего не знаешь про Лукаса. У его родителей на Зюльте небольшой домик с традиционной камышовой крышей, и я подумал, что мы могли бы при случае нанести им визит и остаться переночевать.