Вечером мы сидели в ресторане уютной сельской гостиницы. Меню состояло из различных свиных вариаций. Моритц заказал обычный охотничий шницель с консервированными шампиньонами в густом коричневом соусе, Аннелиза шницель а-ля Гольштейн, сардины в масле и яичницу-глазунью, Рикарда — шницель с кетчупом карри, я — запеченный шницель по-швейцарски. Хозяйка поставила на стол два блюда картофеля фри с зеленым салатом и пожелала приятного аппетита.
Поскольку здесь все дешево, я хочу снять для себя и Аннелизы отдельные номера, но в гостинице свободны только два номера на двоих. Выздоравливающей подруге хоть и не пришлось на сей раз насладиться десертом, но все-таки она утешилась гигантской порцией свинины. Сразу после ужина Аннелиза отправилась наверх. А мы со студентами еще выпили по последней.
Через полчаса я пошла к нам в номер и, стоя у двери, услышала, как подруга с кем-то разговаривает. Я притихла и навострила уши.
— У тебя есть под рукой карандаш? Запиши на всякий случай номер моего мобильного… — Очевидно, она оставила нашу компанию, чтобы позвонить Эвальду.
Услышав шаги в коридоре, я проскочила в номер. Какое было бы унижение, если бы наши студенты застигли меня за подслушиванием. Аннелиза подняла голову и попрощалась с собеседником.
— Тебе удалось застать его дома? — спрашиваю я.
К счастью, она не стала увиливать и сочинять истории, а просто ответила:
— Он, к сожалению, находился в этот момент в комнате, рядом сын, дочь и невестка. Я смогла лишь поздравить его с кончиной супруги. Надеюсь, он перезвонит, когда никто не помешает.
Едва я удалилась в ванную и намазалась кремом, как зазвучала торжественная мелодия звонка. Аннелиза установила в качестве звонка гимн бывшей ГДР: «Возрожденная из руин». Как она объяснила, столь экстравагантный выбор был вызван не ностальгической тягой по бывшему государству рабочих и крестьян, а тем, что она уловила в нем обнадеживающий символ ее собственной ситуации.
Я завершила свой вечерний туалет и вошла в спальню. Я бы не удивилась, если бы застала Аннелизу читающей нотацию своему вероломному другу. Но тут ничего подобного.
— Не беспокойся, полиция забрала только лекарства, обе жестяные коробочки я вынесла из дома, — объясняла подруга, кивая после каждой фразы, словно Эвальд мог ее видеть.
— Думаю, завтра во второй половине дня, — говорит она в заключение. — Наш отель в Кампене вроде расположен совсем близко от моря. Ты записал адрес? Тебе все понятно? Пока!
Интересуюсь:
— Что там у Эвальда?
Аннелиза энергично вытирает слезы.
— Послезавтра он вылетает на Зюльт, — бурчит она, — но ни слов благодарности, ни словечка радости от новой встречи я от него не услышала. Его беспокоят только коробочки из-под чая!
— Ты здорово задала ему перцу с этими коробочками, — усмехаюсь я.
Она удивленно смотрит на меня и начинает плакать. Все ее накопленные за годы страдания и скорби слезы вырываются наружу.
— Все думают, что у меня веселый нрав и я легко порхаю по жизни. В юности про меня говорили, что у такой ухажеров не сосчитать, а вот кукиш с маслом! Да кто вообще знает, что у меня в душе…
Жалость к самому себе — опасная штука, и мы обе себе такого никогда не позволяли. Что же должно было с Аннелизой произойти, чтобы она расплакалась.
— Лишь однажды в жизни я пожелала полюбить мужчину без страха забеременеть, как в юности, без чувства ответственности и обязанностей, как в браке, из одного чистого удовольствия! Почему ничего не получается? Я такая жирная или что-то еще?
У меня чуть не сорвалось с языка: «слишком старая», но это было бы правдой только отчасти. Бывает, люди находят друг друга, когда им уже за восемьдесят.
Втайне я радуюсь, что скоро увижу Эвальда, и размышляю, во что бы мне послезавтра принарядиться.
На следующий день, проведя несколько часов в пути, мы благополучно добрались до острова. Несмотря на то что Аннелиза, как она утверждает, не жалует север, она с радостью вдыхала морской пощипывающий воздух, восхищалась бескрайним небом, светлыми, почти прозрачными красками и, конечно же, солнечным светом, который приветствовал нас после двух суток почти непрерывного дождя. На обед мы явились с опозданием, на ужин слишком рано. Доброжелательная владелица заведения послала нам в сад официанта, с намазанными маслом булочками из недробленого зерна и свежих крабов. На свежем воздухе еда показалась нам очень вкусной. Потом мы пошли к морю, — мне не терпелось увидеть, все ли выглядит так же, как много лет назад. Моритц с Рикардой, взявшись за руки, направились в противоположном направлении, им хотелось понаблюдать за птицами на мелководье. У Аннелизы на губах заиграла язвительная улыбочка. И лишь когда мы остались с ней вдвоем, я наконец решилась сообщить ей о том, что́ Руди обнаружил на полицейском сайте, посвященном розыску вещей. Судя по реакции, это известие не произвело на нее впечатления. Не прошло и нескольких минут, как ее вниманием завладело другое.
— Нудистский пляж, — испуганно читает Аннелиза по буквам и смотрит на меня. — Ну, и куда же все они попрятались?
Большинство женщин со стройной фигурой, как мы установили путем наблюдения, одеты в цельные купальники, их спутники в бермудах.
— Пожалуй, для них слишком холодно, — предполагаю я, потому что мне самой зябко даже в длинных брюках и красной шерстяной кофте. Такого штормового ветра я еще не помню.
Неожиданно Аннелиза толкает меня в бок и шепчет:
— Это неслыханно!
Теперь и я замечаю, что ее так ошеломило, и не могу оторвать глаз.
Навстречу шествовала пара нашего возраста. Мужчина в белых брюках и голубом кашемировом свитере, ботинки в одной руке, другой обнимает партнершу. Его женщина в чем мать родила. Они держались совершенно естественно, медленно прогуливаясь по пляжу и о чем-то тихо беседуя. Аннелиза от волнения сильно раскраснелась, застыла и глядела вслед, разинув рот, словно деревенская простушка.
— Как тебе это нравится? — спрашивает она, задыхаясь от волнения, после того как парочка исчезла из виду. — Бесстыдство или что-то, чего я не понимаю?
— Весьма смело, — усмехаюсь я, а сама размышляю о своем.
Надо побыстрее выбросить из головы образ этого холеного загорелого мужчины. Мужиков того же сорта, как Эвальд, тут полным-полно. Больше всего меня удивило в нем то, что он, несомненно, проводит отпуск со своей женой. При всем том эта женщина с вялыми грудями, со слегка обозначившимся животом и глубокими складками под ним, со скудной растительностью на срамном месте и четко обозначенными чертами лица задала мне загадку. Если не заниматься фитнесом, то все люди в возрасте за семьдесят — и мы в том числе — без одежды будут выглядеть более-менее одинаково.
— Я нахожу такое объяснение, — заявляет Аннелиза. — Ему холодно так же, как мне, а она закаленная. А ты бы не хотела…
— Никогда! — восклицаю я, вспоминая, как в 1960 году, когда была молода, а тело упруго, мне с большим трудом далось пойти с Удо вдвоем на дикие дюны и загорать нагишом.
— Что будем делать, если Эвальд захочет с нами искупаться в костюме Адама? — спрашивает Аннелиза.
Я тихо засмеялась.
— При таком холодном ветре этого можно не бояться. По мне, так ради бога, пусть погибает, но это не значит, что нам нужно следовать его нелепому поведению!
Затем мы разделились. Аннелиза пошла в свой номер. Она хотела немного отдохнуть перед ужином. А я нашла укромное местечко, где меня не продует, в плетеном кресле с тентом, откуда можно созерцать волнующееся море; высокие волны всегда казались мне немного одиозными. Неподалеку расположились двое молодых мужчин, одетых изысканно, но непринужденно, как и полагается праздно проводящим время людям. Они не обращали на меня никакого внимания. Один плаксивым тоном говорил другому:
— Фактор блаженства здесь ощущается как нигде больше.
А второй как бы нехотя со скукой отвечал:
