Прошу прощения, но здесь я хочу описать моего гостя.

Он был довольно мал ростом — на мой взгляд, не более шести футов. Его голова держалась на коротком стебельке, у него было всего четыре конечности, две из которых он, похоже, использовал исключительно для ходьбы, остальные же две не использовались для передвижения вовсе, а всего лишь для того, чтобы держать предметы и жестикулировать! С невероятным изумлением я заметил отсутствие еще одной пары конечностей, столь необходимых для нас и столь полезных. Однако это существо, похоже, совершенно комфортно чувствовало себя в своем теле, так что я принял его как есть, в том виде, в каком оно принимало самого себя.

Это бледное, почти безволосое создание было наделено необычнейшими по своей эстетике чертами, в особенности рот, а глаза были впалыми и на удивление выразительными, как полуденное море. В общем, это было странное существо, столь же занятное, как новое, захватывающее приключение. Оно бросало вызов моему пониманию вкуса и моей философии.

Я мгновенно внес поправки.

Вот какие мысли я передал своему новому другу:

— Мы все твои отцы и твои дети. Мы с радостью приглашаем тебя в наши великие древесные города, посвящаем в нашу соборную жизнь, в наши тихие обычаи и в наши мысли. Ты будешь спокойно ходить среди нас. Не надо бояться.

Я услышал, как он воскликнул вслух:

— Господи! Это чудовищно! Семифутовый паук!

После этого с ним случился какой-то приступ, припадок.

Изо рта хлынула жидкость, ужасная дрожь сотрясла его тело.

Я почувствовал сострадание, жалость и грусть. Это бедное существо отчего-то почувствовало себя плохо. Оно упало, его лицо, и без того бледное, сделалось теперь совсем белым. Существо задыхалось и дрожало.

Я двинулся к нему, чтобы помочь. Но скорость, с какой я совершил это движение, почему-то встревожила тех, кто был внутри корабля, ибо как только я поднял упавшее существо, чтобы оказать ему помощь, внутренняя дверь корабля распахнулась. Оттуда выскочили другие существа, подобные моему другу, они кричали, в смятении и страхе размахивая серебристыми орудиями.

— Он напал на Фримана!

— Не стреляй! Идиот, ты попадешь в Фримана!

— Осторожней!

— Боже!

Таковы были их слова. Для меня они бессмысленны даже теперь, но я их помню. Однако в них я чувствовал страх. От него накалялся воздух. Он обжигал мой разум.

Мой мозг очень быстро соображает. В мгновение ока я бросился вперед, положил существо туда, где оно лежало, поближе к остальным, и беззвучно удалился из их жизненного пространства, совершая мысленный посыл: «Он ваш. Он мой друг. Вы все мои друзья. Все хорошо. Я помогу ему и вам, если смогу. Он болен. Позаботьтесь о нем как следует».

Они стояли, пораженные. В их мыслях царило изумление, смешанное с чем-то вроде шока. Они спрятали своего друга внутрь корабля и выглядывали наружу, таращась на меня снизу вверх. Я послал им свою дружбу, словно теплый морской ветерок. И улыбнулся.

Затем я вернулся в город алмазных паутин, в наш прекрасный город, раскинувшийся меж высоких деревьев, под солнцем, в прохладных небесах. Начинал накрапывать новый дождь. Когда я добрался до дома, где жили мои дети и дети моих детей, откуда-то снизу, издалека, до меня донеслись слова, и я увидел, что существа стоят в дверях своего корабля и смотрят на меня. Слова были такие:

— Надо же, они дружелюбные. Дружелюбные пауки.

— Как это может быть?

В отличном расположении духа я принялся ткать этот ковер и этот рассказ, вплетая в него плоды диких лимонных слив, персиков и апельсинов, развешанных на золотых нитях паутины. Получился неплохой узор.

Прошла ночь. Прохладные капли дождя падали, омывая наши города и повисая на их нитях светлыми бриллиантами. Я сказал своим друзьям: пусть корабль лежит там сам по себе, пусть существа в нем привыкнут к нашему миру, в конце концов они осмелятся выйти наружу, и мы подружимся, их страх рассеется без следа, как рассеиваются любые страхи, когда вокруг любовь и дружеское тепло. Нашим двум культурам будет чему поучиться друг у друга. Им, молодым, бесстрашно отправляющимся в глубь космоса в металлических зернышках, и нам, старым, спокойным, висящим в ночи на нитях своих городов, благодушно позволяя дождю капать на нас. Мы научим их философии ветра и звезд, поведаем, как растет трава и каково бывает полуденное небо — синее и теплое. Они, без сомнения, захотят об этом узнать. А они, в свою очередь, освежат наши представления рассказами о своей далекой планете и, быть может, о своих войнах и конфликтах, чтобы напомнить нам о нашем собственном прошлом, которое мы по общему согласию выкинули в море, как злую игрушку. Оставьте их в покое, друзья, терпение. Через несколько дней все будет в порядке.

Это, несомненно, любопытно. Я говорю о той атмосфере смятения и ужаса, которая неделю не рассеивалась над кораблем. Глядя из наших уютных древесных жилищ в небесах, мы снова и снова наблюдали, как эти существа таращатся на нас. Я перенесся разумом внутрь их корабля и услышал их разговоры, и хотя я не мог угадать их смысл, тем не менее смог уловить эмоциональное содержание:

— Пауки! Боже мой!

— Здоровенные! Твоя очередь идти наружу, Негли!

— Нет, только не я!

Это случилось после полудня на седьмой день: одно из существ отважилось выйти наружу в одиночку, без оружия, и позвало, чтобы я спустился. Я откликнулся, с теплым чувством и с добрым намерением послав ему дружеское приветствие. Спустя мгновение огромный усыпанный жемчужинами город уже подрагивал, переливаясь на солнце, у меня за спиной. Я стоял перед гостем.

Я должен был это предвидеть. Он бросился бежать.

Я резко остановился, не переставая посылать ему свои самые лучшие и добрые мысли. Он успокоился и вернулся. Я почувствовал, что между ними был какой-то спор, кому идти. И выбрали его.

— Не пугайся,— подумал я.

— Я не пугаюсь,— подумал он на моем языке.

Тут пришла моя очередь удивляться, хотя удивление было приятным.

— Я выучил твой язык,— сказал он вслух, медленно, а глаза его безумно вращались, и губы дрожали.— С помощью машин. За неделю. Ты мне друг, правда?

— Конечно.

Я немного присел, так что мы оказались на одном уровне, глаза в глаза. Нас разделяло около шести футов. Он продолжал осторожно отступать назад. Я улыбнулся.

— Чего ты боишься? Надеюсь, не меня?

— О нет, нет,— поспешно ответил он.

Я слышал, как воздух пульсирует от биения его сердца, словно стук барабана, словно горячий шепот — торопливый и глубокий.

В своем мозгу, не зная, что я могу читать его мысли, он думал на нашем языке: «Что ж, если меня убьют, команда не досчитается всего лишь одного человека. Лучше потерять одного, чем всех».

— Убьют! — вскричал я в недоумении и изумлении, пораженный этой мыслью.— Зачем? В нашем мире уже сто тысяч лет никто не умирал от насилия! Прошу тебя, выкинь эту мысль из головы. Мы будем друзьями.

Существо мне поверило.

— Мы изучали тебя с помощью инструментов. Телепатических машин. Различных измерительных приборов,— сказало оно.— У вас здесь существует цивилизация?

— Как видишь,— ответил я.

— Твой коэффициент интеллекта,— продолжало оно,— нас поразил. Насколько мы можем видеть и слышать, он превышает двести баллов.

Высказывание было не совсем ясным, однако в нем я снова уловил тонкий юмор и в ответ мысленно послал ему радость и удовольствие.

— Да,— сказал я.

— Я помощник капитана,— сказало существо, по-своему изображая, как я понял, улыбку. Разница была только в том, что оно улыбалось горизонтально, вместо того чтобы растягивать рот вертикально, как делаем мы, жители древесного города.

— А где капитан? — спросил я.

— Он болен,— ответил помощник капитана.— Болен со дня нашего прибытия.

— Мне бы хотелось повидаться с ним,— сказал я.

— Боюсь, это невозможно.

— Мне жаль это слышать,— сказал я.