Впрочем, у собравшихся в зале, видимо, было своеобразное представление о том, что наиболее привлекательно, да и сами они, если присмотреться, тоже отличались каким-то своеобразием. По речи, манерам, по внешнему облику вряд ли это были люди, непосредственно причастные к физическому труду. Но стоило взглянуть на их руки, чтобы убедиться: нет, всем им отлично известно, что такое физический труд. Достаточно было обратить внимание на цвет кожи — безразлично, у мужчин или женщин, чтобы бросился в глаза не сошедший и за зиму загар — такой, который приобретают не на пляже, а в седле, в походе, на земляных работах в поле. Он пристает навсегда, как навсегда въедается угольная пыль в кожу шахтера.

В зале собрались археологи.

Со всего Советского Союза собираются они сюда, в конференц-зал Академии наук СССР, на специальную ежегодную сессию Отделения исторических наук Академии, посвященную их новым работам. По уже установившейся традиции, этот смотр советской археологии происходит весною, когда, хотя бы вчерне, подведены итоги того, что раскопано за прошлогодний сезон и обработано за зиму, и это можно продемонстрировать товарищам по науке: и сруб колодца, и плуг скифа, и эмали, отысканные в кургане, и топор русского витязя, которым он оборонялся от татар и псов-рыцарей, или какое-нибудь пряслице-грузик для веретена из розового шифера, добывавшегося под городом Овручем. Летом собраться нельзя: преступление — терять драгоценные для раскопок сухие и солнечные дни! Осенью и зимою тоже некогда: только бы успеть разобраться в том, что удалось раскопать за лето! Вот и остается единственное время года: весна.

Археологи ждут ее с нетерпением и вместе с тем с тревогой: а что скажут товарищи по науке о выводах, которые представляешь на их рассмотрение? Согласятся ли с толкованием, даваемым тому, что отыскал? Ведь вещь отыскать мало — надо еще объяснить ее: и для чего она предназначалась (сплошь и рядом это неясно, особенно когда вещь сохранилась плохо и не полностью), и каким способом была изготовлена, и откуда был добыт материал. Представьте себе, совсем не все равно, было ли сделано пряслице из розового шифера или из серого.

Впрочем, почему? Да и в какой степени это может показаться существенным кому-нибудь еще, кроме самих археологов?

На первый взгляд, сессия если и нужна, то только узкому кругу специалистов. Но в дни, когда она идет, часто выясняется, что конференц-зал — кстати, один из крупнейших в Москве, — в общем, довольно тесен. Выясняется, что ответ на вопрос, продолжали или нет изготовлять в Овруче пряслица также после XIII века, нужен тысячам и даже миллионам советских людей. И вот по какой причине. Овручские пряслица были широко распространены по Руси еще до XIII века, что свидетельствовало не только о высоком развитии ремесла на Руси, в частности в Овруче, но и о регулярных торговых связях одних областей Руси с другими, о естественном тяготении страны к единству. Но XIII век — это нашествие татар. Как же оно повлияло на Овруч? Продолжал ли этот значительный по тогдашним временам центр русского ремесла снабжать Русь розовыми пряслицами и после XIII века, или не устоял и он, захирел под варварским ярмом?

Конечно, пряслице — только частность, не более. Но когда к одной частности прибавляется вторая, третья, сотая, когда мы узнаём, что лучшие замки́, известные средневековой Европе, носили название русских, потому что их ввозили из Руси, а новгородские улицы были замощены за века до лондонских; что чудо кузнечного искусства — кольчуги, выкованные из десятков тысяч колец каждая, уже в X веке изготовлялись русскими мастерами, а на Западе в это время не применялись; когда мы располагаем не одним или двумя, а сотнями и тысячами таких фактов, — то они перестают быть только частностями, они воссоздают основные черты истории народа. Они показывают нам также, как складывался характер этого народа (а ведь он, этот народный характер, играет немалую роль и сегодня!), они показывают нам, какие мощные и древние корни питают творчество народа (а ведь оно радует нас и сегодня: это наше творчество, наш характер!). И тех, кто вооружен таким точным и достоверным знанием истории народов, никто и никогда не сумеет отравить рассуждениями, будто бы есть народы избранные и народы-отщепенцы и это, мол, извечно; что конечно же одни народы уступают некоторым другим (что бы нам ни говорили!) и это, дескать, тоже вечно.

А разве мало еще такой отравы распространяется в мире?!

Вот цена любой исторической «частности» — хотя бы того же овручского пряслица, и вот что такое археология, знакомящая нас с ним. Нет, несмотря на то что предмет этой науки — седая древность, сама она глубоко современна, и вовсе не тихие кабинетные ученые, стремящиеся в покойные пристани прошлого от бурь сегодняшнего дня, — ее лучшие представители. Наоборот!

Вижу: стоят у стенда, где выставлены их работы, и горячо о чем-то спорят Павел Николаевич Шульц, Сергей Павлович Толстов и Александр Натанович Бернштам. Шульц раскапывает под Симферополем Неаполь Скифский — столицу скифских царей, Толстов — культуру древнего Хорезма в пустынях Средней Азии, район раскопок Бернштама — Памир.

На груди Шульца — колодка орденских планок. В числе других заметна ленточка солдатского ордена «Славы», которым ученый награжден в Отечественную войну. Он живо жестикулирует, хотя кисти обеих его рук изуродованы — они беспалы. Это результат одной опасной разведки. Он стал инвалидом и сам уже не в состоянии копать. Тем не менее ни на один сезон не прекращаются раскопки Неаполя Скифского. Под руководством Шульца копают другие, если ему самому это стало не под силу.

У С. П. Толстова, тоже раненного в боях Великой Отечественной войны, на которую он отправился добровольцем, не так давно случилось кровоизлияние в мозг. Врачи предписали категорически: никакого напряжения, никаких волнений, полный покой! Толстов не возражал. Но, едва поднявшись с постели, он заказал билет на самолет и улетел в Каракумы. Провел там все лето на раскопках и утверждает, что это и есть самый санаторный режим для него!

Александр Натанович Бернштам — «сосед» Толстова по раскопкам. Он проникает в такие места на Памире, куда даже привычная горная лошадь пробирается с опаской. Он не слезает с седла по суткам. А ведь и Бернштаму нелегко даются экспедиции: он без палки — никуда, ни шагу.

На стендах конференц-зала в дни сессии развешано множество фотографий — хоть географию по ним изучай: и снежные вершины Кавказа, и пески Средней Азии, и излучины русских рек, и украинские или молдавские поля, и тихие городишки, вроде Старой Ладоги, и знакомые переулки Зарядья у московского Кремля. Видно: пересекает пустыню караван автомашин, кружит самолет над песками, бороздит реку моторная лодка. На других снимках отодвигают кучи земли бульдозеры и скреперы, опускается в скафандре на дно моря водолаз с плотика. Все это фотографии рабочих моментов археологических экспедиций. Куда только они не проникают!

Тысячи, без преувеличения, людей заняты у нас в Союзе раскопками. Множество музеев во всех областях и республиках имеет археологические отделы, сотрудники которых ведут самостоятельные исследования. В давнее прошлое, к счастью, ушли времена, когда судьба начатых раскопок зависела от настроения, причуд, а также состояния банковского счета какого-либо мецената.

М. И. Артамонову, не так давно раскапывавшему на дне будущего (в то время) Цимлянского моря древний русский город Белую Вежу, потребовались бульдозеры и скреперы. Управление строительства Цимлянского гидроузла немедленно выделило эти машины в его распоряжение.

С. П. Толстов доказал, что для обследования большого количества архитектурных памятников древности в Каракумах и Кызылкумах ему необходима авиационная разведка: без самолетов дело бы очень затянулось. Правительство вооружило его целым авиаотрядом.

Покойный Р. А. Орбели изучал Херсонесский порт. Понадобились водолазы, чтобы обследовать на дне моря ушедшие под воду причалы древних греков, — Рубену Абгаровичу Орбели отрядили водолазов.