На страницах «Орловской речи», усматривавшей каузальную связь между ослаблением школьной дисциплины и распутным поведением учеников, картина получалась совершенно противоположной. Газета не только отстаивала восстановление практики внешкольного надзора, но и всячески пыталась дискредитировать родительские комитеты за их «небрежное» отношение к нравственному воспитанию детей. Представление о «чрезвычайной халатности» родителей читатели могли получить из сочных статей некоего В. Брянского, описывавшего мероприятия родительских комитетов как ученические попойки, на которых сами родители «пили шампанское и занимались флиртом»[410]. Таким образом, если «Орловская речь» представляла огарчество как относительно новое явление, прямо вытекавшее из ослабления надзора и учреждения родительских комитетов, то для большинства писавших в редакцию «Орловского вестника» оно свидетельствовало об актуальности «старой» проблемы: полицейский порядок в средней школе и его пагубное влияние на учеников.

По сути дела, за спором о подоплеке огарчества скрывался вопрос о разделении воспитательной ответственности между семьей и школой. Вопрос этот восходил еще к школьным реформам министра народного просвещения Д. Толстого (1866–1880), который для борьбы с «нигилизмом» обратил особое внимание на нравственное образование молодежи[411]. Опубликованный в 1874 г. «Сборник постановлений и распоряжений по гимназиям и прогимназиям», подробно описывавший должное поведение гимназиста как в школе, так и вне ее стен, не оставлял никакого сомнения, что ответственность за нравственное воспитание учащихся возлагается прежде всего на учебные заведения, а не на родителей[412]. Подвергая ученика постоянному наблюдению, школа должна была сохранить его нравственную чистоту и тем самым обеспечить формирование политически благонадежной элиты.

Русская литература и мемуаристика начала XX в. изобилует описаниями школьного быта, которые в подавляющем большинстве свидетельствуют о полном отсутствие нравственного авторитета средних учебных заведений. Неудивительно, что составляющим элементом «мифа» о русской гимназии (как показал Д. Макнэр в специальной статье на эту тему[413]) является наличие «тайной жизни» ученика, в которой он ищет спасения от удручающей рутины. Серая обыденность подталкивает его на путь пьянства и разврата, от которого может спасти только альтернативное воспитание в форме самостоятельного чтения радикальных критиков и новейшей русской литературы. Даже А. Изгоев, в целом отрицательно относившийся к подпольному образованию, считал, что, «не будь его, количество детей, погрязающих в пьянстве, в разврате, нравственно и умственно отупелых, было бы гораздо больше, чем теперь»[414]. Возникшую на исходе революции 1905 г. историю огарчества можно считать кульминацией этого мифа, реализовавшей именно его трагический потенциал.

Для дальнейшего развития слухов об «огарках» и лигах свободной любви не менее важной оказалась противоположная точка зрения — о воспитательной некомпетентности родителей. Мало того что она нашла выражение в педагогических журналах и правой периодике, настаивавшей на отмене родительских комитетов, она еще и оказала значительное влияние на самосознание самих учащихся. Жупел погибающего подростка, нуждающегося в нравственном руководстве родителей, но не встречающего его ни в семье, ни в школе, в определенной степени «усвоился» молодежью, превратился в автонарратив.

Волна моральной паники по поводу «огарков» затрагивала вопрос об отчужденности детей от родителей, который встал еще до 1905 г. На самом пороге XX в. «семейный кризис» был одной из самых актуальных тем в педагогической периодике. Высказывавшиеся по этому поводу приходили к различным выводам о характере современного воспитания, упрекая родителей то в халатном, то в слишком требовательном отношении к своим детям, но при этом все соглашались с тем, что традиционная пропасть между «отцами и детьми» не уменьшилась, а наоборот, разрослась до катастрофических размеров[415]. Как писала в 1903 г. сотрудница «Вестника воспитания», «холодные, далекие отношения между двумя поколениями стали явлением скорее усиливающимся, чем уменьшающимся с каждым годом»[416].

Символом семейного кризиса накануне 1905 г. стала драма А. Найденова «Дети Ванюшина» (1901), пользовавшаяся исключительным успехом как в столице, так и в провинции. Ставшее уже тогда общепринятым отношение к этой пьесе как разоблачительной по отношению к удушающей атмосфере «буржуазной» семьи объясняет, почему она охотно ставилась в советское время и до сих пор входит в репертуар некоторых театров[417]. Кульминацией несложного сюжета является сцена, в которой пьянствующий и уже потерявший невинность подросток объясняется с отцом по поводу своего удаления из гимназии и упрекает живущих «внизу» (т. е. взрослых) за их незнание душевного мира живущих «вверху» (детей). Пространственная оппозиция «верха» и «низа» стала ёмким выражением этой дилеммы, по мнению современников, свидетельствовавшей о том, что граница, отделявшая официальную жизнь подростка от тайной, проходила не только между школой и улицей, но и внутри родительского дома[418].

Разумеется, эти настроения необходимо рассматривать в контексте более широкого и более осмысленного интереса к юношеству (в смысле «die Adoleszenz»), который возникает на рубеже XIX в. по всей Европе[419]. Однако, если ограничиться ситуацией в России, нельзя не увидеть, что в либеральной и народнической прессе после 1905 г. преобладающее значение получила именно идея коллективной виновности старшего поколения, допускавшего «преждевременное» развращение детей. Отсюда и множество пьес на огарческую тему, моделью для которых служила в конечном итоге пьеса «Дети Ванюшина» со своей обличительной направленностью.

Например, в уже упомянутой мелодраме «Дети двадцатого века (Огарки)» одинокий герой Григорий ратует за школьные реформы и одновременно борется с развратом среди молодежи. Его высокие идеалы разделяет только Вера — чистая, умная курсистка, поддержавшая его в борьбе с Эдуардом Фон-Бахом — основателем местной «Лиги свободной любви». Однако в конечном итоге победу одерживает тот самый Фон-Бах. Ему не только удается соблазнить младшую сестру Григория, Любовь, и ее подругу Софию (nomen est omen), он ухитряется переманить в свой лагерь даже Веру, которая оказывается бессильной перед его дьявольскими чарами. Тяжелая финальная сцена (в которой отец, обычно занятой, вдруг осознает свою вину перед опустившимися детьми) заставляет сделать вывод, что в возникновении организации Фон-Баха родители виноваты не меньше, чем школа[420].

Вина «отцов» не ограничивается только воспитательной небрежностью, способствующей раннему падению детей. Живя в грязи, отцы буквально обрекают детей на гибель. В драме «Лига свободной любви (Школьные огарки)» некоего С. Р. Чернявского 16-летний гимназист Петя, к своему ужасу и омерзению, узнает, что его отец посещает публичные дома и заражен сифилисом. В то же время классный надзиратель Пети, объявивший в гимназии войну порнографии, бесцеремонно водит старшеклассников в сомнительные заведения. В итоге Петя, измученный гимназической рутиной, окруженный ницшеанствующими «огарками»-одноклассниками, совершает самоубийство[421].