– И еще я пока гоню от себя мысль, что Эмили, которую я считала одной из ближайших подруг, объединилась против меня с моим же мужем. В голове не укладывается…

Лежа на кровати, Энди услышала, как открылась входная дверь, и у нее противно засосало под ложечкой. Она не знала, как выдержит ближайшие четверть часа.

– Макс пришел, – прошептала она в трубку.

– Поняла. Звони, когда сможешь. Всю ночь, в любое время. Набирай меня, как только будет нужно.

Энди поблагодарила Лили и положила трубку. В дверях появился Макс. От его покаянного вида, большого букета оранжевых тюльпанов и фирменного пакета «Пинкберри» в руках у Энди снова полились слезы. Только на этот раз их сопровождало тошнотворное сознание того, что этот человек ей уже не муж. Энди подтянула Стэнли поближе и спрятала пальцы в шерсти песика.

– Клянусь жизнью Клементины, я не хотел причинить тебе боль, – сказал Макс с порога. – Клянусь тебе ее жизнью! Если не захочешь меня выслушать, знай хотя бы это.

Энди ни на секунду не усомнилась в его словах. Как бы теперь ни было трудно верить Максу, Энди знала – он никогда не стал бы лгать и клясться при этом жизнью дочери.

– И на том спасибо, – сказала она, вытирая слезы. – Но это ничего не меняет.

Макс положил цветы на комод и присел в шаге от кровати. Он не снял пальто и ботинки, будто знал, что не останется. Вытащив из пакета большое мороженое «Пинкберри» – с арахисовым маслом и шоколадом, – Макс протянул его жене, но Энди лишь молча взглянула в ответ.

– Твое любимое.

– Прости меня за отсутствие аппетита в данную минуту.

Он полез в карман пальто и подал Энди ее сотовый.

– Коляску я тоже привез.

– Отлично.

– Энди, я не могу даже сказать тебе, как…

– Так и не надо. К чему копаться в свежей ране? – Энди закашлялась. Горло отекло и саднило. – Я хочу, чтобы ты сейчас ушел, – сказала она, не до конца понимая, насколько серьезный смысл вкладывает в эти слова.

– Энди, поговори со мной! Надо же объясниться! У нас Клем, мы должны думать о ней. Скажи, что мне…

Энди резко вскинула голову. Встретившись взглядом с Максом, она едва сдержала нестерпимый гнев.

– Именно о Клем я сейчас и думаю. Через мой труп она будет расти, глядя, как ее подлец-папаша предает безвольную тряпку-мамашу. Только не моя дочь. Так что поверь мне – в интересах Клементины ты должен уйти.

Глаза Макса были полны слез. За все годы знакомства Энди видела мужа плачущим раз или два, но сейчас его слезы не пробудили в ней никаких эмоций. Он хотел что-то сказать, но промолчал.

– Я уйду, – прошептал он. – Я вернусь завтра, и мы поговорим.

Энди смотрела, как он тихо прикрыл за собой дверь спальни. Через несколько секунд она услышала, что и входная дверь закрылась. «Он не взял одежду, – подумала Энди. – Даже зубную щетку или запасную пару контактных линз. Куда он пойдет? У кого будет ночевать?» Она невольно забеспокоилась, как волновалась бы о своей матери или подруге, о каком-нибудь дорогом человеке. Но, вспомнив, что сделал Макс, заставила себя успокоиться.

С трудом заснув в полночь, в час Энди проснулась, гадая, где сейчас Макс, в два она размышляла, как будет говорить о разводе своим родителям и Джил, в три представляла, что скажет Барбара, в четыре думала о предательстве Эмили, в пять спрашивала себя, как она справится с ролью матери-одиночки, в шесть ее слезы окончательно высохли, но голова раскалывалась от боли из-за отсутствия сна, а в сознании упорно возникали самые худшие сценарии. Болело везде – от ямки под затылком до глазниц, нижнюю челюсть сводило судорогой, потому что всю ночь Энди то и дело стискивала зубы. Даже не глядя в зеркало, она знала, что лицо у нее отекло и пошло красными пятнами, словно она больна или у нее клиническая депрессия (и то, и другое было недалеко от истины). Только взяв Клем из кроватки и прижавшись лицом к светлому пушку на ее головке, Энди немного успокоилась. То, как дочка жадно ест из бутылочки, ощущение на руках ребенка в байковой пижаме, запах ее шелковистой кожи – единственное, что могло заставить Энди улыбнуться. Она поцеловала дочку, вдохнула прелестный запах ее шейки и поцеловала снова.

Когда в полседьмого утра у Энди зазвонил сотовый, она твердо решила не брать трубку, но когда позвонили в дверь, так и подскочила. На секунду она подумала, что это Макс, но тут же отогнала эту мысль: какой бы кризис отношений они ни переживали, это по-прежнему его дом и его дочь, он никогда не стал бы звонить. Никто другой из знакомых Энди так рано не вставал, не говоря уже о том, чтобы явиться с визитом, а если бы такое и произошло, швейцар бы ее предупредил. Сердце у Энди забилось быстрее. Неужели что-то случилось и можно начинать волноваться?

Она положила Клем на игровой коврик и посмотрела в глазок. Эмили, с ног до головы в спортивном и дизайнерском – кроссовки, леггинсы, неоново-розовая ветровка, отражающий жилет и такая же повязка на голову, – старательно тянула бедро. Пока Энди наблюдала за ней, Эмили проверила входящие звонки, вытаращила глаза и приказала Энди открыть дверь.

– Я знаю, что ты здесь. Макс у меня дома – переживает смертельно! Нам надо поговорить.

Энди страшно хотелось промолчать, или велеть Эмили убираться восвояси, или пожелать подруге сдохнуть, но она знала – не поможет. Не имея ни сил, ни желания пережидать, Энди открыла дверь.

– Что тебе нужно?

Эмили как ни в чем не бывало чмокнула Энди в щечку и непринужденно прошла в квартиру, как делала всегда, пока столь эффектно не разрушила их дружбу.

– Пожалуйста, скажи, что у тебя есть готовый кофе, – попросила Эмили, направляясь на кухню. – Боже мой, это жесть подниматься в такую рань! Как ты встаешь каждый день? Ты поверишь, что я уже пробежала четыре мили? Привет, Клементина! Какая ты красивая в этой пижамке!

Услышав свое имя, Клем оторвалась от разглядывания мобильного Эмили и улыбнулась гостье своей неотразимой беззубой улыбкой. Энди мысленно поблагодарила дочь.

– Хм, кофе нет! На тебя тоже сделать? – Эмили, не дожидаясь ответа, схватила из посудомоечной машины чистую кружку, выбросила старый пакетик с кофе, выбрала и уложила новый, закрыла крышку и нажала «старт», ни на секунду не прекращая трещать о рекламодателе, позвонившем ей накануне в десять часов вечера с дурацким вопросом.

– Ты что, действительно зашла рассказать мне о людях из «Де Бирс» в полседьмого утра?

Эмили разыграла удивление:

– Ой, а что, сейчас правда так рано? Боже, как невоспитанно получилось… – Она достала из посудомойки вторую кружку, добавила в обе молока и поставила одну перед Энди. Сделав большой глоток, она села за обеденный стол и жестом предложила хозяйке не стесняться и присоединиться к ней. Злясь на себя, что пляшет под дудку подруги, Энди тем не менее выжидательно села напротив.

– Хочу, чтобы ты знала: мне очень, очень неловко за то, как все получилось.

Эмили сделала паузу, вглядываясь в лицо Энди. Та промолчала, глядя прямо перед собой. Она боялась, что попросту убьет лучшую подругу, если проронит хоть слово.

Эмили словно бы ничего не заметила и продолжала болтать:

– Что касается ситуации с контрактом… ладно, признаю, я провернула это не лучшим образом – с твоей точки зрения, – но в глубине сердца я верю, что если ты беспристрастно взвесишь эту уникальную возможность, то придешь к тому же выводу: нельзя упускать такое предложение! Я это знала и не хотела, чтобы денежки уплыли, потому что мы затягиваем с ответом. Когда выяснилось, что номер с Олив под угрозой срыва, я поняла – надо срочно действовать.

Энди молчала. Эмили осторожно взглянула на нее и продолжила:

– Только подумай: с тем, что мы выручим от продажи, ты сможешь взять отпуск, побыть с Клем, отправиться путешествовать, начать новый проект, написать книгу – все, что угодно! Юристы, правда, не смогли договориться, чтобы из контракта выкинули пункт о годичной отработке, но в «Элиас-Кларк» готовы зна-чи-тель-но поднять цену сделки. А год пролетит мгновенно! Вон, два последних года промелькнули непонятно когда! Наша работа не изменится – мы по-прежнему будем заниматься любимым делом в своем журнале. Вся разница в том, что руководить мы будем из крутого офиса. Ну чем это плохо?